животворная влага, не дающая засохнуть вырванному с корнем дереву, ты философский камень, превращающий мрачного пессимиста в бесшабашного шутника.
Я где-то читал про полярную станцию будущего, обитатели которой нажимают кнопку и получают в свои комнаты обеды, завтраки и ужины. Одумайтесь, несчастные слепцы, ваши кнопки - от лукавого! Надевайте унты и каэшки и бегите сломя голову искать общество себе подобных, ибо полярник без коллектива противоестествен, как запертая в клетке птица.
Кают-компания - это не столовая и не клуб, этонечто большее и высшее. Это исповедальня, ритуальный храм, павильон для игр, арена всевозможных розыгрышей и биржа обмена новостями. Кают-компания - вечный источник бодрости, в который входишь усталым и размагниченным, а выходишь свежим и бурлящим, как прошедшая через сатуратор вода.
Если полярник за год не полюбил свою кают-компанию, если, вернувшись домой, он не поминает ее добрым словом и тайком по ней не вздыхает, значит, профессию он выбрал неправильно. Потому что нельзя просто любить высокие широты - прежде всего нужно любить людей, с которыми вместе мерзнешь и греешься, рискуешь жизнью и радуешься, тоскуешь по дому и переживаешь незабываемые мгновения возвращения.
Кают-компания Мирного погребена под сотнями тонн снега. Построенная четырнадцать лет назад на поверхности, она с каждым: годом погружалась вниз на полметра, и теперь уже нужно спуститься по двум лестничным пролетам, чтобы попасть в зал, украшенный частоколом подпорок. Здесь стоят обеденные столы, которые по субботам выстраиваются в банкетные линии, тут и кухня, на которой хозяйничает самый популярный в Антарктиде повар Виктор Михайлович Евграфов, участник шести экспедиций. По вечерам здесь играют в бильярд, забивают 'козла' и смотрят кино. Карт в Мирном нет. Полярники говорят, что любой, даже самый крепкий, коллектив могут разрушить карты и женщины. Антарктида - мужской континент, а карты Гербович раз и навсегда лишил права гражданства. Но если без карт полярники не скучают, то жены занимают почетное место в их мыслях и разговорах.
- Ночью, - трогательно рассказывает отзывчивым друзьям их сосед по столу, - я услышал Наташин голос: 'Коля!' Открыл глаза...
- ...а у постели, - подхватывает приятель, - стоит начальник отряда и нежно воркует: 'Долго будешь дрыхнуть? Вставай, снег расчищать пора!'
Женская тема - любимая и бесконечная.
- И вот Пашка за два дня до ухода 'Оби' познакомился, с ходу влюбился и сделал предложение. А по правилам не расписывают - выдержите, мол, месячный испытательный срок. Начальник экспедиции тогда написал ходатайство и по спецразрешению Пашку с той особой поженили. Всю последнюю ночь праздновали свадьбу, только под утро Пашка спохватился, что не успевает со своей молодой это... поговорить на личные темы. Утром 'Обь' ушла, молодая помахала с причала платочком, и Пашка отправился на год покорять Антарктиду. Весь год изнывал от любви, чуть не половину суточных на радиограммы перевел, и вот наконец возвращается домой. Смотрит на причал - не узнает свою нежно любимую! Фотокарточку захватить забыл, помнит только, что беленькая, курносенькая и стриженная под овечку и что пальто с лисой! Но ведь уходил-то он поздней осенью, а вернулся весной! И она теперь другая, и у него портрет не тот - свежей бородой причал подметает. Выбрал одну, вроде похожа, и тактично опрашивает: 'Как вас, тысячу раз извините, кличут по имени?' 'Люба'. - 'Дорогая!' - завопил Паша и полез целоваться. Получил по портрету - не та Люба. Когда уже все разошлись - нашел...
Готовимся к походу
О женах в Антарктиде - только хорошее. Даже те полярники, которым супружеская жизнь принесла не одни радости, после долгих раздумий прощают женам их реальные и выдуманные недостатки. 'Очищаемся и влюбляемся заново', - как говорил на Востоке Василий Семенович Сидоров.
