знайте, что айсберг тот самый. Желаю успеха!
Законы, по которым живут полярники
Двадцатилетний математик входит в науку как сложившийся ученый. Пушкин и Лермонтов в юном возрасте создали лучшие произведения русской поэзии. Моцарт мальчишкой писал гениальную музыку, а Таль завоевал звание чемпиона мира по шахматам.
Но я не знаю ни одного полярника, который стал бы знаменитым в юном возрасте: для того чтобы победить белое безмолвие, одного лишь вдохновения и гениального озарения мало. Прибавьте к этому силу воли, мужество, стойкость - все равно мало. Нужен еще опыт, приходящий только с годами. Гениями рождаются, опытными и мудрыми становятся. Пилоту нужно налетать много часов, чтобы стать настоящим летчиком; хирургу - сделать сотню операций, чтобы обрести уверенность; полярнику нужно десять раз побывать на краю гибели, десять раз мысленно проститься с родными и близкими - и лишь тогда про него скажут: 'Этот ничего, кое-чему научился'.
Полярнику мало знать правила: каждую минуту, каждую секунду он должен готовить себя к случайностям. Ибо закономерность его полярной жизни непрерывная цепь случайностей,
Золотое правило полярника: выходя из лагеря в ясную погоду, помни, что через минуту налетит пурга; что трехметровый лед бывает хрупок, как оконное стекло; что снег под тобою - это призрачный мост над пропастью, у которой нет конца.
Ни на мгновение не забывай о мелочах! Именно они - главная причина твоей возможной гибели. Недосушил обувь - обморозишь ноги. Не проверил рацию - товарищи не будут знать, где тебя искать. Плохо пришил пуговицу схватишь воспаление легких.
Вспомни, из-за чего ты чуть было не погиб в прошлую экспедицию, - и проверь. Вспомни, из-за чего погибли твои предшественники, вспомни, из-за чего они могли погибнуть, - и проверь, сто раз проверь.
В те дни, когда 'Визе' шел от острова Ватерлоо к Мирному, я наслышался много таких историй. Мы собирались в каютах, пили кофе, курили и беседовали о всякой всячине. Меня поразило, что, рассказывая о самых тяжелых днях своей жизни, полярники не теряли чувства юмора; признаюсь, это мне казалось даже кощунственным, но потом я осознал, что иначе нельзя, ибо юмористическое отношение к самому себе не только признак самокритичности - это и показатель душевного здоровья. Поразило меня и другое: люди, которые делали ошибки и оставались в живых вопреки логике, нисколько не считали зазорным рассказывать об этих ошибках, наоборот - 'учтите, ребята, и не повторите'.
Вот две такие истории.
'МЫ БЫЛИ АБСОЛЮТНО УВЕРЕНЫ...'
- Это случилось в Восьмую антарктическую экспедицию, - начал Сидоров. - Предыдущая экспедиция обходилась без станции Восток - ее законсервировали, но ненадолго: уж слишком важные, уникальные данные можно было там раздобыть. Вновь открыть станцию поручили мне. Первым рейсом я взял с собой четырех Николаев: механиков Боровского, Лебедева, Феоктистова и повара Докукина. Перед отлетом из Мирного договорился с руководством экспедиции, что выйду на связь через три дня. Почему? Мы были абсолютно уверены, что на станции все в порядке и что расконсервировать ее будет проще, чем вскрыть банку сардин. А чего опасаться? Ближайший человек - в полутора тысячах километрах, медведи остались в Арктике, об ураганах на Востоке мы не слыхивали. Мы были абсолютно уверены - и лишили себя связи.
- Вот что ты, Василий Семеныч, забыл взять с собой жену, я поверю, вставил один из слушателей. - Но по своей воле оказаться на три дня без связи...
- У французов есть такое выражение: 'Остроумие на лестнице', - весело парировал Сидоров. - Над тобой посмеялись, вышвырнули из квартиры, а ты сообразил, как надо ответить, когда считал ступеньки. Задним умом каждый крепок! Едва самолет с Востока проводили, поняли, что влипли, оба рабочих дизеля и батареи отопления оказались размороженными. Очевидно, в системе охлаждения дизелей и центрального водяного отопления осталась жидкость.
В наступившей тишине кто-то присвистнул.
- Итак, дизеля вышли из строя, - продолжил Сидоров. - Температура воздуха на улице и дома одинаковая - минус сорок пять градусов. И мы без связи! Бей себя кулаками в грудь, рви на себе волосы, кричи во все горло никто тебя не увидит и не услышит: радисты Мирного выйдут на связь ровно в 12.00 через трое суток. Можно было, конечно, лечь в спальные мешки и заснуть, чтобы увидеть во сне Садовое кольцо и регулировщика, который содрал с меня рубль штрафа, но через трое суток в этих мешках нашли бы пять штук эскимо. Значит, единственный выход был такой: попытаться из трех разорванных дизелей сделать один на что-то годный. С одной стороны, в первые дни пребывания на станции Восток категорически запрещаются резкие движения и подъем тяжестей, с другой стороны, не нарушишь инструкцию - эти первые дни станут последними. И мы нарушали - работали без сна и отдыха двадцать восемь часов подряд.
