скорость звездолета превратила ее из оранжевой в бело-голубую. 'В чем дело? Мы не следили за ней постоянно - так, присматривали. Зачем издали наблюдать то, на что досыта насмотришься вблизи?.. Обнаружилась переменность? Так вдруг? Астрономы наблюдали Г-1830 два века - и не заметили колебаний яркости. В чем же дело?'
Стефан приладил фотоэлемент к спектроскопической приставке телескопа, настроил.
- Смотри сам.
Корень глянул на радужные полоски на экранчике, числа под ними. Бесспорно, яркость уменьшилась. Почти втрое. Приборы не врали - там нечему врать... Так не бывает, чтоб звезда, которая ровно светила века... да что! - миллионы лет, вдруг, когда к ней полетели, начала угасать.
Промерял еще раз, сам переградуировал шкалу, внимательнейше осмотрел все и вся, вытер незримые пылинки; все равно.
Включили свет и компьютер. Иван вывел на экран справочные данные, формулу, которую помнил с школьных времен. Ввел пройденную 'Буревестником' дистанцию, поправки на скорость, спектральные сдвиги... просчитал точно.
И вышло точно: звезда, к которой они летели - сиречь приближались, уменьшила яркость ровно настолько, как если бы они на такое расстояние УДАЛИЛИСЬ от нее. По всему спектру.
Корень повернулся к Марту.
- Ты что- нибудь понимаешь?
Тот отрицательно покачал головой:
- Пока лишь только величие Вселенной... Что собираешься делать?
- Надо измерить параллакс Г-1830.
- Думаешь, астрономы ошиблись, расстояние до звезды иное? Этого не может быть!
- И такого убывания яркости тоже. А оно есть... Не забудь поставить подпорки к деревцам, а то сломаем.
Он развернул 'Буревестник' на 90 градусов и включил двигатели. Сорок восемь часов они наполняли звездолет равномерным тугим дрожанием и двойным ускорением, двойной тяжестью. Теперь корабль сносился в сторону от луча Г-1830 на 5000 километров за каждую секунду.
Через двое суток смещение стало заметным. Корень и Март измерили угол, на который сместилась звезда. Молча, каждый отдельно они взяли данные измерений и подсчитали расстояние от звездолета до Г-1830. В другое время оба рассмеялись бы, если бы кто-то сказал, что их встревожит элементарная задачка для младшеклассников: по двум углам и стороне вычислить треугольник... Но сейчас им было не до смеха.
Астронавты обменялись бумажками.
От Солнца до звезды было 10,1 парсек. После пятнадцати лет полета 'Буревестника' к Г-1830 с субсветовой скоростью расстояние до нее составляло 13,883 парсека! Расчеты совпали до третьего знака после запятой... Не было сомнений: они летели к звезде, видели ее впереди - и в то же время удалялись от нее. Причем как раз на столько, на сколько должны были приблизиться - на 12 световых лет.
Оба молчали, оглушенные этим открытием. Корень, болезненно наморщив лоб, через силу произнес:
- Время... Больше нечему быть. Только оно.
- О чем ты? - не понял Март.
- Об этой звезде. Понимаешь, у нее время течет противоположно нашему. Потому так и получилось. Она не впереди, а позади нас... - Он схватился за голову. - Полтора десятилетия лететь не туда, не в ту сторону!..
Стефан смотрел на Кореня растерянно, даже с испугом.
- Ты с ума сошел!.. Постой... если знак времени изменить, то по уравнениям Максвелла электромагнитные волны света пойдут не от источника, а к нему. К нему!.. Мы же и на Земле, и здесь смотрим навстречу этим волнам. Не спиной же воспринимать... Постой, может что-то еще?
Капитан поднялся, покрутил головой:
- Ну и положеньице!
- Так что, будем тормозить? Туда, - Стефан мотнул головой в сторону созвездия Тельца, - лететь явно нет смысла.
- Не спеши. Где потеряны годы, дни ничего не решают. Надо посоветоваться.
II.
Не оранжерея, а Анабиозная Установка 'Засыпание - Пробуждение' была главным детищем и главной работой Марины Плашек. На Земле она лишь изучала это дело; с собой взяла несколько кроликов для первых опытов. После обустройства 'Буревестника' к конструированию установки подключились все (в собственных интересах, как резонно заметила Марина) - и сделали на совесть. 'Даже неизвестно, есть ли такие на Земле!' - заявил тогда Летье. ('Сейчас-то, пожалуй, уже есть,' подумал Корень.) Второе после звездолетов устройство, принявшее вызов Всекундой, ее надчеловеческих пространств и времен: устройство для прерывания жизнедеятельности. Многократно, вроде включений и выключений компьютера.
Корень не раз пробуждал товарищей, подвергался этому процессу сам - и всякий раз удивлялся происходящему. По-настоящему удивляться следовало противоположной операциии, засыпанию: под воздействием резонансного облучения генератора молекулярных колебаний тепловая тряска молекул и атомов мгновенно замедлялась; тело человека охлаждалось так быстро, что влага в тканях не успевала кристаллизоваться - каждая клетка, мускул и нерв оставались целы и живы. Но человек при этом превращался в стеклоподобную глыбу; это было противно и страшно.
