пусть трое доедут до поворота, а двоих поставят так, чтобы их с крыши видно было. И еще... подойди-ка.
Роська подъехал вплотную к старшине и, вопросительно изломив бровь, склонился с седла.
- Если попадутся беглецы, - негромко сказал Мишка - не гоняйтесь за ними, пусть донесут до Журавля весть, что нас всего лишь полсотни. Но и просто так вслед не пяльтесь, а то не дай бог догадаются, стрельните в них, чтобы болт рядом пролетел, по веткам или кустам прошел - шуму много, толку мало. Понял?
- Понял... а если... - Роська замялся, сам видимо плохо представляя, что такого особенного может случиться.
- Рось, ну какое может быть 'если'? Ты что, думаешь беглецы на вас напасть осмелятся?
- Нет... но все-таки...
- Не валяй дурака! Отрокам все, как следует, разъясни и отправляй.
- Слушаюсь, господин старшина!
На Мишкин приказ: 'Ты, ты и ты, встать!' отреагировала только одна женщина - та, которой мишка всучил люльку с младенцем, остальных пришлось поднимать за шиворот. Отправив их в дом, в который загнали всех детей, Мишка подошел к Матвею.
- Моть, что тут?
- У этого рука и по морде ведром получил, у этого ребра, вроде бы, два - на нем куча народу ногами потопталась, у этого нога и вообще зашибся. - Матвей, не глядя на Мишку потыкал указательным пальцем в раненых.
- А чего они тут лежат? В дом бы отнести...
- Алексей не разрешил! - По голосу Матвея чувствовалось, что ему сейчас не до разговоров. - Говорит, что дома сначала проверить надо. Слушай, Минь, дай еще пару человек в помощь, мне же еще полоняников раненых смотреть надо.
- Сейчас, Моть, отроки освободятся, я тебе кого-нибудь пришлю.
Отроки, охранявшие сидящих на земле женщин, действительно должны были освободиться - для полонянок очистили от всякого хлама какое-то несуразное, покосившееся строение непонятного назначения, но достаточно просторное, чтобы туда поместились все. Женщин, кого окриком, кого пинками, подняли с земли и погнали к распахнутым дверям. Матвей, оторвавшись от раненых, внимательно смотрел на проходящих мимо него баб и девок, время от времени указывая на кого-нибудь из них пальцем:
- Эту оставить, эту оставить... оставить, я сказал! Не видите: голова в кровище?!
На земле осталось лежать несколько женских тел, и Мишке даже не хотелось выяснять: убиты они или только потеряли сознание. Настроение и без того было, отнюдь, не радужным, а тут еще трое раненых, как командовать дальше, непонятно, и вообще: Младшая стража, во главе со своим старшиной, занималась сейчас тем, чем в исторических книгах и фильмах занимались исключительно отрицательные персонажи. Все, вроде бы, понятно: XII век, захват полона, грабеж захваченного селения - обычное дело со всеми сопутствующими жестокостями и перегибами, но на душе было как-то муторно. Все воспитание русского, советского человека мишкиного поколения, с младенчества было 'заточено' на сопротивление захватчикам и освобождение угнетенных - начиная с детских сказок и школьных уроков истории, и кончая воспоминаниями родителей о недавно отгремевшей Отечественной войне.
На хуторе Мишка себя захватчиком не чувствовал, может быть потому, что пьяные стражники ассоциировались у него с чем-то, вроде полицаев, а сейчас... Тупо сидящие на земле окровавленные женщины, брошенный в доме младенец... а дальше, ведь, пойдет откровенное мародерство - острог сначала зачистят от немногих спрятавшихся жителей, а потом пойдут по домам, собирая все, что покажется ценным, и уже после того, как нагрузят телеги и вьюки добычей, полоняникам разрешат собрать оставшиеся пожитки.
Так Алексей объяснил последовательность действий еще на 'предварительном инструктаже', и уже тогда Мишка понял, что руководить этим 'процессом' ему не по душе, а сейчас на поверхность сознания, в очередной раз, вылезло ощущение чуждости и нереальности происходящего.
