известном). - Так слухай, - строго велел дядька. И добавил, щурясь в невыносимо голубое небо: - Слухай ды на ус мотай. И Юрась слушал. О том, что когда впервые появились в деревне предки старого Мирона, никто уже сейчас и не помнит. Может, и вовсе они не появлялись, а пришли вместе с первыми поселенцами... Раньше проще было узнать, достаточно б в церковную книгу поглядеть (где рождения и смерти записывали) - но книгу сожгли вместе с церковью, так что... Ну так вот, как бы там ни было, а уж из немногих предков Мироновых, кого люди еще помнят, все, ровно один, отличались ведунскими способностями. И не путай способности эти с тем, что может почти каждая сельская бабка сотворить: ранку там зашептать или хорька от курятника отвадить! Во власти чертячников - намного большее. Почему? Разное говаривают, сейчас разве разберешь, где правда, а где людские домыслы... Только вот дыма без огня, известно ведь, не бывает - и просто так прозвища не даются. 'Чертячником' без причины не назовут. Может, и впрямь продал весь род их души Сатане, а взамен получил в услужение 'мелких каверзников'? Как знать... И не потому ли фамилия рода такая странная - Амосы? Один учитель школьный, который еще маленького Григория с сестрой его, Стаськой, учил уму-разуму, как-то сказал, что фамилия эта происходит от древнееврейского слова и означает 'несущий ношу'; да и не фамилия это на самом-то деле, а имя! Но то всё так, догадки, слухи, шушуканья запечные. А вот доподлинно известно, что в роду Амосов девочки рождаются редко, однако уж если рождаются, непременно становятся ведьмарками. Чертячники - те больше мастера по лесным силам, по лечению снадобьями, из зверей приготовленными; ведьмарки же - полевые хозяйки, к травам да настоям склонные в своем мастерстве. Такою уродилась и Варвара Мироновна, сестра Стояна-отшельника. Но что-то взыграло в девке, не пожелала, как родичи, мастерство небогоугодное постигать - в город ехать намерилась, учиться. Ничего у нее, конечно, не получилось: паспорт ей выдавать не желали, так она сама взяла и укатила. Сбежала значит. Ну да вскоре вернулась - хоть и упрямая она, Варвара Мироновна, хоть и с характером (это у Амосов потомственное), а не глупая, поняла, что плетью обуха не перешибить. Только жить с отцом и братом все равно не пожелала. Поначалу собиралась было хату делить (речь в их семействе неслыханная) да потом проще дело решили. Как раз ведь война отгремела... (Здесь дядька Григорий остановился (и на словах, и на самом деле) долго молчал, вспоминая о чем-то, и лишь потом продолжил; а Юрась почему-то решил, что в войну в Стаячым Камене случилось нечто, к чему оказались причастны чертячники - не потому ли и Потапыч со старым учителем пришли на похороны отшельниковы?..) После ж того, как прогнали немчуков, как раз одна хата освободилась. Туда Варвара Мироновна и переехала. (И снова Юрась удивляется: если сестра Стояна- отшельника не намного старше братца, почему же немолодой уже дядька Григорий называет ее непременно по отчеству?) С тех пор так и живут: порознь. Хотя ссора, кажется, случилась между отцом и дочкой, а брат с Варварой Мироновной отношения поддерживает... поддерживал. Как знать, не осерчает ли, что не пришла на батьковы похороны? Но это их дела. Тому же, кто в ведьмарочьи или ж чертячниковы дела нос совать начнет... не-ет, тому сложно позавидовать! Ежели ты, конечно, не Ивашка Серебряк, держись от Амосов подальше и детям своим закажи. Хотя, если уж совсем припрет доля к стенке - тогда да, тогда можно и рискнуть, пойти за советом или помощью... Но не о том рассказ. За помощью-то как раз бегали, частенько не признаваясь в этом не то что соседям, а даже своим же, семейным. Вот поперек дороги вставать - ни у кого раньше дури такой не набиралось. У 'партейца' набралось. Откуда он явился в район толком никто не ведает. Говорят, направили 'на места' - тогда это практиковалось. Он и прижился - присосался, акклиматизировался, даже понравилось ему тут. Кое-кто утверждает, что в Ивашке (это за глаза он Ивашка, а при общении извольте Иван Петровичем величать, хотя возрасту в нем немного, на Петровича-то и не тянет), - так вот, кое-кто утверждает, что в Серебряке есть примесь цыганской крови, из-за чего он сам, в принципе, способен на всякие-разные фокусы и чудеса в чертячниковом духе. Да только изначально решил для себя Серебряк, что быть правильным активистом куда как сытнее и вернее. Оттого, видать, и разных мастеров, от малосильных бабунь-шептух до чертячников, так ненавидит - известно ведь, рыбак рыбака видит издалека, а уж эти-то себе подобных за добрую версту чуют! Хотя, мыслится некоторым, не в этом дело. Не только в этом. Просто приглянулась Серебряку Варвара Мироновна, даже, сказывают, в женихи он к ней набивался. Или не в женихи, а так... Сложно сказать: что меж двумя людьми было, то иным знать не дано, пока те двое не расскажут - а те двое не из языкастых. Только с некоторых пор ох и начал же Ивашка яриться! Церковь, которую даже немчуки не тронули, спалить велел. Сунулся даже было Амосов в колхоз записывать (чего с самого начала Советской власти никому не удавалось), да тут, правда, и спекся. После войны это уже было, потому и не вышло у Серебряка ничего. Искал других зацепок, чтобы задеть побольнее, понадежнее да и выкорчевать весь чертяцкий род, к чер-ртовой матери! - не вышло... до сих пор не выходило. Но вот ежели узнает про то, как старого Мирона поховали, своего, не сомневайсь, не упустит! - Таму, племяш, - закончил дядька Григорий уже у самой калитки Юрасевого дома, - трымай-ка ты рот на запоры. Тым пачэ, што мамка у цябе сама трохи варажыць умее, дык каб и вам, глядзи, от 'парцейца' не перапала! А Настасья Матвеевна и впрямь 'варожыць' умела, и не 'трохи', как долгие годы думал Юрась, а довольно неплохо. Только старалась этого не показывать. Но с какого-то момента (он не помнил, был ли тому причиной конкретный случай или нет) Юрась понял, что его мама знает и может намного больше, чем он подозревал. Потом как-то услышал в случайном разговоре, что и бабка его ведовством 'баловалась', и прабабка... Однако дальше выяснять что к чему не стал. Был он тогда уже достаточно взрослым, чтобы не ворошить прошлое. ...Теперь, сидя за столом и наблюдая, как мать перемешивает неопределенного цвета бурду в большой металлической миске ('Знакомо... Когда-то я это уже видел...'), Юрий Николаевич размышлял о том, не может ли так случиться, что прошлое само начнет ворошить людей.
