окрестностях, сбор материала…
Если ты думаешь, что они за нас беспокоились, — Толян нервно дернул подбородком, — то мимо… Мне потом один лаборант объяснил. Они боялись, что наши микробы перезаразят местных животных.
Ха, да что им будет. В море такие туши плавали, больше звездолета. А голосистые… Звука не слышишь, а чувствуешь только, как через тебя волны пробегают. Короче, наши придурки полгода там проваландались, даже подмогу с Земли вызывали. Распыляли какие-то там антитела, чтобы местная жизнь иммунитет против меня имела… Это что, я такой зараза? — с глупой гордостью спросил Толян. — А я все это время сидел под замком. Даже свежего воздуха вдохнуть не давали.
Бухта Радости, блин. Каждый день проверяли, не открутил ли я болты на иллюминаторе. Потом, отвезли меня на Кассию и сказали: — «Вот Бог, а вот порог, макаронов пачку, да херов тачку. И наше к тебе полное неуважение. Спасибо, что нам все испортил. Таких как ты, к Космосу на пушечный выстрел подпускать нельзя.
Пошел ты, куда глаза глядят, а нам больше на дороге не попадайся».
Хорошо, пинка ускорительного не дали.
— Ну ты начудил, — усмехнулся Величко.
— Это что, — продолжил рассказ Толик…
Максим внимательно смотрел на своего давнего приятеля, мысленно представляя его путь от незрелого подростка, переполненного юношеским максимализмом, до старого, битого жизнью дядьки, оставшимся таким же недоразвитым, как и 60 лет назад.
«На что направлял свои душевные силы человек?» — с досадой подумал Максим. — «Чтобы держаться кретинских представлений о доблести и независимости, которые сложились от желания насолить взрослым? Или он выполнял некую автопрограмму, цель которой, — обеспечить эмоциями на много лет вперед?».
— А было ли у тебя что-нибудь этакое? — аккуратно перевел разговор Максим. — Что душу на старости лет греть будет.
— Состаришься тут… — грустно сказал Толян. — Эту мантру каждый час передают, вместо сигналов точного времени. Раньше как было, — человек стареет, мудреет. А теперь… В окно глянешь, — на соседнем доме мантра. На притолоку посмотришь — и там она красуется. В церковь придешь — накарябана рядом с «Отче наш». Даже на цветнике перед аэропортом и то эту надпись из пионов высадили. Все 12 слов. Не дадут состариться…
— Ну, а что сейчас греет? — проникновенным голосом спросил Величко.
Толян подозрительно посмотрел на приятеля, проверяя, не издевается ли он… На лице мелькнуло ясно видимое сомнение: — не стукачок ли старинный друг, из последних сил выполняющий план по «закладке» недовольных.
Но поскольку рассказ о самом козырном приключении входил в либретто пьяного моноспектакля, Толян решился.
— Ой было, Макс, было. Вот здесь, — он показал на правую половину лба, — наискосок должен был быть глубокий шрам. Сантиметров 10 в длину…
Случилось это так. Меня прибило к строителям. Они подземный туннель для скоростных поездов строили. От Царьграда, до места чуть западнее Владимира. Смекаешь, о чем я?
— Не, не въеду, — сказал Максим, — хоть убей.
— Эх ты, ботаник… Город они там восстанавливают мертвый. Хотят сделать его таким, какой он был до Большого Голода.
А дорога нужна для экспресса, чтобы наш Даня мог за полчаса из дворца на историческую родину метнуться.
— Ни хрена себе, — изобразил удивление Максим. — Ну, этот может себе позволить…
— Да ладно, нормальный он мужик. И баба у него…, - Толян замолчал, мечтательно прикрывая глаза. — Не чета этой корове Ирке. Ирка — просто дырка, блин подделка дешевая. Оттого и терплю, что похожа…
Короче. В один прекрасный день взбрело в голову госпоже императрице на работы посмотреть.
