метров и подняли около трех тонн керна, того самого, что едет с нами домой в рефрижераторе. Работали часов по шестнадцать в сутки, скучать было некогда, но если в Мирном ночами снился Ленинград то на пятидесятом километре нам снился Мирный, в котором сосредоточилась вся цивилизация: кают-компания, баня, кино и Ксюха, которая всегда спала в нашем шестом доме и облаивала всех там непрописанных. Короче, ждали поезд с огромным нетерпением, в день его выхода не слезали с вышки, все глаза просмотрели. Наконец увидели, начали бездумно палить из ракетниц, и вот поезд совсем рядом, а ракеты, как назло, кончились. Ну как встречать дорогих товарищей? Залезли на, крышу балка, и когда ребята с нами поздоровались, мы в ответ дружно залаяли. Почему? А потому, во-первых, что ни ракет, ни коньяку у нас не было, а во-вторых, в Мирном все равно были уверены, что мы одичали!
Сюрпризы острова Ватерлоо
Со станции Беллинсгаузена для меня началась Антарктида; в первой части повести я уже рассказывал об одном дне, проведенном на Ватерлоо. Правда, тогда на берег сошел совсем еще зеленый новичок с расширенными от восторга глазами, готовый обратиться на 'вы' к самому захудалому пингвину и вызывавший улыбки бывалых полярников своей чудовищной наивностью. Однако месяц на Востоке вышиб из новичка излишки восторга, а месяц в Мирном остатки наивности; и хотя главного в Антарктиде - зимовки - новичок не испытал, но пообтерся, объездился, нашпиговался опытом - словом, начал превращаться в того самого воробья, которого на мякине не проведешь.
Пусть только читатель не подумает, что бывший новичок испытывал скуку и безразличие, когда 'Обь' бросила якоря в тихой бухте острова. Отнюдь нет! Мой прошлый визит был слитком кратковременным, и главным впечатлением от него был бронхит, которым я обзавелся после того, как рухнул по пояс в ручей у 'моста Ватерлоо'. А теперь, судя по радиограммам от приятелей-беллинсгаузенцев, меня ждало много интересного. Так, последняя радиограмма гласил: 'Ручей почти высох но не расстраивайтесь имеете шанс выкупаться в озере'. Обнадеживающая весточка. Кроме того, я хотел поближе познакомиться с чилийскими полярниками и поглазеть на морских слонов.
Как видите, программа обширная, и времени для ее выполнения должно быть достаточно, так как 'Обь' везет детали большого дома для беллинсгаузенцев и строителей с Молодежной, которые будут этот дом монтировать.
Так и получилось. На Ватерлоо я пробыл десять дней и теперь перехожу к рассказу о встречах и событиях, имевших место в указанные отрезок времени.
Микробиолог Джон и доктор Гусаров
Ручей действительно почти высох, и на этот раз до медпункта, где живет хирург Геннадий Гусаров, я добрался без приключений. Геннадий познакомил меня со своим соседом - молодым, высоким и, конечно, бородатым блондином. Когда в декабре прошлого года 'Профессор Визе' покидал Ватерлоо, с берега нам прощально махали руками тринадцать полярников. 'Обь' уже встречали четырнадцать человек: в коллектив станции полноправным членом вошел американский микробиолог Джон Крум.
- Я сыграл большую роль! - пошутил Джон - Я ликвидировал своей персоной 'чертову дюжину'!
Чтобы произвести такую длинную фразу, Джон неоднократно прибегал к помощи Гусарова, прилично владеющего английским, А когда Геннадий похвалил своего ученика, польщенный Джон решился рассказать целую историю.
Недавно Ватерлоо посетило американское туристское судно: несколько десятков туристов, видимо, не самых бедных в Штатах людей, решили ради экзотики поглазеть на ближайшую к цивилизации точку Антарктиды. И вот к Джону подошел один американец и с трогательной доверчивостью сообщил, что он очень мало и плохо говорит по-русски. Джон сочувственно ответил, что и он тоже 'чуть-чуть'. Американец удивился и спросил, где его собеседник так здорово овладел английским. Джон пояснил, что в штате Северная Каролина. Потрясенный американец закричал, что он тоже из Северной Каролины, и поинтересовался, сколько времени мистер там жил. 'Двадцать лет', - ответил Джон.
Джон оказался чуточку флегматичным, но скромным и приятным в общении собеседником и потому в последующие дни получал от ребят с 'Оби' столько приглашений, что вынужден был с тысячью извинений часть их отклонять, говоря при этом: 'Не могу же я совсем забросить на произвол судьбы моих маленьких друзей!' Так он называл простейшие микроорганизмы, ради изучения которых и отправился в Антарктиду.