Вспоминаю - и сам себе не верю, - Сидоров улыбнулся. - Бывало, прилетишь на Восток, дотащишь до комнаты свой чемодан - и сердце из груди выскакивает, отдышаться никак не можешь. А тут и тяжести поднимали, и ртом дышали, и на сердце, которое вот-вот лопнет, и на 'шарики кровавые в глазах' внимания не обращали. Знали: запустим дизель - наверное будем жить, не запустим - неминуемо погибнем. Собрали дизель за 18 часов. Порубили на дрова ящики, разожгли огонь и натаяли для дизеля литров сорок пятьдесят воды. Скажете, можно дизель запускать? Правильно, получайте пятерку за отличные знания в области техники. Ну а что делать, если аккумуляторы для стартерного запуска вышли из строя?
- Сменить их на новые, - послышалась реплика.
- Все он знает! - восхитился Сидоров. - Будь моя власть, присвоил бы тебе звание кандидата наук без защиты диссертации за одну смекалку. А вот мы не догадались, не взяли с собой новых аккумуляторов, в мыслях не было, что они понадобятся. Что в этом случае делать, товарищ Архимед?
- Как что? Мобилизовать внутренние возможности организма!
- Так и поступили - запускали вручную. Ну а на Востоке эта работа потруднее, чем из болота тащить бегемота. Вы, Маркович, видели Колю Боровского на дрейфующей станции и писали, что он самый сильный человек в Арктике. Я еще добавлю, что и в Антарктиде ему не было конкурентов. Если бы Коля в молодости занялся боксом или штангой, его портреты в газетах узнавали бы без подписи. Редкостно сильный человек и редкого мужества, а знаем его только мы с вами, потому что корреспонденты ищут сенсаций, а сенсаций за Колей не числится. Так вот, Боровский при всей его силе мог провернуть маховик только десять-двенадцать раз. Я - дватри раза, остальные не больше, задыхались и падали. Приходила очередь - вставали и снова качали. Запустили дизель. Сидим смотрим на него - и даже счастья не испытываем: так устали. А тут один из механиков, не стану его называть, из самых хороших побуждений бросил в талую воду большой кирпич снега. Тот быстро впитал воду в себя, циркуляция прекратилась, и дизель пришлось остановить. Ерунда, а никогда не забуду: уж очень трудно было вновь таять воду и вновь запускать дизель. Уже не шарики кровавые, а целые аэрологические зонды в глазах мелькали... Ладно, запустили. Но ведь это полдела! Теперь срочно была нужна емкость для охлаждения дизеля. Взяли пустые бочки из-под горючего и зубилами стали вырубать днища. Сейчас бы я один такую работу сделал за тридцать-сорок минут, а тогда впятером рубили десять часов. Один раз поднимешь руку - она полтонны весит, второй раз - целую тонну. Можно было бы сказать, что эта работа забрала остатки сил, если бы эти остатки давно уже не были истрачены... Наладив электрообогрев и пустив все тепло в радиорубку, попытались - чем черт не шутит - установить связь с Мирным. Но чуда не произошло, радисты - народ педантичный, назначено время - сиди и жди, пока оно не подойдет. Тогда я выключил рацию и установил порядок дежурства: сменять друг друга каждые два часа. Иначе нельзя: люди измотаны дальше последнего предела, и если дежурному станет плохо, скажем не выдержит сердце, обморок, то дизель может остановиться и все погибнут. Коля Боровский вызвался дежурить первым, и в одно мгновение мы уснули. Помню, что спал и видел каким-то участком мозга кошмарный сон: будто вот-вот меня поднимут дежурить, очередь моя была вторая. Только этого не случилось... Много я всякого повидал. Бывало, люди нарушали приказ и погибали. Или получали строгие взыскания, увольнялись без права работы на полярных станциях. А Боровский нарушил приказ - и за это мы, четверо, будем ему благодарны всю жизнь. Потому что разбудил он нас через восемь часов! Он, работавший больше всех остальных, не давший себе и минуты отдыха, имел законное право (какое там право - обязанность!) через два часа поднять очередного дежурного и лечь спать. И не сделал этого, преодолел искушение. Мало того: он сварил обед, прибрал в дизельной, навел блеск и лишь тогда поднял нас. И шутил: 'Самая трудная работа за эти полтора суток - растормошить таких соней!'
Ну что бы вы ему сказали на моем месте? Я ругал его последними словами - а он стоял, слушал и счастливо улыбался! И ребята подключились: 'Семеныч, победителей не судят, смени гнев на милость!' Пришлось сменить. Встали мы со свежими силами, увидели чистоту вокруг, накрытый стол - и недовольство
