рекомендовали меня миссис Копли.
- Исключительно надежная женщина, хотя, разумеется, слишком много болтает...
- О да! Ее рассказы о местной жизни меня позабавили.
- Едва ли она соображает, что городит. Вы еще долго здесь пробудете?
- Да нет - завтра еду домой. Я разочарована, что так и не нашла ничего подходящего... я возлагала такие надежды на тот живописный дом у канала...
- Не расстраивайтесь. Он в очень плохом состоянии. Хозяин, который не показывается, - это же позорище.
- Мне даже не удалось узнать, кому он принадлежит. Я полагаю, уж вы-то знаете. Вы, похоже, знаете здесь все...
- Тем домом я никогда особенно не интересовалась.
Он постоянно переходит из рук в руки... Невозможно уследить. Чета Перри живет в одной его половине, а другая половина разрушается.
Таппенс попрощалась и поехала к дому миссис Копли. В доме царила тишина, очевидно, он был пуст. Таппенс поднялась к себе в спальню, бросила пустую сумку, умылась и попудрила нос, на цыпочках вышла из дома. Поглядев в оба конца улицы, она решила не брать машину, быстро свернула за угол и направилась по тропинке через поля за деревней, а эта тропинка вывела ее наконец к перелазу в церковный двор.
Поднявшись и спустившись по перелазу, она оказалась на церковном кладбище, мирно дремавшем на предвечернем солнце, и принялась, как обещала, осматривать надписи на надгробьях. Никакой тайной цели она себе не ставила. С ее стороны это было обыкновенным проявлением доброты. Престарелый викарий был такой дорогуша, и ей очень хотелось помочь ему почувствовать, что его совесть абсолютно чиста. Она прихватила с собой блокнот и карандаш - вдруг найдет что-нибудь интересное для него. Она полагала, что должна искать надгробие, воздвигнутое с целью увековечить память ребенка определенного возраста. Большая часть надгробий здесь была более раннего периода: не очень интересные, не слишком изящные, без трогательных или нежных надписей, большей частью надгробия людей, умерших в преклонном возрасте. И все же она порой задерживалась, пытаясь вызвать в воображении картины прошлого. Джейн Эдвуд ушла из этой жизни 6-го января, в возрасте 45 лет. Уильям Марл ушел из этой жизни 5-го января, о чем глубоко скорбели. Мэри Тривз, пяти лет, 14-го марта 1835. Это уж больно далеко. 'Нет без тебя нам счастья'. Счастливая малышка Мэри Тривз.
Таппенс добралась уже почти до самой стены. Могилы здесь были неухоженные, поросшие травой, за этой частью кладбища никто, похоже, не присматривал. Многие камни уже не стояли вертикально, а валялись на земле. Поврежденная стена в некоторых местах осыпалась и обвалилась.
Поскольку стена находилась за церковью, с дороги ее не было видно, и дети, безусловно, приходили сюда и творили, что хотели. Таппенс склонилась над одним из камней... Первоначальная надпись стерлась и была неразборчива... Но, перевернув глыбу набок, Таппенс увидела несколько грубо вырезанных слов и букв, тоже частично стершихся.
Она принялась водить по ним указательным пальцем, и у нее стали складываться слова:
'Кто бы... ни обидел... одного из этих малышей...' Камень... Камень... Камень... а ниже - неровно вырезано непрофессиональной рукой:
Здесь лежит Лили Уотерс.
Таппенс глубоко вздохнула... Она осознала, что за спиной у нее мелькнула чья-то тень, но не успела еще повернуть голову, как что-то стукнуло ее по затылку, и она повалилась вперед, на могильный камень, в боль и темноту.
Книга третья
ПРОПАЛА БЕЗ ВЕСТИ ЖЕНА
10. Конференция и после конференции
I
- Ну Бересфорд, - сказал генерал-майор сэр Джосая Пени, кавалер орденов Подвязки, Бани и 'За отличную службу', говоря с вескостью, соответствующей всей этой впечатляющей веренице слов, следующих за его фамилией. - Ну что вы думаете обо всей этой трескотне?
По этому замечанию Томми сразу догадался, что Старина Джош, как его непочтительно называли за глаза, не в восторге от результатов конференции, в которой они приняли участие.
