Александр Аркадич рекомендовал ему Мондрус. Начинаем в темпе готовить репертуар.
- Меня в Израиле знали только по советским песням, но я не хотела петь ни 'Синий лен', ни что-то другое. Взяли лишь несколько русских романсов, которые попали на пластинку 'Там вдали Волга шумит'. Они и составили основу первого отделения.
- Еще в Союзе,- дополняет жену Эгил,- пианист Володя Терлецкий, зная, что я эмигрирую, подарил мне целую стопку песен на идише, не подозревая, как это может пригодиться.
- Может, потому и подарил, что подозревал.
- Возможно. Я благодарил его в душе, ибо этот материал мы и разучили к поездке. Потом я еще достал актуальные еврейские песни на иврите.
- В тот год,- вспоминает Мондрус,- одна тельавивская группа получила премию на Евровидении, и я позаимствовала у них одну песню, очень популярную в Израиле. Еврейским репертуаром мы заканчивали второе отделение.
- И как публика отнеслась к твоему еврейству?
- Был полный фурор. Люди, знавшие эти языки, просто удивлялись: 'Деточка, где ты научилась? Откуда у тебя такой красивый слаженный идиш?' А загадки нет. Частично я впитывала еврейскую речь от своих дедушки и бабушки по отчиму. Хотя на базе немецкого языка мой идиш звучал несколько иначе, чем тот, на котором говорят в южных областях России.
- В первом отделении ты пела только на русском?
- Нет. Еще по-английски, по-итальянски. И наперекор им несколько вещей по-немецки.
- Почему наперекор?
- Знаешь, один израильтянин в самолете говорит другому: 'Лечу в отпуск'.- 'Да, и куда?' - 'В Германию'.- 'Вы - туда? Ваша нога еще ступит на эту землю?!' В принципе, там еще коренилось негативное отношение к Германии, но эмиграция постепенно менялась: теперь преобладали советские евреи, а не те, которые пострадали и боролись за свою свободу. Несколько коробок моих немецких пластинок, которые мы привезли, на первых же концертах разошлись, как теплые булочки.
- Где ты выступала? Кто аккомпанировал?
- Ансамбль для меня подобрали из литовских музыкантов, не очень сильных в профессиональном отношении. Мы поначалу возражали, но потом, поскольку концерты сопровождались аншлагами, смирились. Первое выступление состоялось в главном концертном зале Тель-Авива 'Гейхал-Атарбут'. Под открытым небом, две тысячи мест. Погода в январе там хотя и мягкая, но по вечерам было прохладно. Я работала с напряжением, затрачивала много энергии и к пятнице успела простыть. А мы остановились в 'Шератоне'. Просим в ресторане горячего молока прогреть горло, а они руками разводят: 'У нас шабад, огонь зажигать нельзя, греть негде'. Потом сообразили: можно на электрической плитке, там нет открытого огня. Очень мило, конечно, что пошли навстречу, но что же это за религия, где пытаются обмануть Бога? И еще. Евреи не едят свинину. Но мы куда ни придем, везде на углях, на вертелах жарят мясо. Спрашиваю: 'Что это за мясо?' Мне отвечают: 'Белое мясо'.- 'Что такое 'белое мясо'?' А Шабтай на ухо бормочет: 'Ну это свинина. Чтобы обойти запрет, мы ее назвали 'белым мясом'. Тогда зачем эти догмы? Зачем пудрить мозги?... Перед выходом в 'Гейхал-Атарбут' я перекрестилась за кулисами, так устроители мне выговор сделали: 'Ты что, находишься на сцене в Тель-Авиве и вдруг крестишься по-русски'. Мы с этой еврейской фальшью столкнулись еще в Остии Лидо, но не предполагали, что она процветает и в самом Израиле.
Состоялись у меня еще концерты в Хайфе - в 'Аудиториуме', в Иерусалиме - в 'Биньяней Гаума', в других местах, не помню уже.
Эгил не дает угаснуть израильской теме:
- Вообще дни с 18-го по 29 января, проведенные на Земле обетованной, напомнили мне старые добрые времена в Советском Союзе. Какие-то знакомые 'еще по Москве' подходили к нам, предлагали разные услуги. Встретились мы там с нашим Яшей Штукмейстером, бывшим директором Рижского эстрадного оркестра. Именно он когда-то познакомил меня с Ларисой. Свел на всю жизнь. Он и первый тогда сказал мне, что евреев скоро будут отпускать. Яша эмигрировал почти вслед за нами, но жизнь в Израиле его крупно разочаровала. Его жена Берта была стоматологом - профессия вроде престижная во всем мире. Но когда они привели нас к себе куда-то на окраину Тель-Авива, я увидел более чем скромненький зубоврачебный кабинет. Не знаю, каких людей лечила там Берта, потому что вся медицина в Израиле была оснащена по высшему классу, а тут будто в районную поликлинику попал.
