Восток, однако, это яркий, но безвозвратно отлетевший сон, на Востоке мне больше не бывать: летчики и так яростно спорят из-за каждого килограмма груза, и вряд ли Василий Сидоров пожертвует ради меня вторым мешком картошки...
Обуреваемый этими мыслями, я бесцельно шатался по Мирному. На пороге кают-компании спал Волосан, та самая собака, которую можно погладить. Я с наслаждением погрузил пальцы в его густую шерсть. Волосан - старый и мудрый пес, он многое повидал на своем веку, и плохое и хорошее, и теперь относится к жизни с философским спокойствием. Он пришел в Мирный молодой и полной сил собакой, энергия била из него ключом. Но годы шли, и Волосан одряхлел. Теперь он все чаще лежит с закрытыми глазами, вспоминая бурные эпизоды былого: войну не на жизнь, а на смерть со своим братом Механиком, тайную охоту на пингвинов, свои эстрадные выступления на вечерах в кают-компании... Но Механика уже давно увезли на Молодежную, за пингвинов пришлось расплачиваться, и жестоко, а сольные номера, среди которых наибольшим успехом пользовались такие шедевры, как 'Докладчик на собрании' и 'Подвыпивший полярник', известны теперь только по воспоминаниям очевидцев.
Волосан сладко потягивается во сне и улыбается: вспоминает, наверное, один из прекраснейших эпизодов своей жизни, когда в чудесное летнее утро он вышел обойти свои владения и... увидел подругу! Сказка! Этот сюрприз преподнесли ему летчики. Прилетев на станцию Моусон, они долго объясняли австралийцам, что Волосану нужна подруга, причем нужна до зарезу. Разговор шел главным образом при помощи пальцев, и австралийцы никак не могли понять смысла разыгрываемой русскими пантомимы. Наконец один летчик нашел нужные слова: 'Вы нам леди гав-гав! Леди дог!' Как Волосан был счастлив в те незабываемые дни!
Но те же самые летчики заставили Волосана пережить самую, наверное, тяжелую неделю в его жизни. Эту историю я услышал от Василия Семеновича Сидорова. Както полярники в Мирном стали чуть ли не ежедневно находить убитых пингвинов. ЧП! Ведь Антарктида - заповедник! Стали следить за Волосаном. И что же? Браконьером оказался он. Пса посадили на цепь, но он сорвался и снова начал игру, в которой веселилась только одна сторона. За Волосаном, застигнутым на месте преступления, началась погоня, и пес, спасая свою преступную шкуру, примчался на полосу.
- А мы уже погрузились и должны были улететь на Восток, - вспоминал Сидоров. - Кричим: 'Волосан, сюда!' Он стрелой по трапу и в самолет! Ласкается, смотрит преданными собачьими глазами - защиты просит. Начальник авиаотряда Герой Советского Союза Марченко говорит: 'Ладно, берите, а то ему достанется, хулигану!' Так Волосан скрылся от правосудия на Восток. Пока летели - был донельзя доволен, лапу каждому подавал, все свои трюки показывал, то и дело благодарил: 'Спасибо, друзья, выручили!' Как прилетели - поначалу вел себя резво, бегал, изучал станцию, а ведь бегать-то на Востоке нельзя! И начались муки акклиматизации: взгляд у нею потускнел, аппетит пропал, било мелкой дрожью. Пес таял на глазах. Засунули мы его в спальный мешок, и там он почти целыми днями лежал, один нос торчал. А на седьмой день окончательно слег, и пришлось беднягу отправлять обратно. Внесли его в мешке в самолет, сам он уже ноги не мог передвигать. В Мирном, рассказывали, вышел из самолета, шатаясь, ну не Волосан, а его тень. Вот когда Механик за все свои обиды отыгрался! Но через несколько дней Волосан отдышался, ожил, восстановил силы и задал Механику здоровую трепку. А пингвинов с тех пор не трогал ни разу. Начальник экспедиции Николай Иванович Тябин смеялся: 'Мы твой метод, Василий Семенович, используем, распространим на всех нарушителей. Как кто будет вылезать из оглобель - сразу на Восток!'
Но все это для Волосана далекое прошлое. Нынче он находится на пенсии и воспитывает Ксюшу, свою ласковую дочурку, унаследовавшую от папы мощные лапы и атлетический торс. Кормят старика хорошо, любят его в Мирном по-прежнему и уважительно отмечают, что Волосан благодаря своему непрерывному антарктическому стажу имеет право на высшую полярную надбавку. Так что не будь он бессребреником, на его текущем счету накопилась бы изрядная сумма.
