единодушно одобрено это значит обеднить и принизить происшедшую сцену всенародного ликования. Оно было встречено с восторгом и восхищением, все просто светились от счастья при мысли, что вместо них буду дежурить я.
И вдруг среди общего энтузиазма послышался чей-то скептический голос:
- Погодите радоваться, наверное, он нас разыгрывает!
Все притихли, и я вынужден был поклясться на вахтенном журнале, что говорю правду и только правду. Под новый взрыв оваций меня потащили к постели Сидорова. Узнав, в чем дело, Василии Семенович крепко пожал мне руку и сказал:
- Одобряю. Гарантирую, что теперь все восточники будут искренне сожалеть о вашем грядущем отлете, потому что... на следующий день им придется дежурить самим.
- Погодите, я установлю такие порядки в кают-компании, что они рады будут втолкнуть меня в самолет!
Будучи человеком менее восторженным, чем его подчиненные, Сидоров установил для меня пятидневную рабочую неделю - видимо, предчувствовал, что рано или поздно дежурный по камбузу взбунтуется.
Так был найден приемлемый для всех выход из положения. С этого дня за столом можно было услышать такого рода шуточки.
- У каждого свое призвание. Одного тянет к интелтектуальному труду, другого - к швабре, - говорил один.
- 'Возьмем мы швабры новые, на них флажки...', - якобы не зная, что я стою рядом, напевал другой.
Погодите, черти, скоро вы у меня запоете!
За чашкой чаю
Наверное, кое-кому иэ читателей мой новый пост покажется простой синекурой. Они глубоко заблуждаются. Мои коллеги в столовых и закусочных официантки, судомойки и уборщицы - хорошо понимают, что это такое, накрыть на стол, вымыть гору посуды, пройтись шваброй по комнатам и наорать на посетителей, швыряющих на пол окурки. А ведь для меня все это удовольствие повторялось четыре раза в день! Теперь-то я знаю, почему у моих уважаемых коллег иногда бывает визгливый голос: когда какой-нибудь грубый мужлан вваливается в помещение в грязной обуви, да еще во время обеда расшвыривает повсюду обглоданные кости - ну как не разоблачить его сущность? И я разоблачал. Делал внушения, призывал к порядку, заставлял уважать свои нелегкий женский труд. И, вспомнив про традиции станции СП-15, беспощадно штрафовал за каждое оскорбляющее слух выражение.
Однако это еще не все. Я считался не просто дежурным, а дежурным по станции. Значит, у меня в руках оказалась хотя и маленькая, но власть. Обычный дежурный редко ею пользуется, так как завтра он оказывается уже простым смертным и его вчерашняя жертва может ему отомстить. Но ведь я-то был дежурным постоянным! Малейшая обмолвка за столом - и получай наряд вне очереди: вот какая сила оказалась в моих руках. Ни в армии, ни после нее я никогда не был начальником - и вдруг стал по меньшей мере ефрейтором. А ефрейторов, как знает по опыту всякий рядовой, боятся куда больше, чем генерала. Даже повар, этот всесильный человек, и тот замечания мне делал максимально тактично:
- Я, конечно, Владимир Маркович, не собираюсь вам указывать, но чашки нужно мыть так, чтобы их не противно было взять в руки...
Или:
- Я, конечно, не навязываю вам, но помойные ведра следует выносить до того, как из них польется на пол...
Или:
- Не поймите меня, упаси бог, что я недоволен вашей работой, но если эти тарелки, покрытые толстым слоем жира, вы считаете чистыми, то какие же грязные?
Приходилось перемывать и выносить. Хлебнул я горя из-за этого чистюли!
Как дежурный по станции я строго следил за тем, чтобы люди работали на свежем воздухе не больше сорока-пятидесяти минут, а потом обязательно отдыхали в помещении. Нарушителя согласно приказу я тащил к Сидорову, который делал ему строгое внушение. Но эти случаи были редки. В первые дни всякая работа на свежем воздухе давалась с таким трудом, что мои гипоксированные товарищи без напоминаний вваливались в кают-компанию погреться за любимой чашкой чаю.
