ошибками и подчас заведомо ложными положениями. Однако русская администрация встретила ее с полным доверием: К.П. Кауфман в беседе с И. Гордоном рассказывал, что несколько десятков экземпляров книги Брафмана были присланы в Туркестан для рассылки в присутственные места, и ее чтение должностными лицами для знакомства с еврейским бытом было обязательным23. Государственные чиновники впоследствии на 'Книгу Кагала' ссылались как на свод законов, и она выдержала несколько переизданий.
В 1876 г. Брафман опубликовал статью в полулиберальном 'Голосе' с резкими нападками на Общество распространения просвещения между евреями. Особенное место в этих нападках занимала критика деятельности организации Альянс Израэли, которая была представлена в качестве 'всесильного и всемирного' органа еврейского самоуправления.
Переиздания 'Книги Кагала', дополненные рядом материалов, усиливавших ее антиеврейский пафос, так же как статьи и выступления Брафмана, по признанию всех авторов, писавших о нем, способствовали росту антисемитизма в России (достаточно вспомнить, что Ф.М. Достоевский в 1877 г. выступил с инвективой в 'Дневнике писателя' против нахлынувших 'всем кагалом' евреев, которые 'создали' государство в государстве и 'захватили' в свои руки финансовое дело24). Переведенная целиком на французский и польский, а в извлечениях на английский и немецкий, 'Книга Кагала' стала подспорьем и для европейских антисемитов.
За заслуги перед правительством, и за участие в Комиссии по всесословной воинской повинности Брафман в 1871 г. был награжден орденом св. Владимира четвертой степени. Он неоднократно получал от правительства 'денежные подношения'. После смерти Брафмана продолжателем дела 'разоблачения еврейской зловредности' стал его сын Александр.
Предисловие к 'Книге Кагала' во многом послужило 'научной базой' для 'ревнителей' из беллетристов (Б. Маркевич, Вс. Крестовский и т.д.) и публицистов (А. Шмаков, С. Нилус и др.). Интересно, что Г. Шварц- Бостунич в 1928 г. отмечал, что 'крещеный раввин (у антисемитов всякий выкрест почему-то оказывается обязательно раввином. – С.Д.) Яков Брафман разоблачил часть 'жидовских тайн' в знаменитой 'Книге Кагала', выпущенной в Петербурге и скупленной жидами'25.
В 'Книге Кагала' содержится 285 кагальных актов еврейской общины г. Минска, относящихся к 1794-1803 гг. Многие из них при переводе были существенно искажены, а в комментариях составителя, призванных доказать 'независимость кагала', произвольно истолковывалось большинство решений.
В своем предисловии Я. Брафман выдвинул ряд положений, суть которых сводилась к определению 'состава преступления' евреев Западного края. Так, например, цитата из акта № 797 в переводе Брафмана ('Решено возобновить царство нашего Государя, морейне, учителя нашего и великого раввина Израиля, чтобы он оставался раввином и председателем бет-дина нашего города еще на десять лет'26) была интерпретирована в том смысле, что 'наш Государь' (морейну, раввин, учитель) противопоставлялся 'ихнему' Государю, следовательно, община, дескать, была подчинена прежде всего 'своему', а затем уже 'гойскому' царю. По Брафману, из этого положения следует, что соблюдение общинного правопорядка для евреев предпочтительнее соблюдения государственного27.
Органом управления при 'нашем Государе' у евреев выступает кагальный совет, а законодательным – бет-дин, находящийся в подчинении у кагальных начальников. Поэтому кагальные акты за № 155 и № 156 по поводу наказания непослушных, равно как и определения о 'тайных преследователях'28, были истолкованы Брафманом в соответствии с общей концепцией еврейского самоуправления.
Ссылаясь на трактат 'Сангедрин' (л. 37, б) о 'четырех родах казни', Брафман, гиперболизируя всесильность и жестокость кагала, подчеркивал: 'Нам желательно было бы умолчать о подобной постыдной черте в древней организации еврейской общины (имеются в виду виды казни: побиение камнями, сожжение, усекновение мечом и удушение. – С.Д.), если бы документы и факты ясно не доказывали, что приведенная зверская система самосуда, при которой правительственные учреждения и власти нередко являются слепым орудием в руках евреев, преследующих антиправительственные цели, – применяется и по сие время в подпольной деятельности еврейских учреждений'29. Поэтому, указывает Брафман, молодые члены еврейской общины готовы выполнить любое постановление бет-дина, даже если оно и противоречит законодательству страны, в которой живут евреи30.
