— Внуки мои милые, — грустно сказал дед. В его глазах заблестели слезы. Он опустил голову и продолжил глухо: — Мальцы мои… Много я с той поры думал. Не знаю, что и сказать теперь…
Да, говорил я, писали мой дед и прадед про то, что будет однажды день отмщения и найдется человек на Амальгаме, который заставит заплатить эланцев за сотворенное. Но теперь не знаю…
— Дед, по моентому разумению, ты перепил малость, — сказал Виктор. — Укладайся-ка ты в постель, завтра вставать рано, на ярманку.
— Нет, не перепил, — ответил дед Арсений. — Придут снова эланцы. И не просто так. На этот раз явятся, чтобы жестоко мстить за своих. И нет конца этому. Как детей растить? Или сразу в гору прятаться?
— Ладно, деда, пойдем мы тебя спать положим, — предложил Виктор, вставая.
Проводив старика, братья остановились покурить на крыльце.
— Ты знаешь, по-моему, деда просто спужался, — сказал Виктор.
— Испугаешься тут, когда такие страсти рассказывают, — в раздумье произнес Конечников. — Я вдруг подумал, как нормальные люди отнесутся к таким рассказам. Я военный человек. Нам есть чем отбиться и на чем при случае убежать… А куда деваться таким как дед? Каково глядеть на небо и молиться Богу, чтобы на этот раз пронесло, и вон та самая звездочка не оказалась новой «рогатой камбалой»?
— Оне Алену убили, душу мою сничтожили, — со стальной убежденностью произнес Виктор. — А без Алены мне ни дом, ни дети, одна только самогоновка.
Терять мне неча. Пусть оне поплачут. Мне больно, а им всеж больней. Вот за то я тебя брат и уважаю, что выписал им приговор с процентиями.
— Помалкивай о том, что слышал, — попросил Федор. — Теперь не знаешь как лучше. Красивое вранье про героизм или голая, страшная правда.
— А на кой ты про эти дела деду стал сказывать?
— Не знаю, — честно ответил он.
— А потому, что и ты шатаешься, не знаешь, правильно ли. Ты такой же как деда. Одно слово — Синоптики.
— Это правда, брат. Много у меня было времени подумать, когда на койке больничной лежал.
— А ты не думай, — усмехнулся Виктор. — А припреть, наливай и пей.
— Не только это меня беспокоит.
— А что окромя того душу твою космонаутскую тревожит? — поинтересовался брат.
Федор достал сигарету и, тяня с ответом, стал мять ее длинную, черную гильзу, начиненную отборным, эланским табаком.
— Говори, коли собралси, — теряя терпение, сказал Виктор.
— Помнишь, ты мне про карточку рассказывал? Та, за которую давали какую-нибудь дребедень?
— Не… Товар добрый предлагали… — возразил брат. — Цельно ружо можно было выменять.
— А какая цена у того ружья?
— Рублев 30. А кроме того к нему материю давали, струмент, нитки. В хозяйстве все сгодится. На круг полсотни целковых будет.
— А что бы ты сказал, если узнал, что цена этой карточке десять тысяч?
— Брешешь, — Виктор аж отшатнулся.
— Вот те крест, — произнес Конечников, как бывало раньше, осеняя себя крестным знамением.
— Братуха, обожди, — сказал Виктор. — Схожу, проверю, цела ли.
— А заодно и принеси, — напутствовал его Конечников. — Покажу, что в ней ценного.
Виктор вернулся быстрее, чем мог себе представить Конечников. Из дома раздался плач разбуженного Николеньки и сердитая воркотня Томы, про оглашенных мужиков.
— Вот оне, — произнес Виктор, крепко и бережно сжимая в лапах кусочки пластика.
— А ну дай одну.
— А зачем? — опасливо поинтересовался брат. — Не испортишь?
— Дурак ты Витька. Стал бы я тебе тогда про десять тысяч говорить?
— И верно… Чего это я… — недоумевая самому себе, произнес брат, с трудом разжимая пальцы.