Трудности в еврейской эмиграции возникали в основном у людей пожилого возраста, когда уже поздно переучиваться и начинать что-то с нуля. Яша страдал и от климата, и еще больше от того, что не находил себе применения. В Риге он считался фигурой, 'уважаемым человеком', а в Израиле администраторов и устроителей концертов хоть пруд пруди. На прощание он сказал мне: 'Здесь, в Тель-Авиве, я стал законченным антисемитом'. Не знаю... Мы восхищаемся Израилем и по сей день, хотя кое-какие гримасы нас тогда поражали.
- Еще примеры есть?
- В середине 70-х израильская лира стремительно падала в цене. По случаю инфляции вывоз валюты был запрещен. Организаторы гастролей заявили, что могут рассчитаться с нами только местными деньгами. Их можно либо поменять на черном рынке, либо потратить на какие-то товары. Считалось, что в Израиле выгодно покупать бриллиантовые кольца. Якобы они стоили намного дешевле, чем в Европе. За советом мы обратились к одной парочке из окружения Шабтая Колмановича. Они будто бы знали нас и даже жили в Москве по соседству. 'Мы, Грабовские, встречались с вами у общих знакомых...' Но я не помнил этой фамилии. В Тель-Авиве они держали антикварную лавку. И этот 'друг' Миша Грабовский предлагает: 'Заходите к нам, поможем'. Но мы же с Ларой умные, сначала прошлись по главной улице, посмотрели ювелирные магазины, потом попросили Мишу: 'Пойдем с нами, потому что мы ни черта не смыслим ни в бриллиантах, ни в ценах'. А он: 'Да зачем вам куда-то идти. Садитесь. Сейчас все устрою'. Ладно. Сидим, болтаем с его женой. Является минут через пятнадцать и вываливает на стол две горсти бриллиантовых колец.
- Короче, мы клюнули,- продолжает Лариса.- Вроде бы наши соотечественники, никто никому не обязан. Попросили совета, а он сразу вознамерился поправить на нас свое материальное положение. Эти кольца каким-то образом ему одолжили в магазине. Он убрал ценники, все характеристики и так, на голубом глазу, заправляет нам: 'Этот камень - один карат, этот - полкарата...Это кольцо - три тысячи баксов, это - десять тысяч...' Такую ерунду пошел плести, думает, я буду хватать все без ценников. 'Выбирайте, выбирайте...' - 'А цена?' - 'Договоримся. Ты, главное, смотри, чтобы нравилось'. Ткнула пальцем: 'Ну это?' - 'Десять тысяч'. Даже глаз не отвел. Я дергаю Эгила за рукав и по-латышски ему: 'Спокойно, уходим, нам здесь ничего не надо'.
Отмежевались от него. Зашли в солидный магазин и купили себе на память какое-то колечко с бриллиантом. За нормальную цену. Вот тебе и гримаса. Вроде знакомые, свои, а каждый норовит поживиться за твой счет.
- И они ходили за нами,- встревает Шварц,- очень навязчиво. 'Что угодно? Чем помочь?' Когда мы открывали свой магазин в Грюнвальде, то не звали своих соотечественников: 'Ах, купите у нас пару туфель'. Если ты не можешь продать свой товар местному населению, тогда все - закрывай лавочку.
За деревьями вновь прогремел трамвай, напоминая о быстро текущем времени.
- Сигнал к обеду! - смеется Лариса. Спросив что-то у Эгила по-немецки, она снова перешла на русский: - Пойду Лорена спрошу.
Обеденную паузу мы заполнили визитом в 'Ферстхауз Вернбрун' ('Лесной дом в Вернбруне'), куда поехали вчетвером. Это живописное местечко с рестораном на открытом воздухе. Ели равиоли и пили фирменное пшеничное пиво 'Вайсбур', известное в округе с начала семнадцатого века и по вкусу напоминающее нашу брагу. Как самые замечательные минуты, проведенные в Мюнхене, останутся, вероятно, в моей памяти эти обеды и ужины - неспешные, сытные, хмельные.
Немного раскисшие, мы вернулись домой и после часового отдыха вновь впряглись в работу, но уже в гостиной, поскольку Лорен переключился с рояля на компьютер и в доме воцарилась тишина.
- Что у нас дальше по программе? - бодро продемонстрировал я готовность к слушанию речей.
- Все тот же 76-й год, Борис. Ты заметил, что мы стараемся придерживаться хронологии и рассказываем как бы все по порядку. На самом деле многие проекты созревали и готовились спонтанно, без всякого продуманного плана, наслаиваясь часто один на другой. Многие вещи делались, как и в Москве,
