ведь он, старый полярный бродяга, твердо обещал, что никогда больше не будет так надолго с ней расставаться...
Впрочем, подобный сюрприз готов преподнести своей семье и я. И мы с Игорем Петровичем обмениваемся понимающе-сочувственными взглядами.
ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ
- Товарищи участники экспедиции и члены экипажа! - разнеслось по судовой трансляции. - Прямо по курсу в двух милях виден дизель-электроход 'Обь'. Любителям рекомендуется зарядить свои аппараты и стремглав бежать на верхнюю палубу!
Долгожданная минута! Такой дружный топот сотен ног мне доводилось слышать только в театре, когда зрители, сшибая друг друга, неслись в гардероб.
- Где, где она? - потрясая фотоаппаратом, суетился любитель.
- О, дайте, дайте мне бинокль! - стонал другой. - Три компота за бинокль!
- Предложи капитану, - советовали ему. - Он наверняка согласится.
- Вот она!
- Где, где?
- Видишь остроконечный айсберг?
- Ну, вижу.
- А две мачты слева?
- Вижу!
'Обь' нетерпеливо поджидала вас у кромки ледяного поля - совсем как у памятника Пушкину под часами. В ее приветственных гудках слышался упрек: 'Сколько времени здесь торчу, могли бы поторопиться!' По сравнению с изящным, одетым во все белое красавцем 'Визе' она выглядела замарашкой в своем видавшем виды комбинезоне: обшарпанная, битая льдами, нагруженная сверх всякой меры работяга 'Обь'. Огромная и могучая, она снисходительно поглядывала на 'Визе', как смотрел бы уверенный в себе силач на разодетого в пух и в прах тонконогого франта. Еще бы! Без 'Оби' во льдах мы и шагу не сделаем, 'Обь' - ледокол, и ведет его знаменитый полярный капитан Эдуард Иосифович Купри.
Гудки, ракетные залпы, радостный рев двух экипажей и обеих частей экспедиции! А тут еще послышался гул, и овации вспыхнули с новой силой: это из Мирного прилетел самолет, ледовый разведчик. Он сделал над нами несколько кругов, сбросил вымпел, помахал крыльями и, запечатлевшись на нескольких километрах фото- и кинопленки, скрылся из виду. Один лишь я перевел два десятка кадров, из которых годным для печати, увы, оказался только один, на нем с великолепной резкостью отобразился чей-то скальп.
До Мирного осталось несколько десятков миль пути. 'Обь' шла от нас в двух-трех кабельтовых *, вернее, не шла, а вползала на лед, продавливая в нем канал - чтото вроде посыпанной песочком пешеходной дорожки для идущего сзади франта с его лакированными штиблетами. С момента встречи вся Пятнадцатая экспедиция оказалась в сборе. На борту 'Оби' находились и несколько наших восточников: механик-водитель Федор Львов, радист Герман Флоридов, повар Павел Смирнов и научный сотрудник по ионосфере... Василий Сидоров. Вы вправе мне не поверить, но произошло уникальное совпадение: на станции Восток будут жить два Василия, обладатели редчайщей фамилии Сидоров. Поэтому давайте отныне условим
* Разумеется, мне ничего не стоило бы написать, что 'Обь' шла от нас в трехстах-четырехстах метрах, но я сознательно употребляю слово 'кабельтов', чтобы читатель, во-первых, проникся морской романтикой, а во-вторых уважением к познаниям автора. К сожалению, не помню точно, сколько в этом кабельтове метров (Один кабельтов равен 185,2 метра. - Прим. ред.)
ся: специалиста по ионосфере будем именовать Василий Сидоров-второй.
Между тем на 'Визе' начался ажиотаж, все спешно сворачивали свои дела. У душевых кабин выстроились очереди: на материке воду придется экономить, там такого удовольствия не испытаешь. Парикмахеры-самоучки работали, как автоматы, подстригая клиентов по последней антарктической моде: 'под нулевку'. Пышные, годами лелеемые шевелюры летели на пол. Внутренне содрогаясь и проклиная себя за опрометчивое решение, оболваненные жертвы моды мрачно смотрелись в зеркало. А за обедом в кают- компании стоял сплошной стон. Один из сидящих за нашим столом (кажется, это был я) взглянул на дынеобразную, с какими-то причудливыми уступами наголо остриженную голову доктора Д. - и подавился сливовой косточкой из компота. Интеллигентный и обаятельный доктор, который стараниями механика- водителя Леши Поспелова приобрел внешность беглого каторжника, с мужеством философа игнорировал соболезнования и стоически, хотя и не без некоторого уныния, нес свой крест.
