Черепашки-ниндзя против Злобного Крага

дивную кротость. Сейчас же скорбь моя от­равлена едкой желчью. Она отравлена ядом злого желания. Душа моя иссохла, и очи ис­ходят жгучими слезами.»

Опасаясь, что эти ревнивые размышле­ния сделают его несправедливым и злым, король избегал встречи с молодой девуш­кой. Он боялся, что в порыве страсти заго­ворит с Клер языком человека слабого и неистового.

Однажды, когда мысль о любви Клер и Грегори терзала его сильнее обычного, ко­роль решил посоветоваться с Нутом, самым мудрым из глуммов. Нут жил на дне глубо­чайшего колодца.

Этот колодец был замечателен тем, что в нем всегда было ровное и мягкое тепло. Там не было темно, потому что два малень­ких светила — бледное солнце и красная луна — освещали, чередуясь, все его зако­улки. Спустившись в колодец, Лек застал мудреца в его алхимической лаборатории.

У Нута было доброе лицо кроткого старичка, а на своем колпачке он носил богородицыну травку. Он был чист сердцем и простодушен, как и все глуммы.

—                  Я пришел к тебе, мудрейший Нут, потому что тебе известны многие вещи, - сказал король, обнимая его. — Мне нужен твой совет.

—                  Я мог бы знать множество разных ве­щей, ваше величество, — ответил Нут, — и в то же время оставаться глупцом. Но мне известен способ постичь некоторые из тех бесчисленных фактов, которые мне неведо­мы. Вот поэтому я справедливо пользуюсь славой мудреца.

— Не знаешь ли ты, где в настоящее вре­мя находится некий юноша по имени Гре­гори? — спросил король.

—                  Не знаю и никогда в жизни не стре­мился узнать, — ответил мудрец. — По­скольку люди глупы, невежественны и злы, меня мало интересует, что они думают и что делают. Храбрость мужчин, красота женщин и невинность детей — вот и все, что есть достойного у этой высокомерной и ничтожной породы. Без этих качеств все человечество в целом было бы просто жалко и смешно.

Целиком с тобой согласен, — кивнул король. — Но именно сейчас мой покой нарушен некоторыми из этих человеческих

качеств.

—                  Чтобы ЖИТЬ, ЛЮДИ ДОЛЖНЫ трудиться, как глуммы, но они восстают против этого божественного закона, — вздохнул мудрец. Они не только не находят счастья в труде, как мы, но и предпочитают воевать вместо того, чтобы работать. Им больше нравится убивать друг друга, чех помогать один дру­гому.

—                  Но будем справедливыми, — прервал король, — и признаем, что краткость жизни людей — главная причина их невежест­ва и свирепости.

—                  Верно. — согласился мудрец. — Люди живут так недолго, что не успевают научиться жить. Народ глуммов, обитающий под землей, лучше и счастливее их. Если мы и не бессмертны, то каждый из нас существует столько же времени, сколько су­ществует земля, которая дает нам приют в своих недрах и согревает своим животвор­ным теплом. А на долю людей, которые рождаются на жесткой земной коре, доста­ется только ее дыхание: то обжигающее, то леденящее, и оно несет в себе смерть вмес­те с жизнью.

И все-таки люди довольны средой сво­его обитания! — с горечью произнес Лек.

—                  Я тоже заметил, что люди обладают одной добродетелью, которая делает душу некоторых из них более прекрасной, чем души глуммов. Эта добродетель — чувство жалости. А познается оно в страданиях.

—                  Чувство жалости? — удивленно пере­спросил король.

—                  Глуммам это чувство мало знакомо, — пояснил Нут. — Мы мудрее людей, и у нас меньше горестей. Поэтому глуммы выхо­дят иногда из своих глубоких пещер на не­милостивую кору земную и живут рядом с людьми, чтобы любить и страдать заодно с ними, и, таким образом, познать чувтсво жалости, которое освежает душу, как не­бесная роса. Сохранились древние преда­ния о некоторых из таких глуммов. Такова правда о людях, ваше величество. Но ведь вы спрашивали меня о судьбе лишь одного из них?

—                  Да, о Грегори Умбрийском, — повто­рил Лек.

