занимающих позиции по всему дачному участку.
— Не жизнь — бред, — резюмировал я. — Победите?
— Нам бы день продержаться, да ночь простоять, — хныкнул, — а там новые части подойдут.
— Может, все-таки я?..
— Нельзя Илюхой рисковать. Сам знаешь, пуля-дура. Держи, — протянул пластиковую карточку «Америкен-экспересс». — Здесь бабки, вам хватит на первое время.
— Спасибо, — рассматривал пластик. — Вася, ты будто со мной прощаешься, — заметил. — Совсем плохие дела?
— Делишки, — отмахнул автоматом. — В другой жизни будет легче. Чувствую это.
— И я даже знаю, чем ты чувствуешь.
Мы посмеялись: стояли под соснами в послеполуденной неги. Деревья скрипели, шумя верхушками.
— Кстати, за мной удар, — вспомнил я.
— Конечно, — улыбнулся.
— Но не в пузо.
— Ты всегда учишься на своих ошибках, — засмеялся Василий. — В отличие от меня, дурака.
Кумачовый, как знамя СССР, диск вечернего солнца наводил на самые мрачные мысли. Краски, напоминающие по цвету кровь, заполняли сельский мир, к коему мы с Ильей приближались на стареньком «Москвиче», как к спасительной планете. Имя её было мне знакомо — Тырново. Здесь был дачный домик, где любила проводить время моя девушка Жанна, любительница вафельных тортиков и деревенского уединения.
Тырновские местечка именно этим отличались — дикой природой. Иногда, забредя в лесные прохладные дебри, казалось, что человеческой цивилизации нет, как таковой. Ты один в мире, ты есть «Я», ты — первооснова этой жизни.
Прибыть сюда решил сразу, когда начались разворачиваться известные события. Попрощавшись с Василием, мы с аутистом сели в старенький драндулет и покатили в этот колдовской край.
Сказать, что болела душа, значит, не сказать ничего. Самые дурные предчувствия раздирали её, как рептилии жертву. На многие вопросы не мог дать внятного ответа. Мне казалось, что виной всему есть я. Но разве попытка спасти свою жизнь и жизнь друга — это преступление? По какому праву некто хочет повлиять на наши святые судьбы. Кто ему дал право. Государство? Дьявол? ОН? Нет ответа.
Первым моим желанием было привезти в Тырново аутиста и вернуться к месту предполагаемого боя. Однако потом пришло понимание, что моя жертвенность принесет только вред — вред Илюши Шепотиннику. Я вправе распоряжаться своей жизнью, но никак не его.
Жаль, не знал, что наш приход на валютную биржу повлечет такие кровавые события. Хотя, скорее всего, дело не в нас, дело во времени времени кровавого передела.
Собачий брех встречал нашу машину, как почетный караул кремлевских курсантов многократным «ура» — президента. Фиолетовые сумерки поднимались из луговины речки Тырновки. Когда я выключил мотор, то возвращенная тишина была похожа на полет плотоядной птицы.
— Во! Приехал-таки! Попа с ручкой! — встречала радостно Жанна, открывая калитку. — Да ещё не один! Ну, ты душечка, у нас будет групповушечка!
— Прекрати, — кислился я, обращая внимание на состояние своего спутника.
— Ничего себе, красавчик, — присвистнула хозяйка тырновского поместья, присматриваясь. — Да, и ты хорош? За дело били или так?
Все-таки бес создал женщину, тут никаких сомнений не может быть. Заскрипев резцами, я сдержал себя: о Жанне не знала ни одна живая душа, и выбирать линию поведения не приходилось.
Я отшутился, что сейчас тузят всех, кто в кепи, как космополитов, продающих родину. Возвращаются добрые старые времена, которые народец очень даже приветствует: ку-ка-ре-ку! Жанна меня не поняла и, решив, что мои бредни от побоев, обратила все внимание на аутиста.
— О, как тебя скрутило-то, родненький? Как зовут?
— Илья, — ответил я.
— Ну, иди за мной, — взяла за руку.