— Давай, не ссы. Из серии — невероятно, но факт.
— Ты чего, шутишь, что-ли? — разочарованно сказал брат. — А я-то поверил, купился. И в правду, че в ней такого ценного. Разве что пластмасс.
— Да, она мало чего стоит сама по себе… — ответил Федор. — А теперь смотри внимательно.
Конечников поднес карточку к считывателю браслета. Раздался сигнал. Загорелся дисплей, больно ударив привыкшие к темноте глаза.
— Пресвятая Богородица, — произнес Виктор и забористо выругался. — По глазам… Ты ведь знал.
— Потерпишь. На экран смотри.
— Креди… кредит… А — «кредитная» — наклоняясь к светящемуся окошку, прочитал Виктор, от натуги непроизвольно хватая себя за голову и проглатывая от волнения окончания слов. — Кредитная карта цен… централь… резер… банка. Какая банка?
— Короче, это кредитная карточка. По ней можно деньги получить. Сумму видишь?
— Ебить твою налево, — от неожиданности вырвалось у Виктора. — Десять тыщ рублев. Десять тыщ рублев. Мы богатые, Федька.
— Подожди, — оборвал его Конечников. — Все ли карты у тебя?
— А вон ты про что… — завелся брат. — Обвели меня вы космонауты вокруг пальца, как недоумка малого. Не, я пойду ее обратно стребовать. Я ему морду набью, ироду.
Виктор рванулся было к калитке, но видя, что брат не пытается его остановить, встал. Крайт, выскочив из конуры забренчал цепью и глухо, басовито залаял, поддерживая хозяина.
— Далеко собрался?
— А ты, умнай, — сказал Виктор и снова выматерился, отвернув голову. — Тебе и горя мало. Все вы ироды такие. Нет, чтобы брату помочь.
— А что ты сделаешь. Сейчас, ночью, один. Да тебя даже в поселок не пустят.
— А ты на что? — поинтересовался брат.
— Я? Тут криком ничего не добьешься — заметил Конечников. — Ты это, не ори. Весь хутор перебудишь. Утро вечера мудренее.
Виктор вернулся. Взял сигарету, закурил.
— Кулаками пойдешь махать, загремишь в цугундер. А там тебя быстро угробят, чтобы молчал. Списки видел? Сложи теперь деньги. И прикинь елду к носу. То видать не просто местный интендант решил на кусок хлеба с маслом заработать. Там начальство повыше замешано.
— Я мужикам скажу, так они порвут космонаутов, — со злой убежденностью ответил брат. — Прикинь, кто все свои карточки просрал.
— Да кто им даст, — в раздумье сказал Федор. — Поселок им штурмом не взять.
— Можа и не одолеем, но к нам в лес оне больше не сунутся. А как влезуть, так и вперед ногами выйдуть.
— По нынешним временам партизанствовать обходится себе дороже. Пригонят абордажных десантников и привет. Они когда тернави курнут, быстрее крыс бегают и силы делаются неимоверной. Только мелькнет, — а ты с кишками наружу лежишь. Стреляют влет без промаха и бьются пока живы.
— О как… — призадумался Виктор. — А тернав это что?
— Тернава — травка такая, пакостная, вроде ганджубаса. Ее еще дрянком называют, — Федор, присел на крыльцо, закурил, сосредоточенно вдыхая дым и выпуская его вверх. — А по моему разумению, на то и было рассчитано. Мужики узнают, придут биться.
Начнется стрельба. Вам для этого и ружья продали, чтобы кого-нибудь из космонавтов подстрелили. А после этого с чистой совестью можно прислать две роты обкуренной десантуры и зачистить поселок под ноль. А тем нашим, кто выживет, веры не будет никакой. К ним типа с добром, а они — убивать.
— Так и что делать то? — приуныл брат.
— Скажи, Вить, хватит здоровья у мужиков пару дней в округе подежурить?
— А зачем? Чай лутче не станеть…
