- О ком из своих подопечных ты говоришь?
- Странный вопрос, - поразился Д. - О Клеммене, разумеется. Прежнее имя пришлось менять как можно скорее. 'Ланенс' было далеко не безобидным именем, а в сочетании с тщательно произведённым ритуалом проклятия оно и вовсе не оставляло человеку шансов на долгую и безоблачную жизнь. До тех пор, пока Клеммена не назовут этим уродливым словом (буквальный его перевод звучал для ушей человека площадной бранью), проклятие ему ничем не грозит. Да, таланты у людей порой бывают самыми неожиданными. Д. припомнил, как несколько раз навещал отца Клеммена, чтобы выудить у того хотя бы часть формулы.
Выудил.
Теперь его отец уже никого не сможет 'наградить' подобным образом. Потому, что до конца дней своих не вспомнит из неё ни слова. Каким образом такая убийственная вещь передалась кожевеннику, понять трудно. Но сталкиваясь с подобными случаями, Д. каждый раз осознавал, что от их работы толк всё же есть.
- Ну что же, - начальница долго думала, глядя на огонь в камине. - Действуй. По обычному маршруту, я полагаю?
- Естественно.
- Через... - она перелистнула несколько страниц на календаре, три дня праздники завершатся. Тогда и начинайте.
Как будто он сам этого не знал! Впрочем, если с твоим начальником тебя связывают дружественные, а не только служебные, отношения, субординация порой начинает раздражать. По крайней мере, Д. она раздражала.
С другой стороны, избавиться от неё и сохранить подобающую дисциплину невозможно.
...А пойду-ка я во-он в тот ресторан, подумал Д. Слово было новомодное, но не обзывать же подобное заведение харчевней! Вполне возможно, что Клеммен тоже заглянет сюда на обратном пути. Когда немного успокоится. Кстати, что это он вдруг так нёсся? Тут же Д. вспомнил, что именно представлено на выставке и всё стало ясно. Надо будет как-нибудь попросить его показать свои творения.
Но очень вежливо и ненавязчиво. О своём увлечении Клеммен не говорил практически ничего - и Д. не лез не в своё дело. Полномочия его очень велики, но на частную жизнь они не распространяются.
Киншиар, Лето 49, 429 Д.
Если вспомнить, как я себя вёл в Киншиаре, то станет очень стыдно. Правда, это мне сейчас станет стыдно. А тогда я на самом деле считал, что в порту меня встретит Д. (как его зовут, я, понятное дело, не знал) и объяснит - что, собственно, он от меня хочет.
Одним словом, потребовалось не больше трёх минут, чтобы один из семи 'жертвенных' кошельков испарился у меня с пояса. Всё остальное извлечь было не так просто - всё хорошо застёгивается, плотную кожу не так-то легко прорезать, да и на совсем бесчувственное дерево я не похож.
Когда я увидел, как два стражника откровенно потешаются, глядя на мою вытянувшуюся физиономию, мне захотелось их придушить. До того сильно захотелось, что пришлось отвести взгляд в сторону. Слёзы на глаза навернулись совершенно натурально - даже делать вид не пришлось. И в самом деле, я совершенно был уверен, что в кошельке были мои последние деньги. Честное слово!
В конце концов я ушёл подальше. Стало понятно, что никто меня тут не ждёт. Инструкции на Киншиаре заканчивались и у меня возникло сильное предчувствие, что на этом ничего ещё не закончилось. А раз не закончилось, то что делать?
Прежде всего, найти, где остановиться. С этим, хвала духам-хранителям, особых проблем нет. Как и во всяком крупном городе, и гостиниц, и постоялых дворов, и таверн здесь хватает. Вообще у Киншиара вид такой, словно два десятка архитекторов придумывали его одновременно - и каждый, улучив возможность, сносил то, что ему мешало. Правда, так выглядит любой старый город. Но Киншиар на меня произвёл наиболее отвратное впечатление.
Потом я узнал, что не далее как месяц назад здесь бушевала эпидемия красной лихорадки. Не очень опасная болезнь, но крайне мучительная - и следы от неё потом годами проходят. Так что можно было испытать и сочувствие к этой огромной каменной помойке - но я не испытывал. Наверное, ещё и оттого, что он так напомнил мне дом моих родителей...
