Женщины! Они всегда женщины, если даже уже старухи и не выдерживают абсолютно никакой конкуренции. А конкуренцию Майка составляла, да еще какую! И не только престарелым обитательницам 'Приюта', но и всей женской половине обслуживающего персонала. Рыжей копной волос, длинными стройными ногами, а главное - возрастом. Майке не было и тридцати. И дворник, и приходящий слесарь- сантехник (по совместительству, электрик) и все сменные сторожа-охранники, все были в нее влюблены. Даже те старые пердуны, в которых еще не совсем потухла искра божья, то есть в меру своего либидо, заигрывали с ней и искали ее расположения.
Бирюк относился к Майке настороженно. А все потому, что сразу после его оформления в Дом престарелых (это случилось по совету
Окрошки и при помощи Сидорова) по 'Приюту' прошел слушок, что Бирюк
- вор в законе и что где-то у него зарыта кубышка с сокровищами. А в богодельне он просто отсиживается после очередного дела, скрывается от закона, так сказать. Чушь, но что еще делать старикам, как не молоть чушь? Бирюк их разубеждать не стал, ему это вряд ли бы удалось. 'Камеру' ему Сидоров выбил одиночную. В ней стоял телевизор
'Сони' и холодильник 'Индезит'. Был в 'камере' отдельный туалет с ванной и маленькая кухонька. Если быть точным, такого одноместного люкса в Доме престарелых раньше не было, его оборудовали специально для Бирюка, так как все другие комнаты были заселены. 'Камеру' сделали из помещения неясного предназначения - не то гостевая, не то кабинет релаксации тут раньше был. Другие старики подобным богатством не обладали, а потому им было совершенно ясно, что Бирюк здесь на особом положении. Сидоров, правда, выделил средства для улучшения жилищных условий всех одиноких и брошенных стариков
'Приюта', но пристройку решили возводить весной, ближе к лету, когда земля разморозится. А постояльцы решили, что все обещания - очередная брехня.
С первого своего появления на работе Майка стала относиться к
Бирюку с повышенным вниманием, чем еще больше укрепила веру стариков и старух в мифическое Бирюково богатство и внесла в душу старого вора сомнение в том, что делает она это просто так, из уважения и от чистого сердца.
- Доброе утро, Егор Николаевич! - Майка лучезарно улыбнулась, стрельнув в Бирюка своими чуть раскосыми зелеными глазами и картинно выгнув руку и оттопырив пальчик, взглянула на маленькие дешевые часики. - Ох! А уже девятый час, - притворно удивилась она.
Стало быть, сегодня снова Майкина смена, подумал Бирюк. Странно!
Ее же только вчера один день-то и не было. То есть сутки, одни сутки. А положено двое. Сутки через двое - такой график. Нарушение трудового законодательства, но что поделаешь, если на такую чисто символическую зарплату желающих работать сестрами-опекуншами, в городе не сыскать? Хоть на переработке денюшку какую-то получить.
Майка прошлась по комнате. Остановилась у заправленной кровати, закинула красивые белые руки за голову и с легким стоном потянулась, выгнув спину, как рыжая кошка. Эротично, ешкин кот!
- Ох! Не выспалась я сегодня! - Снова зеленый выстрел в Бирюка. С намеком. - Сейчас бы поваляться в постельке часок другой.
У Бирюка что-то тренькнуло в груди, но он заставил себя успокоиться.
- Муж спать ночью не давал?
- Какой муж? Не замужняя я. Никто замуж бедную девушку не берет. -
И Майка улыбнулась. Вопреки логике. Должна была изобразить на своей смазливой мордашке что-то вроде досады, а она улыбнулась. - Нет,
Егор Николаевич. Никакой не муж. И не любовник. Некогда мне глупостями заниматься. Я же на заочном в медицинском колледже учусь.
А кроме этого места у меня еще одна подработка есть.