Естественно, что наличие у евреев 'своего царя' и своих 'карательных', да к тому же еще и 'тайных' органов является обоснованием главного вывода Брафмана: евреи представляют особенное и независимое от официальных учреждений России некое 'государство', а кагал, подчиняя себе более мелкие 'братства', оказывается мощным и хорошо организованным механизмом, чья деятельность направлена не только на регламентацию личной жизни евреев, но и на тех, среди кого они живут. Не имея возможности управлять всеми евреями и неевреями, кагал стремится к 'опосредованной власти', орудием которой является частное имущество.
Так, комментируя акт за № 132, Брафман, ссылаясь на талмудический трактат Баба-Батра ('имущество нееврея – что пустыня свободная') и юридические респонсы 1552 г. Иосифа Кулуна ('имущество нееврея – что озеро свободное'), утверждает, что кагал видит 'не только в еврейских, но и в христианских жителях' своего района и в их имуществе как бы свою 'государственную' или 'казенную' собственность, которою он и распоряжается 'на своеобразных правовых началах'31.
Еврейская пресса сразу же обратила внимание на недобросовестность автора. 'Новое время', 'День' и 'Деятельность' еще в 1870 г. указывали на то, что Брафман при переводе произвольно урезал тексты и самовольно дополнил их, субъективно интерполируя отдельные фрагменты. Еврейские критики Шершевский, Зейберлинг, Моргулис доказали, что Брафман плохо знал древнееврейский язык.
Вместе с тем публикуя подлинные документы еврейского быта XVIII-XIX вв., Брафман 'изобрел' новый принцип 'научной' компиляции, который оказался, пожалуй, поистине 'гениальным'. Строя свой комментарий постановлений религиозно-культовых деятелей XVIII в. на цитатах из талмудических трактатов II-VII вв. и на суждениях еврейских религиозных мыслителей ХII-XVII вв., Брафман доказывал неизменность и вневременность еврейской общины, руководители которой не только сохраняли свою независимость от государственно-социальных учреждений, но и экономически закабаляли своих и чужих.
'Комментарии' выкреста-'раввина' оказались доступными для всех, а его 'научный принцип' был настолько прост и достаточен для изобличения 'зловредности' евреев, что не воспользоваться 'открытиями' Брафмана русская антисемитская беллетристика не могла.
Книга Брафмана заполнила недостающее звено в общей цепи 'разоблачений', при этом разоблачалась не какая-либо одна секта (например, саддукеев), а весь еврейский народ, показания против которого дал сам еврей.
ЭЛИКСИР САТАНЫ
Если в литературе первой половины XIX в. образ еврея был фрагментарным и периферийным, то начиная с 70-х годов он постепенно перемещается к центру, поскольку обсуждение еврейского вопроса в русском обществе так или иначе оборачивалось обсуждением двух мощных идеологических тенденций – охранительно-православной и революционно-нигилистической. Для писателей из славянофильских кругов еврейский вопрос в его социально-политической прагматике был неразрывно связан с христианскими мифологемами, которые в той или иной степени диктовали возможные типы 'окончательных решений' (см., например, Ф.М. Достоевский: 'Еврейский вопрос', 'Про и контра', 'Status in Statu', 'Сорок веков бытия', 'Но, да здравствует братство' и т.д.).
Но если 'Книга Кагала' Я. Брафмана определила исходные позиции трактовок 'внутреннего врага', то 'анонимный' труд 'Великая тайна франкмасонов', опубликованный сперва в журнале 'Век' (1883), а затем через четверть века появившийся отдельным изданием с подзаголовком 'из бумаг О.А. Пржецлавского' (1909), четко очертил облик врага.
Еще в своих мемуарах, понимая, что читателю, возможно, покажется несколько фантастической идея 'всемирного заговора', О.А. Пржецлавский решил 'пойти с козырной карты': 'Есть одно ненапечатанное сочинение, в котором доказывается, что полное осуществление саддукейской доктрины составляет теперь
