ослушником перешло во внутреннюю благодарность, которую можно выразить только глазами. Мигнул я Докукину, тот достал бутылку коньяку, и мы выпили за победу, за нашу дружбу и за Николая Боровского. И тут же уложили его спать - 36 часов не смыкал Коля глаз.
Теперь уже никто не сомневался: выжили. А вскоре удалось и установить связь. Я начал шарить по эфиру, и меня услышали на китобойной базе 'Советская Украина'.
'Кто вы? С какой станции?'
'Сидоров, со станции Восток'.
'Уж не ты ли, тезка? Привет! Богомолов у аппарата!'
Взаимная радость и объятия в эфире - это был Василий Ильич Богомолов, мой приятель по Третьей антарктической экспедиции. Имея мощный передатчик, он вызвал Мирный и сообщил, что я жду связи. И вскоре я уже беседовал с начальником экспедиции Николаем Ивановичем Тябиным. Рассказал все, как было, выработали мы план обеспечения станции, и пошли на Восток самолеты с новым оборудованием.
Вот и вся эпопея, - закончил Сидоров свой рассказ.
ТРЕТИЙ ПОХОД
Когда я побывал через несколько месяцев на Новолазаревской, то понял, почему с этой, пожалуй, самой уютной в Антарктиде станцией, основанной в 1961 году Владиславом Иосифовичем Гербовичем, связано столько драматических историй. Наиболее волнующую из них, настоящую 'закольцованную новеллу', я услышал от Гербовича и расскажу ее в свое время. А ту, которая будет приведена ниже, мне поведал Владимир Александрович Самушкин, бывалый полярник, кандидат географических наук. Всего пять месяцев назад он вернулся из Антарктиды, где в составе Тринадцатой экспедиции руководил Новолазаревской; обстоятельства сложились так, что он вновь, едва переведя дух, возвращался на свою станцию, которую очень любил и о которой охотно рассказывал.
Как принято говорить в радиопередачах, слово ее начальнику.
- Новолазаревская находится в глубине материка, километрах в восьмидесяти от моря. Оазис Ширмахера, изумительная красота, относительно мягкий климат - все это превосходно, но доставка грузов... Если пойдете обратно на 'Оби', сами увидите, что это такое - дорога на Новолазаревскую. Сплошные ледниковые трещины, промоины, образованные талыми водами, тяжелый для гусениц скользкий лед... Грешников в ад гнать по такой дороге! 'Обь' обычно разгружается либо на припайном льду, либо, если удастся пришвартоваться, на ледяном барьере. Грузы переваливаются на санно-гусеничный поезд - и домой, на станцию, А вот что произошло с нами.
В Тринадцатую экспедицию 'Обь' попала в тяжелую ледовую обстановку и смогла разгрузиться лишь в ста шестидесяти километрах от станции, у мыса Ураганного. На редкость подходящее название: в разгар работ налетел ураган, сорок метров в секунду, и припай начало взламывать - хуже ничего и придумать невозможно! Один тягач утонул, водителю, к счастью, удалось выскочить. Провалился в трещину и наш гляциолог Николай Косенко, но задержался на руках, спасли.
С грехом пополам разгрузили 'Обь', отсалютовали ей ракетами: 'Ждем через год в шесть часов вечера, не опаздывайте!' - и начали перевозить груз. Первые два похода прошли удачно: ну раза три-четыре проваливались, однако без всяких трагедий. И четвертый поход закончился благополучно, хотя всю дорогу вспоминали 'Плату за страх'. Помпите кинокартину о водителях машин, перевозивших взрывчатку? Мы тоже везли взрывчатку - по нашей-то дороге! А что делать прикажете? Безусловно, асфальтированная автострада лучше, но, повидимому, в ближайшую тысячу лет ее в Антарктиде не будет. Технология перевозки была такая: перед каждой трещиной мы покидали трактор и давали ему возможность двигаться самостоятельно. Потом, убедившись, что он прогромыхал через трещину и не взлетел на воздух, догоняли и вновь с комфортом ехали до следующей трещины.
Но все это, - продолжал Самушкин, - хотя и не вполне безопасная, но веселая детская игра по сравнению с третьим походом. Долго потом еще мы вздрагивали по ночам и, просыпаясь, блаженно улыбались - какое счастье, что он позади, этот третий поход! Хлебнули мы Антарктиды по горло, и все из-за того, что 'в кузнице не было гвоздя' - помните такую балладу?