А превращение в миг пробуждения сизого куска аморфного льда в человека это было чудо.
Март стал у пульта молекулярных генераторов. Корень надел асбестовые рукавицы, вкатил на площадку покрытый инеем контейнер с вмпрзшим в лед человеком. Капитан был сосредоточен и хмур.
Он очистил от инея верхнюю грань контейнера. Там, в прозрачной толще льда, застыл мужчина. Глаза его были закрыты, под белой кожей выразитель- но выступали мышцы. Антон Летье, или просто Тони, первый пилот.
Иван установил контейнер под рефлекторы генереторов. Стефан повернул выключатель. Мощный поток сверхвысокочастотной энергии прошил сразу лед и тело. В неуловимый миг восстановилост тепловое движение молекул. Лед стал водой. Тело Тони из синего превратилось в бледно- розовое.
Но пилот не проявил признаков жизни. Обмякшее тело безвольно качалось в воде.
- Что это с ним? - обеспокоился Март.
- Придурюется... - бормотнул Корень, закатал рукава, погрузил руки в воду и энергично пощекотал Тони. Тот сразу подхватился, выпрямился, по грудь высунулся из воды.
- А, это ты, Иван... погоди, а почему? Мы ведь дежурим после Галинки и Марины. - В его глазах мелькнуло разочарование.
Расплескивая воду, он выскочил из контейнера, тряхнул головой, откинул назад мокрые волосы. Вопросительно взглянул на товарищей.
- Что-то случилось, ребята?
Вместо ответа Корень протянул ему полотенце.
- Одевайся, сбор через тридцать минут в отсеке управления.
Нагая Марина Плашек просвечивала сквозь мутноватый слой льда, как в полумраке: это подчеркивало извечную прекрасную тайну женственности, женского тела. Сейчас она раскроет лучисто-серые глаза, соберет в тяжелый узел пепельные волосы и слегка смущенно усмехнется. Иван положил руку на край контейнера - холод почувствовался и сквозь асбестовые рукавицы.
Женщины на корабле... Марина, Галя. Обе чудесные, каждая по-своему. Рядом с ними хотелось быть красивым и остоумным. Хотелось нравиться им. Понятное дело, что за товарищеским отношением прятались и другие чувства. Но никто не пытался сблизиться, понимая, как это усложнит жизнь на корабле.
Прятать такие чувства было легче, пока астронавты жили на звездолете все вместе, трудились, все были на виду. Когда же начались дежурства по двое, 'нестойкое лирическое равновесие', как называл ситуацию Бруно, могло быстро нарушиться. Поэтому капитан своей властью определил: Марина и Галя дежурят в одной смене. И точка.
... Первым Марина после пробуждения увидела Кореня, улыбнулась радостно и удивленно; на щеках возникли чудесные ямочки. Потом заметила и Марта - уголки губ дрогнули, улыбка исчезла.
Отжимая мокрые волосы, она смотрела на них.
- Давно я не видела вас такими небритыми, парни, Что-то случилось, а?
Корень коснулся ладонью подбородка, наткнулся на щетину.
- В самом деле, не побрились...
Бруно Аскер даже во льду, казалось, о чем-то размышлял.
- Полнеете, физик. Если так пойдет, следующий раз вас не удастся проморозить, - заметил Март, помогая ему выбраться из контейнера.
... Корень не раз спрашивал себя: вот если бы он, Иван Корень, сперва яростно нападал на проект звездолета-мастерской, а потом пришел проситься в состав экспедиции, - приняли бы его? Никогда и ни за что. Посмеялись бы в лицо. Потому что он человек обыкновенный; Иван это давно понял и не печалился напрасно. Правда, сделал и достиг в жизни немало. Но все созданное им не имело всепокоряющего блеска таланта; ну, умел работать, бороться, отстаивать свое, добиваться результатов - но и только.
А Бруно приняли. Бруно Аскер! Этим все сказано.
Корень усмехнулся, вспомнив юбилей Аскера, тридцатилетие 'плодотворной научной деятельности'. В надлежащий день и час у входа в лабораторию Аскера (он тогда работал в области ядерного аннигилята) собрались ученые, студенты, корреспонденты, просто любопытствующие. Брун вышел в синем, перепачканном графитом и маслом халате. Из толпы выделился пожилой солидный дядя с бумажкой в руке, откашлялся... Но юбиляр его опередил, заговорил первый: 'Любовь к круглым числам свойственна тем, кто плохо умеет считать. К тому же я сторонник двоичной системы. А в ней 30 число некруглое...' - и пошел по своим делам.
Бруно вылез из контейнера пробуждения, как из бассейна: отфыркнулся, вытряс воду из правого уха.
- Заболеваем зеркальной болезнью, физик, - решил Корень присоединить и свое мнение к предыдущему.
- Что за болезнь, впервые слышу, - покосился в его сторону Брун, вынимая из шкафчика одежду.
- А это когда свои ноги могут увидеть только в зеркале...
- Хм... остроумно, но и только. - Бруно легко наклонился, достал ладонями пол.
