узнать от умирающего, что у того в Канне есть баба, чье заглавие начинается с Бла. Согласитесь, что это не фонтан... Мрак, как в пузырьке с черными чернилами, да еще с загустевшими! Первое: найден тип с прекрасно изготовленной бомбой в чемодане, но нет ни малейшего представления, как он собирался ее использовать. Второе: этот малый перед тем, как протянуть ноги, дает согласие, чтобы мы связались с женщиной, чтобы сказать ей, что с ним произошло. Достаточно ли ясно соображал псевдо-Клюни, чтобы понимать, что мы нашли или вот-вот найдем его бомбочку в чемодане? Да, конечно, он соображал, раз мог вести утомительную (для умирающего) игру в алфавит. А если соображал, что становится жарко, зачем сунул свою жену - или мать, или кого еще - в пекло? Ни фига не понятно! Я поднимаю шляпу, потому как жмурик есть жмурик и к нему надо относиться с уважением. Поворачиваюсь к коллеге из страсбурской полиции. - Пошли? Он утвердительно кивает, не спрашивая меня, куда идти. Я непринужденным жестом прощаюсь с эскулапами и следую за коллегой. - Странное дело, а?- спрашивает он. - Да. Чувствую, мне придется попотеть, чтобы размотать этот клубок. Я сажусь в машину, предоставленную в мое распоряжение. - Куда хотите ехать7- спрашивает он. - В отель, где он остановился. Он дает указания шоферу. По дороге я говорю ему: - Прикажите сфотографировать этого бандита с открытыми глазами. Мне нужен хороший снимок, как для отдела идентификации. - Хорошо. Машина останавливается. Я выхожу из нее один. - Займитесь фотографиями. Они нужны мне срочно. Встречаемся в полицейском управлении. Я хочу осмотреть вещи умершего А пока забронируйте мне спальное место в поезде на Лазурный берег. Есть такие? - Конечно. - Хорошо. - Вам прислать машину? - Не надо, обойдусь своими силами. Он смущен тем, что должен прощаться со мной сидя, в то время как я стою, и проделывает целый ряд ужимок, являющихся в его представлении поклонами. Я его успокаиваю кивком. Затем я толкаю вращающуюся дверь отеля. Маленький грум в синей ливрее бросается мне навстречу, осматривает мои руки, надеясь найти в них пару чемоданов, а увидев, что они пусты, смотрит за меня. Поняв наконец, что я без багажа, а следовательно, не нуждаюсь в его услугах, он теряет к моей персоне всякий интерес. Подхожу к огромной стойке отдела приема и регистрации. Тип, похожий на Эриха фон Строхейма, только без его шика, поворачивает ко мне свою гладкую, как секретер красного дерева, голову - Что угодно месье? Я показываю удостоверение. Он сгибается пополам. - К вашим услугам, господин комиссар - Я пришел по поводу вчерашнего типа,- говорю я ему. - Я так и думал,- шепчет он почтительным тоном - Я бы хотел узнать поподробнее, чем он занимался, когда жил у вас - Я все рассказал вашим коллегам - Моим коллегам - может быть,- говорю я, намекая, что на моих коллег мне плевать, как на отрезанный ноготь. Я перехожу в атаку: - Он приехал вчера, не так ли? - Да, вчера утром. - В котором часу? - В десять. - Сколько нужно времени, чтобы доехать сюда от вокзала? - Минут пять, не больше. - Есть поезда, прибывающие без десяти десять? Он размышляет. - Нет, ни одного. Последний - скорый из Брюсселя - приходит в десять минут девятого. Я размышляю. Значит, мой парень не приехал на поезде, потому что маловероятно, чтобы он около двух часов болтался по улицам с чемоданами в руках в поисках отеля... Если только он не зашел к кому-нибудь. - Кажется, швейцар видел, как он выходил из машины? - Не швейцар, а грум. Я указываю на паренька в синей ливрее - Этот? - Да. Я делаю мальчишке знак подойти. - Иди сюда, сокровище. Он идет с недовольным видом, такой насупленный, что лысый начинает ему что-то говорить на эльзасском диалекте. Это 'что-то' делает парня любезнее. - Вы хотите со мной поговорить, месье? - Нет, хочу, чтобы ты мне кое-что рассказал. Мне сказали, что ты видел, как вчера приехал тип, с которым случился приступ. - Это правда, месье. - Он приехал на машине? - Да. - Какой она была? - Черной... Я ее не рассмотрел. Надо вам сказать, месье, что я не подумал, что это клиент, потому что автомобиль остановился дальше отеля. Только когда я увидел, что он идет с чемоданами... - Сколько народу было в машине кроме него? - Один мужчина... Но я на него не смотрел... - Тот, кто приехал, колебался, прежде чем войти сюда? - Нет. Я протягиваю ему пятисотфранковую бумажку. - Спасибо, можешь идти. Поворачиваюсь к Эриху фон Строхейму. - Он попросил у вас отдельный номер? - Да. - Сказал на сколько? - Всего на одну ночь. - Хорошо. Наконец-то хоть один интересный элемент. Клюни не собирался задерживаться в Страсбуре. Он должен был уехать сегодня, а переговоры начнутся через три дня. Думаю, страхи моих коллег малообоснованны. Кому же в таком случае предназначал Клюни свою бомбочку? - Он поднялся в номер сразу? - Да. - А потом? - Он оставался там до своего приступа. В полдень ему подали туда обед. - Вызовите гарсона, обслуживавшего его. Он утвердительно кивает, сует штекер в одну из ячеек мини-АТС и