влиянием этого высшего для них, а для него неведомого и ненавистного уже поэтому авторитета62. Приводя рассуждения Волка о 'неизвестном' ему руководителе63, Маркевич выдвинул знаменательную идею, впоследствии подхваченную его 'соавтором' Крестовским: революционное движение в целом инспирировано евреями, поэтому они во время польского восстания 1863 г. вели социалистическую и пораженческую пропаганду среди русских солдат64. Недаром среди политэмигрантов-террористов упомянуты Вейсс, Полячек и Арончик65.
Вместе с тем Б. Маркевич все-таки не может быть признан в истории русской литературы тем писателем, благодаря которому антинигилистический роман не только стал знаменем официоза департамента полиции, но и определил главное направление удара по революционному движению, в котором еврейское национальное меньшинство было представлено абсолютно непропорционально. Этим писателем стал автор 'Послесловия' к роману Б. Маркевича 'Бездна'.
Вс. Крестовский родился в дворянской семье в Киевской губернии. Его отец служил комиссаром при Петербургском военном госпитале. Первоначально мальчик воспитывался в семье матери Марии Осиповны (урожденная – Товбич). В 1850 г. он поступил в 1-ю Санкт-Петербургскую гимназию. Известный педагог В.И. Водовозов обратил внимание на литературный талант гимназиста и помог ему в публикации стихов и переводов (особенно удачными были переводы из Горация и Гейне). Это решило на какой-то период судьбу Крестовского, и он, без какого-либо усердия, два года проучился на филологическом факультете Петербургского университета. Товарищем его по студенческой скамье стал добившийся вскоре известности критик Д.И. Писарев. Бросив учебу, Крестовский целиком занялся литературной деятельностью и в 1864- 1867 гг. опубликовал в 'Современнике' свой первый 'физиологический' роман 'Петербургские трущобы' с подзаголовком 'Книга о сытых и голодных'. 'Петербургские трущобы' сразу же привлекли внимание скандальностью описаний быта 'отбросов общества' и яркостью характеров представителей разных национальностей.
Естественно, что среди них были и евреи: 'Близ Обухова моста и местах у церкви Вознесенья, особенно на Канаве и в Подьяческих, лепится население еврейское – тут вы на каждом шагу встречаете пронырливо- озабоченные физиономии и длиннополые пальто с камлотовыми шинелями детей Израиля'66. Одна из героинь, Амалия Потаповна фон Шильце, как подозревали одни – 'житомирская еврейка', имела 'карие, жирные глаза в толстых веках с еврейским прорезом' и говорила, мешая 'между собой фразы и слова французские, немецкие и русские с еврейским акцентом'67. У 'царя наших финансов', банкира и барона Давида Георгиевича, собирался салон, изображенный столь же гротескно, как и сам хозяин. Для сыщика 'из жидков' автор 'подобрал' акцент: 'Есць, васе благородие!…'68. Не без благодушия Крестовский описал и поиски темной толпы, разыскивающей врачей-евреев, подозреваемых в распространении холеры.
Интересно, что при переиздании 'Петербургских трущоб' в 1935 г. советские редакторы исключили XVIII-XXII главы якобы из-за антисемитизма. На самом деле их, скорее, не устраивал отталкивающий натурализм сцен изуверского обращения с ребенком, которого затем заживо сварили христиане (малоправдоподобно, хотя Крестовский неоднократно подчеркивал, что каждый факт в своем романе он готов подтвердить документами).
Встречаются в романе и масоны (князь Яков Чечевинский), однако к евреям они не имеют никакого отношения.
Будучи несвободен от подражания 'Парижским тайнам' французского писателя Эжена Сю, роман Крестовского, в свою очередь, также стал 'образцом' для подражания – в 1868 г. появились 'Киевские трущобы', автор которых пожелал остаться неизвестным.
В 1868 г. Крестовский поступил юнкером в уланский Ямбургский полк. В течение шести лет он занимался серьезными историческими разысканиями и написал 'Историю Ямбургского полка', а затем по личному желанию императора Александра II в 1874 г. был переведен в гвардию для написания истории лейб-гвардии Его Императорского Величества Уланского полка. Одновременно он закончил повесть 'Деды' (исторические картины из эпохи Павла I) и написал дилогию 'Кровавый пуф', в которую вошли романы 'Панургово стадо' и 'Две силы'.