Ладно, все по порядку. 4 октября 1968 года мы покинули станцию на тягаче и 'Харьковчанке'. Тягач мы прозвали 'Бетти', и ничем он особенно не знаменит, а вот нашу 'Харьковчанку-22' знает весь мир: она прошла по Антарктиде десятки тысяч километров, побывала на Полюсе недоступности и украсила своим изображением почтовую марку... Да-да, именно эту, спрячьте ее поаккуратнее и не забудьте потом напомнить, поставлю штамп - на зависть филателистам. А нашу 'Харьковчанку' вы, наверное, увидите: она будет погружена на 'Обь' и пойдет на Родину залечивать старые раны... Нас было шестеро: водители Планин и Ярошенко, врач Грищенко, гляциолог Косенко, метеоролог Викторов и я. Антарктическая весна в разгаре, но не в нашем понимании - когда расцветают яблони и груши, медовый аромат струится в воздухе и птички поют... Нет пурги - и за то спасибо, благодарим и в ножки кланяемся. Правда, лед был очень скользкий, шли со скоростью пять километров в час. Ни разу не провалились в трещину, не ухнули в проталину - тоже спасибо провидению. И всетаки меня не покидало какое-то нехорошее предчувствие: уж слишком благополучно проходит третий поход подряд - так в Антарктиде не бывает.
И вот на сто восемнадцатом километре, в сутках пути до мыса Ураганный, произошла та самая история с гвоздем: на 'Харьковчанке' вышла из строя шлицевая муфта коленчатого вала. А запасной муфты мы с собой не взяли: надеялись, обойдемся. Все. 'Харьковчанка' остановилась, садись закуривай, поход срывается... Пришлось разделиться. Мы - Планин, Грищенко и я остались на 'Харьковчанке', а остальные на 'Бетти' отправились на станцию за муфтой. Три дня туда, три дня обратно - пропала неделя. Ругали мы себя нещадно, но утешались тем, что и Седов вынужден был прервать свое путешествие к полюсу на собаках, потому что забыл в лагере иголку для примуса: великие примеры как-то успокаивают...
Поначалу все шло нормально: 'Бетти' добралась до станции, ребята взяли злополучную муфту и отправились к нам. На шестьдесят восьмом километре несчастье - загорелся балок *. Почему это произошло? К тому времени задул сильный ветер, а из выхлопной трубы летели искры - другого объяснения мы не нашли. Ребята, сидевшие в кабине тягача, увидели пламя, когда оно уже вовсю полыхало. Попытались было сбить его огнетушителями, но - сильный ветер! балок вновь загорелся. А в нем два баллона газа, готовые в любую севунду взорваться! Но нельзя же оставаться в ледяной пустыне без радиостанции и продовольствия - пришлось сознательно идти на крайний риск. Рацию вытащить не удалось - она была слишком крепко прикручена, а огонь уже добрался до баллонов. Успели выкинуть два попавшихся под руку спальных мешка, выбежали - и тут же взрыв. Балок и все, что было в нем, разметало на пятьдесят-сто метров, никакого продовольствия и одежды спасти не удалось. Оставив на месте катастрофы поврежденную, беспомощную 'Бетти', Ярошенко, Викторов и Косенко двинулись к 'Харьковчанке': до нас было все-таки пятьдесят километров, а до станции - шестьдесят восемь да еще встречный ветер.
Погода стояла сносная. Подгоняемые попутным ветром, ребята шли по проложенной 'Харьковчанкой' колее, Кое-где колею замело, но через каждые два километра дорога была размечена бочками. И хотя марафонская дистанция в Антарктиде - это, поверьте, очень много, ребята, наверное, добрались бы благополучно, если бы не второе несчастье: у Ярошенко судорогой свело ноги. Косенко и Викторов бросили спальные мешки - непродуманное решение! - и понесли товарища на руках. И еще одна ошибка: увидев вдали закрепленный на высоком древке красный флаг 'Харьковчанки', они срезали угол и сошли с дороги, чтобы выиграть несколько километров. Понадеялись на то, что погода останется хорошей, и нарушили закон: никогда, ни при каких обстоятельствах не бросай дорогу!
И тут началась метель. К счастью, ребята успели вернуться обратно на дорогу, но потеряли драгоценные часы. Еды у них не было, кроме единственной бутылки соку для Ярошенко, на плечах - кожаные куртки: каэшки ** сгорели в балке. Поначалу они еще видели
* Балок - жилой домик, в санно гусеничных походах он закрепляется на санях или в кузове тягача.
** КАЭ - костюм антарктической экспедиции теплая климатическая одежда, получившая в обиходе название 'каэшка'
наши ракеты, но, когда метель разбушевалась по-настоящему, видимость исчезла совершенно. А мы-то ракеты пускали на всякий случай, потому что после прекращения связи могли лишь гадать о судьбе 'Бетти'. Но когда началась метель, встревожились не на шутку. Решили выходить навстречу. И только-только собрались, как в 'Харьковчанку' ввалился Викторов! Мы напоили его горячим кофе, привели в себя, и он рассказал, что пришел за помощью: ребята находятся километрах в двенадцати. Косенко, чтобы не замерзнуть, понемногу тащит на себе Ярошенко, но нужно поспешить с одеждой, иначе беды не миновать.