- Простейшие - это очень важно, - говорил Джон. - Очень, очень важво. Если их наблюдать в течение ряда лет, можно сделать серьезные научные выводы. Например, о степени загрязнения Антарктиды. После Беллинсгаузена я хочу поехать к японцам на Сева, а потом мечтаю поработать на Байкале, который считаю самым интересным озером в мире. Как по-вашему, удастся мне осуществить эту мечту? Учтите, что к концу зимовки я надеюсь говорить по-русски без помощи моего учителя, доктора Гусарова!
Для своих двадцати четырех лет Джон на редкость серьезен и, как говорят ребята, очень трудолюбив. В ужин его чуть ли не силой приходится отрывать от микроскопа.
- Если я буду мало работать, - с улыбкой пояснял Джон, - за что меня кормить? А если серьезно, то я люблю свою работу и хочу чего-то добиться в жизни. Родители мои люди небогатые, рассчитывать на их помощь не приходится. Университет мне удалось закончить только благодаря тому, что получил кредит на плату за обучение. Весь свой годовой заработок возвращу кредиторам, расплачусь и тогда начну работать на себя.
Мы расспрашивали его о настроениях молодежи в Соединенных Штатах.
- Много разных взглядов, точек зрения, модных увлечений, - говорил Джон. - Одно время очень распространились хиппи, теперь их стало меньше. Я сам был хиппи и ходил босиком, но вести такую жизнь мне оказалось не по карману: модные лохмотья стоят очень дорого. Какой-нибудь программы у хиппи нет, это болезнь юности, и она проходит, но быстрее у тех, кому надо зарабатывать на жизнь. А что касается политики, то среди молодежи очень популярны были Джон и Роберт Кеннеди, которые казались нам более прогрессивными и либеральными, чем их соперники. К сожалению, и братья Кеннеди не покончили с войной во Вьетнаме, о чем мечтала вся наша молодежь, потому что мы не хотим погибать во имя каких-то очень туманных политических лозунгов...
Беседа с нами потребовала от Джона столь больших усилий, что он извинился и 'выключился из игры'. А я, горя нетерпением, набросился на Гусарова с просьбой рассказать о тех необычных визитах, которые были в наше отсутствие.
- У нас создалось впечатление, что туристы, прибывшие на американском судне, - это просто скучающие миллионеры, и развлекать их не было ни особого желания, ни времени, - сказал Геннадий. - Начальник станции предоставил в их распоряжение вездеход, они отправились на экскурсию, а мы продолжали заниматься своими делами. Вышел я из дому, вижу - навстречу мне идет пожилая, но энергичная, спортивного склада женщина. Спрашивает по-английски, не знаю ли, где можно найти доктора. Я отрекомендовался и спросил, чем могу быть полезен. Оказалось, что в медицинской помощи она не нуждается, ей просто нужно перезарядить фотоаппарат, а у доктора, по слухам, имеется зарядный мешок.
Я выполнил ее просьбу, и мы разговорились. Она сказала, что воспользовалась редкой возможностью повидать Антарктиду и очень сожалеет, что такое интересное путешествие ей довелось совершить без мужа: Эрнест очень любил путешествовать, он был известным в Америке писателем и объездил полмира.
- Хемингуэй? - спросил я.
- Да, - удивилась она.
- И вы... Мэри Хемингуэй?!
Она смотрела на меня и улыбалась. Я извинился и побежал за ребятами.
В одну минуту вся станция узнала, что в медпункте находится Мэри Хемингуэй, спутница жизни выдающегося писателя. Мы выставили на стол все лучшее, что хранилось в наших кладовых, угостили Мэри полярным обедом, расспрашивали ее, танцевали с ней под радиолу. Метеоролог Энн Креэм принес эстонский журнал с рассказом Хемингуэя и подарил его Мэри. Она была растрогана таким приемом и долго сидела с нами в кают-компании, рассказывая о Хемингуэе, о том, что он всегда с большим интересом относился к нашей стране, высоко ценил советского читателя. Сама она уже один раз была в Советском Союзе и надеется, что и этот раз не последний.
Геннадий подарил мне фотографию: Мэри Хемингуэй в кругу полярников станции Беллинсгаузена. Я вспомнил мудрое изречение знакомого по Северу летчика Горбачева: 'Все самое интересное происходит за день до вас или через день после вашего отлета'.