'М-да, сэр, как сказал однажды Остап Бендер: 'Киса, мы чужие на этом празднике жизни'. Для всех присутствующих, происходящее, пусть жестокая, но понятная реальность жизни, а вы, сэр, тут как белая ворона в стае. Придется вымазаться под общий цвет, иначе заклюют. Се ля ви, туды ее в качель!'.
С облегчением ощущая, как поднимающаяся изнутри злость смывает 'гуманистические терзания', Мишка нашел глазами Артемия и распорядился:
- Урядник Артемий, дать двоих в помощь лекарю!
- У меня и так двое раненых! - попробовал возражать Артемий, но Мишка не стал слушать:
- Выполнять!
- Слушаюсь, господин старшина!
- Старший урядник Дмитрий!
- Здесь, господин старшина!
- Сейчас наставники пойдут дома проверять, выдели каждому по пять отроков. Первый десяток не трогай - от них выставлены дозорные.
- Слушаюсь, господин старшина!
Мишка огляделся, раздумывая, какие еще распоряжения от него требуются, и что имел в виду Алексей, когда велел командовать, а не спать. На глаза попался Анисим, выезжающий в сопровождении отроков из второго проулка, видимо, где-то внутри острога нашелся поперечный проход.
- Господин старшина! - заорал Варлам - Мы там двоих оружных застрелили!
Мишка машинально кивнул, а сам в это время пытался сообразить, откуда на завалинке дома, мимо которого проезжал Анисим с отроками оказался старик - только что, вроде бы, никого не было и вот, сидит. Весь совершенно седой, сгорбленный, голову опустил, ни на кого не смотрит. Мелькнула еще мысль о том, что в остроге живут старые, ушедшие на покой воины, и это один из них, и ...
Анисим протянул руку, указывая отрокам на старика, а тот неожиданно, совсем не по-стариковски резко, вскочил, обнаружив богатырский рост и телосложение, и сверкнул невесть откуда взявшимися в обеих руках мечами. Один клинок отсек протянутую руку Анисима, другой ударил наставника Младшей стражи под подбородок. Анисим, не издав ни звука запрокинулся всем телом и, ударившись головой о землю, повис вверх ногами, застряв сапогами в стременах.
- А-а-а!!! - Варлам суматошно рванул коня в сторону, резко наклонившись влево и тем самым избежав следующего взмаха клинка, отроки, разрывая поводьями губы коней, повторили его движение, и старик, шагнув вперед, сумел достать только последнего из пятерки. Отрок Георгий вскрикнул, как-то неестественно скрючился и начал медленно заваливаться набок. Варлам, обернувшись на ходу, выстрелил в старика из самострела, но попал в коня Анисима, за которым седобородый воин укрылся, тут же вокруг защелкали другие самострелы и в несчастное животное почти одновременно вонзилось чуть ли не с десяток болтов.
- Не стрелять!!! - хлестнул, даже не по ушам, а по нервам, крик Алексея (умел Рудный Воевода владеть голосом, ничего не скажешь). - Не стрелять, я сам!!! Опустить оружие! Урядники, куда смотрите? Опустить оружие, я сказал!
Алексей окинул 'орлиным' взглядом свое войско и, гордо выпрямившись в седле, произнес:
- Редкая удача вам выпала, сейчас посмотрите, как обоерукие воины бьются! Учитесь!
Старший наставник Младшей стражи извлек из притороченных к седлу ножен второй меч и не просто спешился, а изящно, словно и не было на нем многокилограмового доспеха, соскочил на землю, перекинув правую ногу не через круп коня, а спереди - через холку. Мягко спружинил на носках и неторопливо двинулся в сторону старика, описывая сверкающими на солнце клинками круги и восьмерки. Всем своим видом и поведением Алексей откровенно работал на публику, только вот публика этого не понимала и восхищалась.
'Пижон, блин, мастер-класс на крови... А пацаны ведутся, как последние лохи, наверняка теперь станут подражать его манерам... и пусть подражают, для того и учим. Но дед-то каков!'.
Старый воин был красив редкой мужской красотой преклонного возраста - гордая осанка, высокий рост, атлетическое сложение, ослепительно-белая грива волос. Нет, он не был рано поседевшим мужчиной среднего возраста - действительно старик, наверняка обремененный старческими болезнями и