В конце концов я отыскал комнатку подешевле (вид мой, видимо, наводил на достаточно благопристойные мысли, поскольку вызвал явное одобрение у хозяйки) и принялся размышлять над неразрешимой проблемой - куда девать тысячу восемьсот серебряных - так, чтобы и под рукой были, и грабителей не бояться. Всю первую ночь я так и не заснул - то об этих проклятых деньгах думал, то стука в дверь ожидал. Последнее, наверное, беспокоило сильнее всего.
На следующее утро я отправился в банк. Туда меня не пустили, ко всеобщему оживлению, а пять минут спустя двое мрачных личностей нагнали меня в тихой улочке...
* * *
Они возникли словно из-под земли. Юноша был изрядно зол: кем же надо быть, чтобы в банк пускали без лишних вопросов? Обрядиться в золото и шелка? Приехать в роскошном экипаже? Что им нужно? Сама мысль о том, что он только что выглядел круглым дураком, была нестерпима. Наверное, оттого и притупилось чувство осторожности. Следуя непонятному для него самого позыву, Ланенс свернул в одну из узких улочек и побрёл прочь, размышляя, куда направиться теперь.
- Что это тебе потребовалось в банке, птенчик? - послышался хриплый голос за спиной и юноша вздрогнул. Ноги отчего-то стали ватными, а мысли спутались и перемешались.
Позади стоял небритый и одетый как попало субъект, вооружённый кривым ножом. Нож этот показался перепуганному Ланенсу фута в три длиной. Грабитель нехорошо улыбнулся.
Ланенс стремительно оглянулся. Вторая фигура неторопливо приближалсь с другой стороны, тоже поигрывая каким-то неприятным на вид предметом.
Ланенс ощутил, что холод сковал его гортань, не позволяя произнести ни слова. Это было, словно в страшном сне - когда напрягаешь все усилия, но ничего не происходит и остаётся только наблюдать, что с тобой тем временем творится.
- Помогите, - прошептал Ланенс неслышно для всего окружающего мира. Когда шаги второго грабителя послышались совсем близко, он словно порвал толстую верёвку, охватившую его горло и закричал во весь голос:
- Помогите!
Грабители замерли, переглянулись и расхохотались.
- Кричи, кричи, - посоветовал второй - ростом пониже и с изрядным брюшком. - Кричи громче. То-то все вокруг посмеются...
Он оттесняли юношу в угол, поигрывая своим оружием, предвкушая потеху. Только когда холодная сырая стена впилась в спину Ланенса всеми своими углами, до него дошло, что происходящее с ним - не сон.
Следующее движение было столь же естественным, сколь и его давешние слёзы - там, в порту. Он полез в карман и, вытянув очередной 'подсадной' кошелёк, протянул его грабителям дрожащими руками.
- Правильно, - просипел толстяк. - Смотри-ка, какой сговорчивый! Но только это не всё, что от тебя требуется...
Тут рука юноша наткнулась на рукоять кинжала.
Вначале он не понял, что это, но рука сама обхватила удобный, специально предназначенный для этого предмет и тут внутри Ланенса сломалось что-то ещё.
Ощущалось это, словно горячая игла, вонзившаяся в живот. Он даже подумал, что его-таки ударили в живот ножом. Сначала он просто смотрел на карикатурно вытянувшиеся лица, на которые натекал красный туман и тут страх и бессилие неожиданно уступили место ярости.
Ланенс сорвался с места и толкнул левой рукой высокого грабителя в плечо. Если бы его враги ожидали хоть какого-нибудь сопротивления, лежать бы ему с перерезанным горлом. Толстяк оцепенел от удивления, а когда опомнился и замахнулся кистенем, его жертва, оскалившись, словно загнанная в угол крыса, молча кинулась на него.
Кистень не завершил своего полёта и, взлетев над головами дерущихся, безобидно упал шагах в пятнадцати поодаль. Толстяк зажал рукой плечо, в котором теперь зияла глубокая рана и лишь потом заверещал. Видимо потому, что ничего подобного и в мыслях его не было.