Старый глумм стал смотреть в одно из зрительных стекол, которых было множе­ство в комнате. Глуммы не имели книг, а те, которые к ним попадали случайно от людей, служили игрушками. Чтобы чему- нибудь научиться, глуммы не читали, как люди — глуммы смотрели в зрительное стекло и видели предмет, который их инте­ресовал. Однако трудность заключалось в том, чтобы выбрать подходящее стекло и уметь с ним обращаться. Некоторые стекла были сделаны из хрусталя, другие — из то­паза и опала.

Но те, которые представляли собой большой отполированный алмаз, обладали наи­большим могуществом. При их помощи можно было видеть самые отдаленные предметы.

У глуммов имелись также лупы из незна­комой людям прозрачной породы. С их по­мощью они могли проникать взором сквозь стены и скалы, словно те были из стекла. Другие лупы обладали способностью точь-в-точь, как зеркало, отражать все, что уно­сило в своем быстром течении время.

Глуммы умели вызывать в свои пещеры из бесконечной глубины эфира свет давнего прошлого со всеми формами и красками минувших дней. Они созерцали прошедшее в тех потоках света, которые, раздробив­шись некогда о тела людей и животных, растения и камни, снова воссоединялись через многие тысячелетия в бездонном эфире.

Старый Нут отличался великим умением отыскивать формы древних времен и даже те непостижимые формы, которые сущест­вовали задолго до того, как облик земли стал таким, каким является ныне. Так что для него было сущим пустяком разыскать принца Грегори.

Поглядев с минуту в одно совсем про­стенькое стеклышко, он сказал королю:

—                  Ваше величество, тот, кого вы ищите, находится в плену в хрустальном дворце озерных фей. Оттуда еще никто не возвра­щался. Стены дворца находятся у границ твоего королевства.

—                  Он там? Ну, так пусть там и остается! — вскричал Лек, довольно потирая руки. — Желаю ему всего хорошего!

И, обняв старого мудреца, король ушел из колодца, хохоча во все горло.

Всю дорогу он держался за живот и да­вился от смеха. Его голова тряслась, а бо­рода подскакивала на животе. Глуммы, ко­торые ему встречались на пути, радовались при виде короля, который в кои-то веки развеселился, и тоже начинали хохотать. Глядя на них, и другие обитатели подзем­ного царства покатывались с хохоту. Так, хохот передавался от одних к другим, и, наконец, вся внутренность земли затряс­лась в этой ликующей икоте: «Ах-ха-ха! Ох-хо-хо! Ха-ха-ха!»

Однако, король недолго хохотал. Наобо­рот, скоро повелитель глуммов улегся на свое ложе и накрылся с головой, спрятав под одеялом огорченное лицо. Размышляя о Грегори, он всю ночь так и не уснул, в тревожном полузабытьи ворочаясь с боку на бок.

На рассвете, в тот час, когда глуммы. ко­торые дружат со служанками на ферме, идут доить за них коров, пока сами слу­жанки еще спят крепким сном в своих оп­рятных постелях, король снова отправился к мудрому Нуту в его глубокий колодец.

—                  Нут! — окликнул он. — А ведь ты мне не сказал, что он там делает у озерных фей?

Мудрец подумал было, что Лек помешал­ся. Но это не очень испугало Нута, так как он знал, что если бы даже король и впал в безумие, он, несомненно, был бы очень любезным, остроумным, обаятельным и доб­рым безумцем. Безумие у глуммов столь же кротко, как и их разум. Но Лек вовсе не был безумным, во всяком случае, не больше, чем обычно бывают влюбленные.

—                  Я говорю об умбрийском принце Грегори, — напомнил король старику, который уже начисто забыл об этом юноше.

Тогда мудрый Нут расположил в строгом порядке, но таком замысловатом, что это, скорее, было похоже на беспорядок, чече­вицеобразные стекла и зеркала. В одном из них он показал королю Грегори в тот мо­мент, когда его похитили озерные феи.

Искусно подбирая и чередуя стекла, Нут показал влюбленному королю последова­тельную картину всех приключений сына умбрийского короля, у которого Краг убил родителей и отнял корону.

Глава 5