На станции Новолазаревская однажды произошла такая история. На тумбочке у постели механика- водителя Б. стояла фотокарточка женщины. В комнату вошел один из сезонников, помогавших строить станцию, и, не потрудившись узнать, кто изображен на снимке, отозвался о женщине с грубым цинизмом. Не тратя времени на объяснения, механик-водитель избил хама. Тот побежал жаловаться начальнику станции Гербовичу. Драка - чрезвычайное происшествие на полярной станции! Владислав Иосифович разобрался в ситуации и сказал пострадавшему:
- Как начальник, я не одобряю поступка Б. Но на его месте я поступил бы точно так же.
- Я ведь не знал, что это его жена!
- Могли спросить. Но даже это вас не извиняет.
- Буду жаловаться!
- Пожалуйста. Можем хоть сейчас собрать коллектив. Не думаю, что это принесет вам большое удовлетворение.
Пострадавший подумал - и предпочел извиниться. Но все равно отношение к нему на станции было такое, что он рад был скорое ее покинуть.
Кают-компания гудит, за каждым столом - свое.
- А у нас на СП... - вспоминает один.
- Официант! Дюжину пива и воблу! - под общий смех требует другой.
Геофизик Володя Куксов шумно обсуждает с инженером-электриком Юрием Козельским условия шуточного матча-реванша на бильярде. В Двенадцатую экспедицию, под самый конец зимовки, в ходе партии они дошли до того, что Козельский играл в одном сапоге и в трусах, а Куксов вообще едва ли не остался 'в чем мать родила'. Однако он победил, и Козельский по условиям игры недолю ходил в разных сапогах, резиновом и кирзовом. Но он еще дешево отделался. Другая жертва Куксова должна была ежедневно щеголять в свежей сорочке и каждый раз с другим галстуком. Если Куксов замечал на сорочке пятнышко, он гнал жертву переодеваться.
За нашим столом одна из любимых тем - автомобильная. Полярники либо имеют машины (достойное зависти меньшинство), либо мечтают о них (вздыхающее большинство). Мои соседи - автомобилисты со стажем, и разговор они ведут солидный, не упуская, впрочем, случая поднять друг друга на смех. Особенно достается Павлову, начальнику центрального склада.
- Владимир Николаевич, что это с вашей 'Победой' на Аничковом мосту произошло? - наивным голосом спрашивает Большаков. - Напомните, пожалуйста, я чтото запамятовал.
Павлов делает вид, что не слышит.
- Зря придираетесь, Петр Федорович, - вступается за Павлова Гербович. - Ничего особенного не произошло, небольшая техническая неисправность.
- Какая? - Большаков с наслаждением допивает кофе.
- Машина рассыпалась на части.
- Клевета! - Павлов, негодуя, взвивается за столом. - У меня просто отлетело два колеса.
Из камбуза, широко улыбаясь, выглядывает Евграфов. Его огромное тело облачено в белый халат, на голове поварской колпак.
- Едоки... - взглянув на наш стол, ворчит он. - Каши не едите, колбаса осталась...
- Присаживайтесь, Виктор Михайлыч, - приглашает Гербович. - Помните, как баловали нас на Новолазаревской?
- Было дело, - скромничает Евграфов, присаживаясь. - Двенадцать человек едоков накормить не хитрость. Вот уедут сезонники...
- Одному беляши, - вспоминает Владислав Иосифович, - другому пирожки с мясом, третьему с капустой. А Федорова помните?
- Как каплуна откармливал, - ухмыляется Евграфов.
- Федоров был очень худой, - поясняет Гербович. - Виктор Михайлович его критически осмотрел и сказал: 'Я каким тебя у жены получил? Пятьдесят пять килограммов? Так сдам тебя на семьдесят. Ешь! Ешь, я тебе говорю!' И откормил.
- Зато сам каждый час по сто прыжков делал, чтобы из ста килограммов выйти, - вздыхает Евграфов. - Не помогло.
- Но приглашение в балет все-таки получил, - напоминает Силин.
- Какой балет? - интересуюсь я.
- Во Вторую экспедицию на Новый год мы вчетвером исполняли 'Танец маленьких лебедей', - скромно отзывается Евграфов. - Общий вес лебедей достигал четырех центнеров, так что танец получился на славу. Потом к нам прибыла радиограмма от Галины Улановой, она приглашала нас выступить в Большом театре...