Приласкав Волосана, я пошел в медпункт навестить Рустама и приятелей-врачей. Ночью Рустам загружал самолеты и теперь пользовался своим законным правом 'спать на всю катушку'. Из тамбура вниз вела лестница, которая сама по себе могла бы успешно поставлять медпункту клиентов. 'Лестница имени Склифосовского' - любовно называли в Мирном это сооружение. Спустившись, я услышал бодрый возглас: 'Миша, клиент идет, точи скальпель!' Решив не принимать это на свой счет, я вошел в помещение.
Увидев меня, главный врач экспедиции Юлий Львович Дымшиц, или просто Юл, энергично потер руки.
- Миша, ну как, лечить его будем или пусть живет?
- Пусть потопчет землю, - великодушно согласился Миша Полосатов.
- Погоди, может, у него что-нибудь болит? - с надеждой спросил Юл, доставая скальпель.
На мое счастье, в медпункт явился всамделишный клиент, радиотехник Сева Сахаров. Невысокого роста, но невероятно широкий в плечах, с грудью штангиста и могучими руками. Сева не был похож на человека, нуждающегося во врачебной помощи. Свежий воздух, щедрое полярное питание и аппетит, который вызвал бы зависть у Гаргантюа, помогли Севе вылепить тело весом в один центнер - непременное условие членства в Клубе '100'. Сева добродушный и веселый человек, разыграть ближнего для него - пара пустяков, но сегодня его широкое лицо было искажено гримасой: верный признак того, что стоматолог не останется без куска хлеба.
- Зуб? - жизнерадостно спросил Юл.
- А-а-а, - подтвердил Сева.
- Отлично! - весело воскликнул Юл, вытаскивая откуда-то из-под стола гаечный ключ. - С утра я очень люблю вырвать зуб-другой!
Приемную главного врача украшает каннибальское ожерелье - четыре насаженных на нитку зуба товарищей по экспедиции. Но прибавить новую драгоценную бусинку Юлу не удалось: Сева сначала получил гарантии, что зуб, который дорог ему 'как память о скушанной пище', останется на месте, а потом приступил к уникальному в его положении занятию - начал ремонтировать для самого себя бормашину.
В медпункте людно, врачи проводят профилактическое обследование личного состава экспедиции, и по утвержденному графику сюда один за другим приходят миряне. Здесь их простукивают, взвешивают и измеряют толщину жировой прослойки при помощи прибора, прозванного 'саломером'. Каждый пришедший считает своим долгом дать добрый совет Сахарову.
- Зря, Сева, время тратишь, затолкай лучше в пасть электродрель.
- Сева, принести зубило? Не стесняйся, я сбегаю, мы люди свои.
Кто-то вспоминает, что несколько лет назад в этом самом медпункте произошло удивительное происшествие. Оба врача из-за чего-то повздорили и перестали друг с другом разговаривать. Случилось, что у одного из них в этот период свирепо разболелся зуб. Но не идти же на поклон к коллеге! И страдалец мужественно рванул из своей челюсти зуб - соседний, здоровый... Это не анекдот, а подлинный случай, и фамилию не в меру гордого эскулапа я не называю лишь потому, что он и так наказан.
Громовой хохот потряс медпункт: это Сева жалобно промычал, что бормашина отремонтирована. На шум из своей комнаты в одном белье высунулся заспанный Рустам.
- Трудовому народу спать не даете, бездельники!
И снова хохот: настолько экстравагантно выглядел наголо остриженный чернобородый Рустам.
- Как дела на каторге?
- Где твои кандалы? В постели забыл?
- Граждане, бежал из острога преступник по прозвищу 'Бубновый валет'! Особые приметы: носит голубое шелковое белье и за обедом съедает три антрекота!
Кое-как отбившись, Рустам оделся и сел пить кофе. У него было превосходное настроение: ночью вместо положенных по инструкции шестисот килограммов он засунул в самолет все семьсот.
- Комар носа не подточит! - похвастался он. - Дима, второй пилот, на полминуты отошел, а мы раз, два - взяли! И стоим покуриваем: 'Все? - Все - От винтов!'
Рустам страшно доволен, а я с трудом сдерживаю улыбку: посмотрели бы друзья-микробиологи на своего старшего научного сотрудника, молодого и перспективного ученого Ташпулатова, который весь светится от счастья, потому что ему удалось затолкать в самолет сверх нормы два ящика консервов!
Из зубного кабинета, умиротворенный, вышел Сева Сахаров, а за ним Юл.
- Отвертелся-таки, - ворчал Юл. - Ты, Сева, эгоист, не хочешь понять, как украсил бы твой зуб мое ожерелье.
