– Очевидно, я улетел.
– Значит, какое-то представление у вас все же есть. Возьмите себя в руки и перестаньте хныкать. Откуда именно вы вылетели?
Эмблер пожал плечами.
– Наверное, из аэропорта имени Чан Кайши. Это возле Тайбея.
– Каким рейсом?
– Я не… – Эмблер прищурился и вдруг услышал собственный голос. – «Кэтей Пасифик».
– Хм, коммерческий рейс. – Кастон не выразил удивления. – Коммерческий рейс. Двенадцать часов. Вы пили на борту?
– Должно быть.
– Что бы вы выпили сейчас?
– «Уайлд терки», наверное.
Кастон поднял трубку телефона и набрал номер обслуживания. Через пять минут в дверь постучали.
Аудитор плеснул виски в стакан и протянул Эмблеру.
– Выпейте и расслабьтесь, – строго, сведя брови к переносице, приказал он. Бухгалтер исчез – вместо него появился бармен из ада.
– Я не пью, – запротестовал Эмблер.
– С каких пор?
– С…
– С тех самых, как попали на Пэрриш-Айленд. Пили раньше, выпьете и сейчас. До дна!
– Но зачем?
– Научный эксперимент. Пейте.
Эмблер выпил. Бурбон слегка обжег горло. Эйфории он не почувствовал – только легкое головокружение и тошноту.
Кастон налил еще на два пальца. Эмблер снова выпил.
– Когда вы прилетели? – продолжил допрос безжалостный счетовод. – Утром или вечером?
– Утром. – В животе как будто заворочался угорь. Память возвращалась, словно из другого измерения. Он не мог ее вызвать, она еще не подчинялась ему, однако же возвращалась.
– По возвращении вы отчитывались перед контролером?
Эмблер замер – конечно, он должен был отчитаться.
– Следующий вопрос, – неумолимо давил Кастон. Он как будто составил перечень вопросов и теперь шел по списку, ставя рядом с каждым пунктом галочку. – Кто такой Транзьенс?
Комната сдвинулась с места и пошла по кругу. Эмблер закрыл глаза, и она завертелась еще быстрее. Какое-то время он лежал молча. Вопрос Кастона, как выстрел в Альпах, обрушил висевший над склоном камень, за которым последовала настоящая лавина. Тьма пала на него.
А потом в темноте забрезжил свет.
Глава 23
Он снова был в Чжаньхуа. Тень прошлого легла на настоящее. В беспорядочном мелькании образов вырисовывалась картина бурной деятельности. Он нашел то, чего страшился.
И снова серия отрывочных, бессвязных эпизодов. Стюардесса на борту лайнера «Кэтей Пасифик», гейша воздушных линий; махнул рукой – и вот уже очередной стакан на подносе. Таксист в аэропорту Даллеса, тринидадец с впалыми щеками и собственным представлением о том, что такое короткий маршрут. Квартира в Баскертон-Тауэрс, показавшаяся ему в тот день такой крохотной, такой стерильной. Перевалочный пункт. Место, где можно принять ванну, переодеться и приготовиться к бою.
К бою.
Какому бою? И снова густой туман укрыл воспоминания. Туман, сквозь который проступали неясные детали. И все же Эмблер… нет, Таркин – он был Таркином – знал: сквозь туман просвечивает какое-то сильное чувство. Если бы только вытащить его оттуда – тогда вместе с ним вернулись бы и воспоминания. Чувство было особенное, в нем переплелись горечь вины и клокочущая ярость. Да, ярость.
Туман рассеялся. Из него выступили здания и люди; послышались голоса: сначала неразборчивые, растворенные в потоке белого шума, потом громкие, отчетливые. То, что вело его, что раскручивалось в нем тугой пружиной, прояснилось, обрело краски, сделалось реальным.
Лишенный морального нарциссизма, Таркин никогда не питал иллюзий относительно чистоты собственных рук, но его разозлило, что запятнавшая их кровь пролилась в результате непостижимой профессиональной оплошности.
Так и не успокоившись, Таркин вернулся в штаб-квартиру в Вашингтоне. Обычный мужчина с галстуком, как и сотни других, попавших в каменный муравейник. Никуда не заходя, он направился в кабинет заместителя государственного секретаря, начальника Подразделения политической стабилизации. К Транзьенсу.
И вот тогда непостижимое сделалось непростительным. Он хорошо – может быть, даже слишком хорошо – знал ее, Эллен Уитфилд, заместителя госсекретаря и многолетнего шефа ППС. Привлекательная женщина с волевым подбородком, маленьким прямым носом, высокими скулами, каштановыми волосами и глубокими голубыми глазами. Да, привлекательная; когда-то он даже находил ее почти красивой. Это случилось много лет назад, в начале его карьеры, когда и она еще занималась оперативной работой. Их роман, развертывавшийся главным образом в бывшей временной казарме на одном из северных Марианских островов, продолжался почти месяц. «Что случается на Сайпане, – с улыбкой сказала она, – то на Сайпане и остается».
Вскоре после того Эллен подала заявление на административную должность в Государственном департаменте, а он получил очередное задание и отправился куда-то на край света, где требовались его способности. В последующие годы их пути, расходясь в одном, сходились в другом. В ОКО Эллен знали как незаменимого организатора: немногие администраторы могли так перерабатывать информацию и определять на ее основе направления и приоритеты. К тому же она проявила талант в кабинетной политике – умела, не уронив себя, польстить начальству; подставить подножку тем, кто стоял на пути карьерного роста, опять-таки ничем не выдав своих намерений. Уже через год пребывания в административной должности Эллен Уитфилд стала помощником директора отдела Восточной Азии; через два заняла место заместителя начальника Отдела консульских операций; а через три получила в свое полное распоряжение воссозданное Подразделение политической стабилизации, расширив его права и сферу оперативной активности.
В самом отделе ППС считали «боевым» и «активным» – критики использовали слово «безрассудный», – и с приходом Уитфилд эта репутация укрепилась. На взгляд тех же критиков, оперативники ППС слишком легко нарушали правила и установления и вели себя излишне агрессивно, относясь к международному праву с таким же пренебрежением, с каким бостонские водители относятся к дорожным знакам. Тот факт, что случившейся буквально на глазах трансформацией подразделения руководил такой умелый, строгий и ответственный администратор, как Эллен Уитфилд, удивил многих ее коллег. Но не Эмблера. Он одним из первых заметил в ней склонность к агрессии, редкое соединение порывистости, расчета и того, что раньше называли дьявольщиной. Когда-то, душным августом на Сайпане, его это даже возбуждало.
И вот теперь Уитфилд, получившая должность заместителя секретаря Государственного департамента, вела себя непонятно уклончиво. Много лет назад Эмблер, наверное, списал бы такое поведение на неловкость, испытываемую некоторыми женщинами в обществе бывшего любовника, но она не подходила под такой тип и, кроме того, никогда не выказывала ни малейшего признака того, что для нее их связь была чем-то большим, чем обычное приятное времяпрепровождение. Что было, то прошло. Услышав в четвертый раз, что «госпожа заместитель секретаря» на «совещании», Эмблер понял, что его попросту не допускают к ней. Он уже составил и отослал отчет по делу Люна, указав в нем на допущенный опасный и непростительный просчет. Теперь ему хотелось получить ответ. Хотелось услышать, как она пообещает провести полное и всестороннее расследование и принять меры для недопущения подобного в будущем. Хотелось успокоить себя.
Разве это так уж много?