А джихан все так удобно придумал: садишься в поезд весь такой старый и допотопный с виду, и за полчаса ты из края долгого лета попадаешь в северную замороженную страну. Туда, где солнце выглядывает из облаков не каждый день, а зимой ложится снег.
Там он выходил на тихом перроне, в подземном пункте прибытия, очень похожем на станцию метрополитена, переходил на «конечную» какой-то «серой ветки» в древней транспортной сети.
А потом ехал на таком же доисторическом поезде, куда ему надо, и думал, что на две с половиной тысячи лет назад попал прямо из своего цареградского скворечника.
Ребята говорили, что восстановили только подземелья, вестибюли станций, да часть города в центре. А остальное пока что просто нарисовано проекторами. Сам я не был, не видел. Нас дальше «Царьградской», это мы так место, куда поезд из нашего тоннеля приходил, обозвали, не пускали. Но не суть. Так вот, — сказал Толян. — Я отвлекся, чтобы ты лучше понял всю диспозицию. Небось, и не слышал о таком?
— Да так, как-то краем уха, ничего конкретного.
— Эх, Макс, не рубишь ты ничего в нынешней жизни.
— А ты чего, срубил? Оттого у тебя шрам должен был быть на полголовы? — пошутил Максим.
— И руки без пальцев, — добавил Толян. — Тогда мне и пальцы оторвало. То, что потом их отрастили, хорошо, но что вот башку мне залатали, так, что ничего не осталось — это, конечно непростительно.
— А чего так? — удивился Максим.
— Кому такое понравиться может?
— Мне, — без улыбки ответил Толик. — Как память о самом главном событии моей никчемной жизни.
— Толик, ну ты ходишь вокруг да около. Не тяни.
— Слушай и учись, — он, и продолжил серьезно. — Однажды, когда мы закончили работы и занимались тем, что устраняли мелкие недоделки, к нам пришла она. Императрица Рогнеда. И пускай она оделась совсем просто, работая под обыкновенную секретаршу, все ее узнали. Мы ведь все визию смотрим. А четверка мордоворотов из Теневого корпуса совсем ее выдавала.
Она попросилась — возьмите в рейс до «Царьградской». Бригадир репу почесал, поразмыслил, согласился. И действительно, почему бы и нет. Команда отправляется из 8 человек на мелкие работы, места полно. Почему бы не сделать приятное супруге нашего государя — императора? Она потом, наверное, и не вспомнит. Зато, если откажешь, точно не забудет. У них у всех на обидки мелкие долгая память.
А потом, она такая красивая. Глаз не отвести. Просто рядом постоять — и то праздник. Бригадир позаговаривал ей зубы, пока ребята срач из салона выгребли. Посадили Рогнеду с охраной в вагончик, полетели.
А ты знаешь, Макс, вагончик действительно летел, не касаясь стенок тоннеля в кольце из энергетических полей.
Вагончик такой неказистый был с виду: лавки дерьмантиновые, обшарпанные, поручни потертые, полы из какого-то несообразного материала, все исшарканные. На стенках ребята слова разные написали. Даже неудобно было перед ней. А императрице хоть бы что. Сидит и улыбается чему-то про себя.
Парни сначала сидели, как аршин проглотив, шевельнуться боялись, потом, увидели, что императрица закурила, тоже потянулись к табаку, расслабились, стали переговариваться шепотом. А затем и вовсе по углам разбрелись, байки травить, да ржать как кони стоялые.
Мы успели проехать половину дороги, когда в кабине заревела сирена, замигали красные огни. Мне потом объяснили, что какой-то гад на перегоне испортил индукторы.
Машинист схватился за рукоятки, включил защиту на максимум. Закричал: — «Всем в кресла, немедленно пристегнуться. Дисторсия поля». Заслонки, выползли, перекрывая окна. Ну, мы все — кто просто не успел, кто не допер от неожиданности…
А вот Рогнеда эта, сразу видно бывшая амазонка, не заставила повторять дважды приглашение.
Перекос полей — это такая адская штука. Поезд просто закручивает, плющит, забивает в стенку так,