Поэзия Африки

говорят о нашей печали!
Негр!
Если бы ты и родился белым,
тебе б все равно обожгло кожу
в топках больших судов,
увозящих тебя в неизвестность!

Если бы ты и родился белым,
тебе б все равно засыпало горло
углем, что ты разгружаешь
на набережных Ливерпуля!

Если б ты и родился белым,
тебя б все равно заставляли
швыряться жизнью за рюмку виски,
чтоб тиснуть твое фото в журнал!

В городе Баии
негры
извиваются в пляске
уэ!
В городе Баии
негры справляют макумбу[312].
Ораксила́! Ораксила![313]

Белый город Баия.
Триста с чем-то церквей!
Баия…
Черный город Баия!
Город Всех Святых.
Ораксила! Ораксила!

АЛДА ДО ЭСПИРИТО САНТО[314]

«Где люди, истребленные вихрем безумия…» Перевод М. Самаева

[315]

Где люди, истребленные вихрем безумия,
обрывают за жизнью жизнь
в забавах адского ремесла,
красна от крови земля, липка,
и море слизывает тела.
В зарослях слышатся вопли, стоны
и росчерки очередей автоматных.
О, мой зеленый, о, мой зеленый
остров в кровавых пятнах,
берег Фернана Диаса[316]. Среди прибрежных камней
кровавых сгустков черные слизни
и крики, тонущие в тишине
оборванных жизней.
Крики, они до сих пор в ушах.
Выплачь, мой стих, что видел, и выстони.
Помнишь, как точно, как не спеша
Зе Мулат[317] работал на пристани.
Как аккуратно метил палач,
как четко бил наповал.
Каждый выстрел его
чью-нибудь жизнь обрывал.
Кто говорит, что море синее —
красной пустынею
казалось оно.
Должна же за все это быть расплата!
Зе Мулат,
тебе не уйти от нее все равно.
Пускай тебя не особенно радует,
что наши тела приняла земля, —
к тебе прикованы наши взгляды.
Мы люди Пятого февраля,
мы взятые смертью,
вымаливавшие пощаду,
взывавшие к милосердью.
Теперь ничего нам не надо —
не дышим мы, не едим, не пьем,
в одну могилу мы свалены вместе —
но мы живем,
но мы живем
для мести.

Тлеют в земле
наши тела,
наши дома
сожжены дотла.
И среди пепла,
среди смертей