Уж не в гостинице ли 'Центральная'? подумал Бирюк. Встречал я там таких подработчиц.
- …Я в колледже полы мою, - смущенно призналась Майка. - Жить-то надо как-то.
- Тяжело?
Майка пожала плечиками.
- Когда девушка одна, без умного и опытного спутника, ей всегда тяжело. Вы на завтрак спуститесь? - Майка снова выгнула руку и оттопырила пальчик. - Завтрак сегодня как всегда по расписанию. Без задержки. Через десять минут.
- А что сегодня? Манная?
- Овсянка, сэр!
- Нет, спасибо. Я что-нибудь здесь перекушу, - отказался Бирюк. -
Чайку попью. - И подумал: 'А может предложить Майке позавтракать со мной?'.
У Бирюка в холодильнике стояла баночка с красной кижучевой икрой, колбаска - мягкая и полукопченая, сыр какой-то в банке. В заливке из горчицы, оливкового масла и всяких трав. А кроме чая, кофе у него приличный имелся. Правда, растворимый, но дорогой. Окрошка не забывает, продукты подбрасывает регулярно. Нормальным мужиком оказался. Да и был он таким всегда, просто, к нему привыкнуть надо было.
Майка вздохнула:
- Хорошо. А я пойду, овсянки похлебаю…
Так что? Предложить или нет, Майке остаться с ним? А зачем? Чтобы усилить ее разочарование, когда она поймет, что он - обыкновенный бомж, которому посчастливилось окончить свои дни в тепле и уюте?
Нет, не надо. Не честно вселять надежду в ее, пусть уже слегка испорченную корыстью и притворством, но еще такую юную душу.
Бирюк промолчал. Майка тоже молчала, не хотела уходить. Ждала, наверное, что он предложит ей отведать колбаски и бутербродов с лососевой икрой. И кофейку чашечку выпить. Она ведь знала, что у
Бирюка в холодильнике, ей по ее обязанностям положено было следить за тем, чем питаются ее подопечные помимо того, что готовится на кухне Дома престарелых.
- Пойду…, - Майка окинула грустным взглядом Бирюково жилище. -
Картина косо висит.
- Там…, - Бирюк кивнул на окно. - Стены на заводе рушат.
Трясется все. 'Приют' весь ходуном ходит.
- Надо поправить…
Над кроватью висела картина в абстракционистском стиле. На насыщенном сине-фиолетовом фоне - желтые, красные и зеленые пятна.
Словно одновременно горящие огни светофора. А по краям радужные мазки, как отсветы в окнах, или в магазинных витринах. Но яркие пятна расположены горизонтально.
- Надо поправить, - повторила Майка и вытянулась в струнку, желая дотянуться до верхнего края тонкого серебристого багета.
Можно было не тянуться, подумал Бирюк, поправить можно и за нижний край. И вдруг увидел, что короткий белый халатик Майки подскочил вверх и видны ее трусики. Белые, белее халата.
Ешкин кот!
У Бирюка даже дыхание перехватило. Когда он жил на 'Искре', думал, все - отыгрался заяц на барабане. Даже мыслей о бабах ни разу не возникло. А тут, в богодельне…! Майка что ли на него так повлияла?
Или ее трусики? Нет, не моги думать! Только не с ней. Только не с
Майкой. Нельзя! Табу! Он с трудом оторвал свой взгляд от Майкиных трусиков, подошел к окну и стал сердито думать:
'Почему клочок женского белья вызывает у мужиков это? Бретелька там, кружева краешек, застежка какая-нибудь? А у баб тоже так? Если я, скажем, забуду застегнуть ширинку, буду ходить и сверкать трусами, они что, тоже будут воспринимать это, как эротику и станут трястись от страсти? Или, допустим, у меня из штанин завязки от кальсон торчать будут? Ерунда! Какая это эротика? Да и где сейчас можно достать кальсоны с завязками?'.
- Вот теперь ровно, - услышал он за спиной.