отдает приказ. - Он сейчас придет. - Спасибо. Ваш клиент звонил или ему звонили во время пребывания в отеле? - Нет. - К нему приходили? - Тоже нет. - Он колебался, когда заполнял регистрационную карточку? - Нисколько. Является болезненно- худой длинный тип с мешками под глазами, одетый в белую куртку. Это гарсон, обслуживавший Клюни в его номере. - Что он делал, когда вы вошли? - Читал. - Что? - Книгу. - Как он был одет? - В рубашку и пижамную куртку. Я это запоминаю. Тип в рубашке и пижамной куртке и с книгой в руке явно не собирался уходить и никого не ждал. Однако Клюни ждал. Не человека, а своего часа. Ждал, пока наступит время выйти из гостиницы вместе с бомбой. Но если он приехал только затем, чтобы подложить бомбу и уехать, зачем ему понадобился такой громоздкий багаж? - Его чемоданы были разобраны?- спрашиваю я гарсона. - Только один. - А второй? - Второй стоял в глубине комнаты. - Он вам что-нибудь сказал? - Ничего особенного... Я в очередной раз возвращаюсь к Эриху фон Строхейму: - Как обнаружили, что он болен? - Это горничная. Пришла убирать номер, постучала в дверь и, поскольку никто не ответил, вошла... Он полулежал на полу, без сознания, тело опиралось на кресло... Она закричала... - Понимаю... - Мы вызвали 'скорую', и клиента увезли в больницу. - Давайте поговорим о... находке, сделанной в его чемодане. Эрих фон Строхейм краснеет, что, принимая во внимание полное отсутствие ботвы на его голове, становится довольно масштабным явлением. ~ Произошел очень неприятный инцидент,-говорит он.- Мы освободили его номер и хотели отправить багаж в больницу на случай, если бы ему понадобилось сменное белье. - И дальше? - Один из двух чемоданов стягивается ремнем, заканчивающимся замком. Этот ремень был продет через ручку открытого чемодана, таким образом оба были соединены. Согласитесь, что это не очень удобно для перевозки. - Конечно. - Тогда я себе позволил... - Взломать замок? - Нет, не взломать... У меня есть связки из забытых клиентами ключей от чемоданов. Один подошел. Когда мы подняли ремень, чемодан раскрылся и мы увидели на стопке белья... ту штуку... Сначала мы не. сообразили, что это такое, а потом поняли и позвонили в полицию... Я киваю. - Ясно. Вы говорите 'мы'. Кто еще был с вами? - Грум, дежурный по этажу и горничная... - Ладно, спасибо.
Глава 5
Я мчусь в полицию, где нахожу моего сопровождающего. Он выкладывает на стол чемоданы и шмотки покойничка. На одежде нет никаких бирок... Что касается чемоданов, если не считать бомбы (обезвреженной местными саперами), в них нет ничего подозрительного: нательное белье без меток, предметы туалета... Все это говорит мне только об одном: Клюни предвидел возможность ареста и потому снял с одежды все, что позволяло установить его личность. Но если он так старался очертить вокруг себя кольцо тайны, почему дал мне начало фамилии своей знакомой? Разве может человек, спарывающий метки с рубашек, дать полиции фамилию женщины, которую знает? Это кажется мне нелогичным, а я, несмотря на свою поэтичную натуру, обожаю логику. Мне не терпится попасть в Канн, чтобы попытаться найти живущую в квартире женщину, чья фамилия начинается на 'Бла'. Это будет непросто, но мне удавались и более лихие подвиги. Страсбурский полицейский уверяет меня, что фотографии мертвеца печатают и я получу их через четверть часа. - А пока,- говорю,- я бы хотел позвонить в Париж. Я устраиваюсь в маленьком кабинете, полном пожелтевших бумаг и дохлых мух, в этаком монументе бюрократии во всем ее ужасе и пыли! Закуриваю сигарету и требую без всякой очереди соединить меня с Парижем. Трубку снимает сам Старик. - Это Сан-Антонио,- говорю я. - А! Я с нетерпением ждал от вас известий... Ну что? Даю ему сжатый отчет о поездке. - Совершенно точно,- говорю я в заключение,- что дело настолько таинственное, насколько можно себе представить: тип отдает концы в городе, где его никто не знает, оставив в багаже супербомбу. Он как с неба упал... Но, честно говоря, я не думаю, что этот интересный случай связан с делом пропавшего русского атташе. Босс молчит. - Алло!- кричу я, боясь, что нас разъединили. - Алло,- отвечает он. Новая пауза, потом он спрашивает: - Что собираетесь делать? - Ехать в Канн! Поезд скоро... - Езжайте,- соглашается он.- Приехав туда, позвоните в центральное управление полиции. Если в промежутке я узнаю что-то новое, то оставлю для вас сообщение. - Дежурство в морге что-нибудь дало? - Ничего... пока. Я ему благодарен за это 'пока'. - Босс, может быть, вы поделитесь со мной своими мыслями, а то я теперь не могу гоняться за двумя зайцами. - Возможно, Сан-Антонио, вы гонитесь за одним зайцем, - Это вам сообщил ваш нос, патрон? - Допустим,- отвечает он.- Во всяком случае, я могу вам сказать одну вещь. - Какую? - По фотографии бомбы, присланной сюда фототелеграфом по моей просьбе, наши эксперты определили, что она русского производства! Поскольку я обалдело молчу, не зная, что сказать, он добавляет: - Счастливого пути. Щелчок. Замечаю, что моя