10
Игорь чувствовал себя неловко и до сих пор не мог понять, что тому причиной: то ли внимательный взгляд мальчишки (после завтрака пацан, кажется, о нем позабыл, а вот теперь опять вспомнил), то ли статус гостя-приглашенного (и ведь консервов с собой привез, а бабка только усмехнулась, мол, чего там, лучше покормлю-ка я вас свеженьким - кормит вот...); или просто всё вместе да плюс случившееся у реки: круги, сумасшедшая седая учительница с косой дурацкой... Остапович ерзал на лавке, так-сяк глотал норовившие встать поперек горла куски; беспричинно волновался. Тут еще и мать Журского уселась в комнате да чего-то в миске перемешивает - а глазами все за гостем следит! Вот уж ведьма так ведьма, не в обиду Юрию Николаевичу будет сказано. Вернее, сказано как раз не будет. Чтоб - не в обиду. А будет сказано: - Дзякую, Настасия Мацвеяуна! Вельми смашна! Журский с мальчишкой поддерживают: - Да! Класс! - Спасибо, мам, на самом деле, очень вкусно. - На здароуечка, госцейки мае залатыя! На здароуечка! И тут старушка отчебучивает такое... Игорь сперва решил даже: умом бедолаха тронулась, от радости. Поднялась, подошла к столу, ложку, которой бурду в миске размешивала, на скатерть положила, а сама согнулась и шасть под стол! Проворная бабуся! Все трое 'госцюшек', само собой, в недоумении, нагибаются - глядь, а хозяйка миску свою в угол поставила (тот самый, 'красный', в котором иконы висят) и чего-то шепчет. Игорь поневоле прислушался: - Стауры, Гауры, кали чуеце мяне, гэтая яда для вас, наядайцесь пра запас! Остапович не знал, кто такие эти 'Стауры-Гауры', но в одном был уверен: сам бы он ни за какие суперпризы не попробовал этого угощения. Мало того, что оно ощутимо пованивало чесноком, так еще и на вид напоминало скорее некое блюдо после того, как оное съели. Гауры и Стауры, причем по несколько раз. И вот еще что почудилось Игорю: будто ритуал этот, с миской на полу, с обращение к Бог весть кому, - знаком ему. Напряг мозги - и точно, Настуня ж читала! - Знаю я про гэтый звычай, - сообщил он недоумевающим Журскому и Максиму. - У якийсь асабливый дзень так задабрывали душы сабак багатыра Буя (ци Бая - не прыгадаю ужо). Вучоныя личаць, што слово 'Гауры' произошло ад литоускага 'лохмы', а 'Стауры' - от 'выть'. И што гэтыя дзве сабаки бегали за сваим гаспадарам усюды, тож и пасля смерци не пакинули яго. Ци прауда, Настасья Мацвееуна? Поднялась Настасья Матвеевна с пола, на Игоря глядит. - В книжках, ведама, рознае пишуць, - говорит. - Тольки там заужды усё не так, як у жыцци. И улыбается, устало так улыбается...
11
После обеда Остапович почему-то не торопился идти ко второй группе кругов. Юрий Николаевич - и подавно. Присели на той же лавочке у забора, на дорогу глядели, молчали; журналист перекуривал. - Лето какое-то до неприличия дождливое выдалось, - сообщил Журский, наблюдая за похмурневшим небом. - Мать с отцом жалуются, что сено никак не просушится. - Высахнець, - отозвался Игорь. - Ня могуць жа увесь час одны дажджы исци. А кстаци, - спохватился он, - кали круги зъявилися, дождж таксама ишоу? - Кажется, да. Это имеет какое-то значение? Журналист пожал плечами: - Кали б знацця! Я вось што думаю, на небо гледзячи. Не пайдзём мы сёння да других кругоу толку ниякага. Знимаць не палучыцца, надта пасмурна. - Лады! Тогда как насчет немного поработать? - предложил Юрий Николаевич. - А то у матери в двух-трех местах забор прохудился, так я все собираюсь подлатать... Ну и видишь, - он протянул, показывая одетую в красную шерстяную повязку кисть