Пребывание в Западном крае во время польского восстания 1863 г. дало обильный материал националистически настроенному писателю. Не случайно 'польская интрига' постоянно будет встречаться в его произведениях (интриганы-поляки изображены и в 'Петербургских трущобах'). Поэтому, когда в 1870 г. в Лейпциге вышел первый антинигилистический роман Крестовского 'Панургово стадо', стало ясно, что у 'ревнителей' имперской триады 'самодержавие, православие, народность' появился еще один ревностный адепт. Одним из лидеров нигилистов, изображенных в романе, был еврей Моисей Фрумкин – 'великий практик в делах мира сего'69. Обладая 'чистоиудейскою увертливою и находчивою сметкою', он довольно удачно обделывает свои делишки. Говорун и демагог, Фрумкин считает себя 'космополитом', что не мешает ему в революции видеть средство для обогащения. Вместе с тем, когда его жизни угрожает опасность, безбожник-атеист истово крестится, выдавая себя за православного. По мнению писателя, Фрумкин – типичный деятель подполья, который использует в своих целях 'панургово стадо' нигилистов.
Личная благосклонность Александра II позволила Крестовскому находиться в качестве царского историографа при главнокомандующем русскими войсками во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Его корреспонденции с театра военных действий постоянно публиковались в 'Правительственном вестнике', а затем были изданы отдельной книгой.
К началу 80-х годов обострились англо-русские отношения, и Крестовский, прикрепленный к эскадре адмирала С. Лесовского, отправившейся на поиски удобной военно-морской базы у берегов современной Индонезии, занял должность секретаря тихоокеанской флотилии. Он совершил кругосветное путешествие. А затем в течение 6 месяцев находился в Японии: к сожалению, его сообщения о Стране восходящего солнца и об опасности войны с японцами не были учтены русским правительством. Тогда же, находясь на Дальнем Востоке, Крестовский составил записку о задачах колонизации Южно-Уссурийского края.
В 1882 г. Крестовский получил новое назначение и прибыл в Туркестан. Генерал-губернатор М.Г. Черняев, при котором он состоял чиновником по особым поручениям, направил его с дипломатической миссией в Бухару, а в 1887 г. в печати появился очерк Крестовского 'В гостях у эмира бухарского'.
Писатель довольно объективно описал бесправное положение бухарских евреев под властью средневекового владыки. Называя евреев Бухары единственной 'русской партией', ожидающей прихода русских войск, Крестовский тут же подчеркивает, что, конечно, присоединение Бухары к Российской империи 'значительно расширило бы их торговые и имущественные права и избавило бы личность еврея от унизительного положения, в которое он поставлен теперь под мусульманским режимом'70. Вместе с тем Крестовский, верный своему отношению к 'жидочкам', счел нужным отметить, что ненависть мусульман к евреям вызвана не религиозными, а социально-экономическими причинами, ибо 'еврей и здесь тот же злостный ростовщик, тот же маклер, перекупщик и гешефтмахер, тот же содержатель тайных притонов, разврата и контрабандный продавец запрещенных кораном вина и водки, хотя и торгует, по-видимому, одним шелком'71.
После службы в Средней Азии Крестовский состоял при Министерстве внутренних дел и совершил две инспекционные поездки по Центральному району России (Тамбовская, Тверская и Владимирская губернии) и по Закавказью.
Наконец, с 1884 г. по 1892 г. он печатался в газете 'Свет' (опубликовано свыше 200 статей) и в журнале 'Гражданин' (до 1881 г. деятельное участие в журнале принимал и Ф.М. Достоевский), а с 1894 г. Крестовский стал главным редактором 'Варшавского дневника' (А.И. Герцен так заклеймил официоз: «'Варшавский дневник' – помойная яма, пристанище шпионов и провокаторов, орган Муравьева и Берга, грабивших Польшу»).
Напряженная работа подорвала здоровье Крестовского. Он умер в 1895 г. в возрасте 55 лет. Тело его из Варшавы было доставлено в Петербург и похоронено в Александро-Невской лавре.
Богатая событиями жизнь писателя, путешествия и поездки по многоплеменной империи – все давало пищу и материал для писательского таланта Крестовского. Однако, как это ни покажется странным, по- настоящему волновала его только одна тема: в ней, неистощимый на выдумки, писатель был удивительно монотонен и навязчив. Более того, политические пристрастия и 'охранительная' идеология, пронизывавшие повествовательную ткань романов Крестовского, в определенной степени помешали ему стать тем, кем бы он мог стать. Его имя в истории русской литературы и русской общественной мысли осталось только как имя автора антинигилистических и антисемитских произведений.