Не забуду наших чаепитий! Это священный обряд на Востоке, где чай не просто приятен, а необходим с медицинской точки зрения. Если в обычных условиях наши организмы всасывают часть потребной влаги из атмосферы, то на Востоке с его абсолютно сухим воздухом, этого не происходит. Человеческий организм здесь быстро обезвоживается и, идя навстречу его требованиям, восточники в огромных количествах поглощают чай, компот, морс - на выбор. Пьют утром, днем, вечером и даже ночью, так как плоть жаждет влаги вне зависимости от времени суток. А те, кто не желает ночью вставать, вешают возле койки мокрую простыню или набрасывают на лицо влажное полотенце: все-таки воздух становится помягче, не так дерет носоглотку.
Чаепития обычно проходили в холле, за круглым столом - главной арене сражений в 'чечево'. Здесь рассаживалось человек пять-шесть, дежурный доставлял из камбуза чайник, заварку, сахар, сгущенку - и начиналось священнодействие. Особенно преданно и беззаветно любил эту процедуру Иван Тимофеевич Зырянов. Он пил чай истово, со вкусом, самозабвенно опустошая чашку за чашкой и жмуря от наслаждения глаза. Иногда, устав лежать в опостылевшей постели, выходил на огонек и Василий Семенович. Он заметно похудел и ослаб, но дышал уже не так тяжело, как в первые дни болезни. В наброшенной на плечи каэшке и в унтах на босу ногу, начальник присаживался к столу, прихлебывал чай и рассказывал одну из своих бесконечных и, как правило, поучительных историй,
- Эх, дежурный, дежурный, - с упреком говорил он, - не умеете вы рационально использовать рабочую силу... В бытность свою начальником станции СП-13 я поступал таким образом: собиралась вот такая веселая компания почесать язык или на диспетчерское совещание - ставил два мешка картошки. Чтобы совместить приятное с полезным. Научными авторитетами доказано, что именно за чисткой картошки в голову приходят самые умные мысли!
- Лично мне, - как всегда, без тени улыбки возражал Коля Фищев, самые светлые мысли приходят тогда, когда картошку чистят другие.
- В Мирном снова пурга, - приносил свежую новость Гера Флоридов. Наши ребята мечут икру.
Новость плохая. Еще два дня непогоды - и придется из-за нехватки строительных материалов сворачивать работы. Золотое летнее время пропадает. Помимо всего прочего, у нас кончается курево. Под Новый год Сидоров послал Ташпулатову радиограмму с просьбой первым же бортом прислать 'Стюардессу' наши любимые сигареты, но некурящий Рустам воспринял радиограмму слишком прямолинейно и своим ответом на несколько дней развеселил станцию: 'Намек насчет стюардессы понял, рад был бы помочь, но увы...'
- Ничего, прорвутся, - успокаивал Сидоров, не столько нас, сколько себя. - Ермаков и Русаков летчики опытные и не из робких и трассу хорошо чувствуют. А знаете, чем закончился первый полет иа Восток? Это было во Вторую экспедицию. Летчики - и какие летчики! - просто не нашли станцию. Повертелись над предполагаемым районом, израсходовали горючее и вернулись в Мирный несолоно хлебавши. Иголка в стоге сена! Вот закончат Борис и Гера монтаж пеленгатора - будем самолеты к себе притягивать, как на ниточке. До конца февраля времени еще много, в марте, когда стукнут настоящие морозы, к нам никто не полетит. То есть полетели бы, да инструкция не позволяет, с нарушителями Марк Иванович Шевелев расправляется как повар с картошкой.
К летчикам восточники относятся с большой симпатией, уважают их за смелость и постоянную готовность к риску. Сесть на нашу полосу не хитрость - взлететь тяжело. Воздух настолько разрежен, что два мощных мотора с натугой поднимают разгруженный ИЛ-14.
Я припомнил случай, рассказанный Павлам Андреевичем Цветковым. Это произошло в Шестую экспедицию. Последний самолет, пилотируемый Борисом Миньковым, прилетел на станцию в середине марта, когда морозы достигали шестидесяти пяти градусов. Самолет разгрузили в считанные минуты, но и спешка не помогла: моторы заглохли. Началась отчаянная борьба с морозом. Самолет обложили брезентом и начали прогревать моторы авиационными лампами АПЛ. За несколько часов отогрели, выбросили из самолета все лишнее, максимально его облегчили, но тщетно: совершенно пустой ИЛ сделал четыре захода,