- 'Тише, тише, детки, ловим обезьянку', - передразнил сэр Джосая, продолжая высказывать свои замечания. - Сплошное словоблудие. Если кто-то и скажет иногда что-нибудь путное, так тут же встанут четыре орясины, не меньше, и потопят его мысль в потоке брани. Лично я не знаю, почему мы приезжаем на подобные сборища. Впрочем, нет, я-то знаю. Я знаю, почему я это делаю. Просто больше мне ничего не остается. Не приезжай я на эти шоу, мне бы пришлось сидеть дома. А вы знаете, каково мне живется дома, Бересфорд? Меня терроризируют. Терроризирует экономка, терроризирует садовник. Он старый шотландец, и доходит до того, что он не позволяет мне трогать мои собственные персики, вот я и приезжаю сюда, пускаю в ход свое влияние и притворяюсь перед самим собой, будто выполняю какую-то полезную функцию, обеспечивая безопасность нашей страны! Вздор и чепуха!
Но вы? Вы ведь сравнительно молодой человек. Зачем вы-то приезжаете и понапрасну тратите время? Слушать вас все равно никто не станет, даже если вы и впрямь скажете что-нибудь достойное внимания.
Томми, слегка развеселенный тем, что, несмотря на почтенный, как он полагал, собственный возраст, генерал-майор Джосая Пени считает его молокососом, покачал головой. Генералу, подумал Томми, давно, наверное, за 80, он глуховат, у него бронхиальная астма, но он далеко не дурак.
- Не будь здесь вас, сэр, - заявил Томми, - тут бы вообще ничего не делалось.
- Ну спасибо, приятно это слышать, - сказал генерал. - Я беззубый бульдог, но лаять-то еще могу. Как там миссис Томми? Давненько уж ее не видел.
Томми ответил, что Таппенс здорова и жизнедеятельна.
- Она всегда была активна. Очень напоминала мне стрекозу. Бросится, бывало, вслед за какой-нибудь своей вроде бы нелепой идеей, а потом вдруг обнаруживается, что идея-то не такая уж и нелепая. Вот как надо веселиться! - с одобрением сказал генерал. - Не то что теперешние серьезные женщины средних лет. У всех у них, вишь ты, какое-то Дело, и непременно с заглавной буквы 'Д'. А что до теперешних девушек... - Генерал покачал головой. Совсем не такие, как в мои молодые годы. Тогда они были красивые, как картинки. Муслиновые платья! Шляпки 'клош'! Вы помните? Да нет, я полагаю, вы в то время еще под стол пешком ходили... Приходилось наклоняться и заглядывать под поля, чтобы разглядеть девичье лицо. Это было мучительно, и они это знали! Я вдруг вспомнил... позвольте подумать... она не была ваша родственница... ваша тетя, разве нет? Ада Фэншо...
- Тетушка Ада?!
- Красивейшая девушка из всех, кого я когда-либо знал.
Томми постарался сдержать удивление. Казалось невероятным, что его тетю Аду когда-то могли находить красивой. Старина Джош возбужденно продолжал:
- Да, красивая, как картинка! А какая живая! Какая веселая! А как любила пошутить! Я как раз стал младшим офицером, собирался отбыть в Индию. Мы устроили пикник при лунном свете на пляже. Мы с ней удалились вместе, сидели на камне и смотрели на море.
Томми посмотрел на генерала с каким-то новым интересом: двойной подбородок, лысина, кустистые брови и огромное брюшко. Ему вспомнилась тетушка Ада: пробивающиеся усики, мрачная улыбка, серебристо-седые волосы, злобный взгляд. Время, подумал он. Вот что Время делает с человеком! Он попытался представить себе красивого молодого офицера и прекрасную девушку в лунном свете. Это ему не удалось.
- Романтика, - глубоко вздохнув, сказал сэр Джосая Пенн. - Мне так хотелось сделать ей в ту ночь предложение, но, пока ты унтер-офицер, ни о каком предложении не могло быть и речи. Только не при таком жалованье. Нам пришлось бы ждать пять лет, прежде чем мы смогли бы пожениться. А это была бы слишком уж долгая помолвка - разве можно просить об этом девушку? Ну да что там! Вы же знаете, как бывает. Я отправился в Индию, а в отпуск попал не скоро... Мы немного писали друг другу, потом все как-то прекратилось само собой. Так я ее больше и не увидел. И, однако, вы знаете, я никогда ее не забывал. Часто думал о ней. Помню, как чуть не написал ей однажды, много лет спустя. Я прослышал, что она в округе, где я у кого-то гостил. Думал, съезжу, повидаю ее, спрошу, можно ли мне заходить к ней. А потом подумал: 'Не будь идиотом. Она, возможно, теперь совсем другая'.
Потом, несколько лет спустя, о ней упомянул один человек. Он заявил, будто она - одна из самых