К моему удивлению, Ильюша воспринял незнакомку спокойно — смиренный, пошел за ней, держась за руку. Вытаскивая сумку с его вещами, я посмотрел на парочку, и меня вдруг осенило: ба! Жанночка похожа на Лидию. Похожа, скажем так, общими контурами и голосом. Должно быть, аутист её принял за старшую сестру.
Вот это дела! Было бы смешно, если не так грустно. Однако это лучший выход из создавшегося положения. Если так, то у меня развязываются руки в буквальном смысле слова.
Дачный домик мне был хорошо знаком — кроватью. По утверждению хозяйки, это ложе смастерил дед Иполлит, тырновский крепкий, кряжистый старик, молчаливый, как гробы, которые он ладил за бросовую цену по всей округе. Поначалу это известие меня смутило, а потом необыкновенно взбодрило: будет жить и размножаться назло разлагающемуся мирку за окном! Любовь и сексуальные утехи спасут нас от бессмысленного бытия. И, воплощая этот призыв в жизнь, мы с Жанной первую неделю знакомства кутыкались на гробовых досках кровати до полного изнеможения. Наш ор сперва напугал жителей Тырновки, а потом ничего — пообвыкли, как к трёху местных мотоциклеток.
Еще в домике был стол на тумбовых ножках, четыре стула и комод. На нем — большой горшок с лимонным деревом, как память о бабушке. Прошлое глядело на нас с желтоватых фотографий, лица на которых были молодо-наивны и доверчивы.
— Решили на природе отдохнуть? — поинтересовалась Жанна.
Что я мог ответить? Подтвердил, да, милая, денька на три-четыре, рыбки половим в Тырновки, позагораем, правда, Илюше требуется больше покой.
— Смурной какой-то, — молвила простодушка-молодушка. — Чем болеет-то?
— Головой, — отмахнулся.
— Дурак, что ли?
— Дурак, но умный. Так бывает.
— Ну, ладно, — вздохнула. — Тоже Божья тварь.
С этим было трудно спорить — все мы Божьи твари, но есть твари, которые к НЕМУ не имеют никакого отношения. За последние дни они частенько мне встречались, иногда оторопь берет от их кишащего змеиного количества. Такое впечатление, что они плодятся делением. Отрубишь одну голову, а вместо неё — три. Очередная страшненькая сказочка? Сказка о том, что борьба против них не имеет смысла? Нет, надо рубить головы и пытаться найти иглу, где хранится их бесповоротная погибель.
— Отметим встречу? — предложила Жанна. — У меня самогончик из табурета. Посидим на верандочке под звездочками.
— Ыыы, — благодушно проговорил аутист.
Хозяйка оживилась, ишь ты, дурачок дурачком, а понимает за красивую жизнь. Ему пить нельзя, предупредил. Но нам-то можно, засмеялась прелестница и убежала готовить стол.
Разбирая сумку, я принялся рассуждать о том, как человек быстро приспосабливается к тем или иным условиям. Несколько часов назад мы находились в материальном парадизе, где не хватало для полного счастья павлинов и пингвинов, теперь мы в глубокой убогой глухомани с ароматным нужником во дворе. И что? Здесь чувствую себя, куда увереннее и в большей безопасности. За все надо, повторю, платить, особенно за рай на земле. Глупцы, возводящие кирпичные дворцы и прочие железобетонные херцы, не понимают, что эдем у каждого в душе. Если его нет, то все остальное есть позолоченная мишура. Иллюзия жизни. Марево. Мираж.
Скоро сумерки сгустились до чернильной плотности, и на небосводе зажглись звездные миры. Сидеть под ними и осознавать свое величие было приятно. Величие в том, что мы, пигмеи на шарике, способны вобрать в себя бесконечность Макрокосма, нашей родины — родины человечества. Думать, что люди произошли от обезьяны? Мысль, которая не вдохновляет. Унижает такая мысль.
— Выпьем за звезды, — поднял стакан с тырновской отравой. — Пусть они освещают нам путь.
— Красиво говоришь, Славчик, — засмеялась Жанна. — Как в кино.
— А нас снимают, — был серьезен. — Скрытой камерой. Во-о-он с той звезды?