Веселила кают-компанию и ставшая традиционной дружеская перебранка между Григорием Мелентьевичем Силиным и старпомом. Заместитель начальника экспедиции по хозяйственной части, большой мастер розыгрыша, уже давно заронил в душу старпома смутное беспокойство, ибо не упускал случая обронить замечание такого рода: 'Хорошая на 'Визе' посуда, неплохо бы захватить кое-что с собой' или: 'А почему бы нам не взять в Мирный судовые столярные инструменты?' Ежедневно повторяемые, эти реплики убедили старпома, что Силин готов растащить 'Визе' по частям.
- Владислав Иосифович, - вкрадчивым голосом говорил Силин, - я дал ребятам указание подготовить к выгрузке запасной судовой винт. Хороший металл, пригодится слесарям для поделок.
- Эммануил Николаевич, - тут же обращался к капитану старпом, - я приказал боцману установить круглосуточную вахту по охране материальных ценностей.
- Не поможет, - посмеивался Силин, - все равно, когда экспедиция высадится на берег, от 'Визе' останется голый корпус!
Кстати говоря, боцман Василий Павлович Алексеев в этот день поразил меня своим воистину волшебным даром телепата. После встречи с 'Обью' я побежал и радиорубку и столкнулся на лестнице с боцманом. Увидев в моей руке исписанный листок, он ухмыльнулся и сказал:
- 'Пробиваемся вслед за 'Обью' к Мирному в тяжелой ледовой обстановке'?
- Почти слово в слово! - изумился я. - Расскажите, как угадали? Вы же не видели, как я писал!
- Секрет фирмы, - продолжал ухмыляться боцман. - Обыкновенное чтение мыслей на расстоянии!
- Нет, в самом деле?
- Ну а если в самом деле, то я знаю вашего брата корреспондента, все одно и то же пишут. Как в 'Золотом теленке': 'Из трубы паровоза валит дым!'
И ушел, снисходительно похлопав по плечу озадаченного корреспондента.
Радиограмму я, конечно, выбросил в урну и побежал сочинять другую, по возможности без ярко выраженного штампа.
На следующее утро 'Обь' пробила нам дорогу к припаю. До Мирного осталось не больше пятнадцати миль. Морское путешествие закончилось, между судами и берегом - сплошной припайный лед. Впрочем, это еще неизвестно, сплошной ли он, чаще всего под невинным снежным покровом скрываются трещины. В одну из них в Первой антарктической экспедиции провалился вместе с трактором Иван Хмара. В другой трещине в начале этого года погиб при транспортировке грузов с 'Оби' Василий Рыскалин...
С борта 'Оби' на припай спустились два научных сотрудника, их задача проверить надежность льда. Столпившись у фальшборта, мы следили за их работой, следили с замиранием сердца - что ни говори, а скоро и нам спускаться на этот лед. Но нашему настроению не суждено было долго оставаться торжественным. Протирая по пути очки, подошел один товарищ, сощурил близорукие глава и с абсолютно неожиданным энтузиазмом заорал во все горло:
- Ребята, смотрите! Какие большие пингвины!
Под всеобщий хохот 'очкарик' бежал с палубы. А вскоре действительно появились пингвины Адели, или адельки, как их фамильярно здесь называют. Они мчались к нам со всех ног, ужасно боясь опоздать, спотыкались и падали, проползали десяток метров на животе и снова поднимались. Отдышавшись, адельки застывали как статуэтки - позировали.
Но любоваться пингвинами было некогда. С 'Оби' уже сгружали самолеты, и восточникам, летящим первыми рейсами, было велено готовиться к выходу на лед.
Я помчался в каюту за вещами. Помню, что в эту минуту мне вдруг пришла в голову парадоксальная мысль:
'Я единственный участник экспедиции, который не связан никакими обязанностями, кроме дежурства на камбузе. Я могу остаться на 'Визе', десяток дней побродить по Мирному и еще через месяц вернуться домой.
