нет, однако, надеюсь, я встречу людей, знающих, где искать иуду.
Мой поход закончился у дырявого деревянного забора, обозначающего санаторную территорию. На ней находился новый главный «парадный» корпус из стекла и бетона. Он был обжит и замечалось движение персонала и отдыхающих лиц. Дальше — старый корпус, мне знакомый своим подвалом, где я провел, помнится, веселенькую ночь. И ещё несколько хозяйственных пристроечек. Ближе к берегу — теннисный корт с малиновым граевым покрытием.
Сначала я решил исследовать старый корпус. Не там ли находится спец. база под романтическим названием «Алмаз»? Длинный прохладный коридор встретил меня тишиной. Я прошелся в его глубину, как в реку. Потом осторожно спустился по лестнице вниз — и услышал глухие звуки. Было такое впечатление, что некто выбивает персидский ковер в этих казематах. При этом, очень досадуя, что вынужден заниматься пустым делом.
С ТТ у лица продолжил я движение и скоро услышал:
— Падаль! Подпиши или мы из тебя, козла!..
Банальная история наших дней — рэкет с элементами физического воздействия: двое военизированных бойца избивали некое тело, распластавшиеся на бетонном полу подвала. Делали они эту работу усердно и со служебным старанием.
— Эй, — сказал я, когда они решили перевести дыхание.
Пуля пробила лоб одному из живодеров, и он, отпрянув, стек по стене с выражением удивления на молодом скуластом лице раба.
— А ты лучше руки подними, — посоветовал его коллеге. — И к стене повернись, пожалуйста, — был любезн. — Мне твоя рожа не нравится, пошутил. — Ну-ка, — вырвал из кобуры ПМ. — Отлично!
После чего ногой нанес удар по почкам врага. Как известно, обут был в боевые ботинки, и поэтому достиг результата самого эффективного.
Пока недруг хрипел, корчась на бетоне, я присел у битого тела. И узнал его, несмотря на общую окровавленность и синюшность физиономии — узнал «ежик».
— Привет, — сказал. — «Елки-палки», помнишь?
Разумеется, не помнил и боюсь, что ничего не помнил. Смотрел на меня затравленно, дышал так, что кровавые шарики лопались на его разбитых губах.
— Я свой, — сказал. — Свой. Меня зовут Слава. А тебя?
— Ми-ми-миша, — выдавил имя.
— Теперь все будет нормально, Миша, — пнул ТТ тушу поверженного врага. — Что они хотели?
— В-в-все, — прохрипел.
— Понятно. Бизнесмен?
— Нет. Дилер.
— Кто? — дернулся.
Странная история, случившиеся в едальне «Елки-палки», получила свое продолжение здесь, в бетонном мешке. Мне стал интересен этот человек — как известно, в столице случайные встречи бывают только в центре ГУМа у фонтана. А тут уже две встречи за последние несколько дней. Не многовато? И еще. Самое главное: я — трейдер, а он — дилер. Не мой ли это дилер? Это было бы слишком.
Я не успеваю задать вопросы по теме — павший боец пытается ожить и действовать. Приставив ствол к его стриженому черепу, задаю вопрос:
— «Алмаз»?
Ответ утвердительный. Тогда задаю новый вопрос: что должны были сделать со своей жертвой? Отвечает: после того, как он согласится подписать документы, вызвать по телефону капитана Горкина.
Есть контакт, говорю себе. Не напоминает ли все происходящее игру, когда надо собрать пазлы, чтобы получилась гармоничная картинка. Пазл к пазлу, пазл к пазлу — и что мы имеем?
— Звони, — говорю я. — Пусть приезжает. Скажи, что… Какая твоя фамилия, Миша?
— Брувер.
Показалось, что на меня обрушивается бетонный потолок. Вот это озорные повороты? Господи, за что, такую завертел карусель? Еще один Брувер на мою голову? Сколько их вообще, кто ответит? Бруверов — как брошюр о вегетарианском харче.
— Вы бы Ф.И.О. меняли, что ли, — проговорил в сердцах, удивляя присутствующих. — Надеюсь, ты не Брувер, — обратился к бойцу.
— Не. Я — Москаленко.
— Слава Богу, — и приказал звонить капитану, мол, ждем с нетерпением-с.
Горкин оказался там, где он оказался, и, приняв сообщение, сказал, чтобы его ждали часа через два.
Это было мне на руку — можно достойно подготовиться к встрече милицейского перевертыша. И прояснить схему работы семейства Бруверов на валютной бирже.
После того, как Москаленко утащил в комнатку-кубрик тушку своего поверженного навсегда приятеля, я закрыл их на засов, а сам принялся разбираться со спасенным племянником Исаака Исааковича.
Беседовали мы долго. В результате грубыми мазками нарисовалась следующая картина нашей прекрасной действительности: до последнего времени семейство Бруверов занималось своим скромным еврейским бизнесом и никого не трогало. Операции на бирже приносили неплохой доход. Да, случались махинации, однако были они в пределах разумного риска. «Крыша» господина Галаева не вмешивалась в производственный, так сказать, процесс. Неприятности начались, когда внучка Исаака Исааковича вышла замуж за господина Крутоверцера.
— Мая? Как она могла? — недоумевал Миша. — Она предала наши интересы.
— И что этот Крутоверцер? — не понимал я.
— Страшный человек, — закатил глаза мой собеседник и объяснил, что, пользуясь своим государственным положением, принялся брать под контроль все столичные валютные биржи, расставляя своих представителей.
— Представителей?
— Ответственных людей. По сути опричников. Тайных осведомителей.
— И трейдер Кожевников один из них? — догадался я.
Именно так и оказалась: Анатолий Кожевников нес высокое звание трейдера весьма незаметно. Только единицы знали о его настоящей полицейской функции.
Отвратительные события начали происходить в тот день, когда некто сумел по совершенно непонятным причинам сделать миллионное состояние.
— Некто — это я, — посчитал нужным поставить в известность своего коллегу по ВБ. — И мой друг. Мы тебя видели в «Елках-палках».
— Вас я не помню, а вашего друга… такого…
— Неадекватного, — подсказал я.
— Именно так, — кивнул, — помню. Мне сказали, что я буду работать с ним. Представляете?
Я искренне удивился: что за бредятина-херятина? Кто так плох на голову? Оказалось, господин Кожевников, который посчитал, что из аутиста можно вить веревки. И, вообще, неординарное событие, связанное с 1 000 000 $ вызвало у руководства, явного и тайного, панику и череду самых неприятных разбирательств.
В конце концов, результат превзошел все ожидания: Исаак Исаакович якобы скончался у себя в кабинете, однако нет никаких сомнений, что это работа опричника и его присных.
— А что случилось дальше? — спросил. — Почему оказался здесь?
Вопрос вверг моего собеседника в состояние близкое к истерическому: он зарыдал и, растирая кровь, слезы и сопли, признался, что после смерти Исаака Исааковича отказался от сотрудничества с теми, кто убил его дядю. И более того, находясь в состоянии аффекта, дал письменные показания против господина Кожевникова. Если бы он только знал последствия этого необдуманного поступка?
— Они там… там… все вместе, — всхлипывал.
— И я даже знаю, кто из милицейских чинов тебя сдал, Миша?
— Кто?
— Подполковник Рушалович.
