состоитъ только изъ двухъ строкъ, поясняющихъ смыслъ тыканія палками въ обсаженную кустами яму, вокругъ которой совершается танецъ. Совершенно такъ же знахарь поясняетъ, что онъ не т?ло грызетъ, а грыжу загрызаетъ, не бумагу прокалываетъ, а глазъ врага.
Вотъ еще мимическая пляска съ п?сней у ново-гвинейскихъ дикарей. 'Когда приблизительно въ ноябр? м?сяц?, подходитъ періодъ дождей, и выжженная палящимъ солнцемъ растительность снова оживаетъ, когда море тихо и прозрачно, когда слышатся первые раскаты грома, предв?стника животворящей влаги, дикарь над?ваетъ юбку изъ листьевъ, свой праздничный и плясовой костюмъ, покрывается ужасной огромной шапкой, изображающей голову рыбы, прид?лываетъ себ? рыбій хвостъ и, раньше, ч?мъ приступить къ настоящей рыбной ловл?, мимически изображаетъ ее въ пляск?. Слова его п?сни не замысловаты. Онъ поетъ:
'Я вижу свое изображеніе въ прозрачномъ горномъ ручь?.
'Нар?жьте мн? листья для моей плясовой юбки.
'Прощай мертвая листва кокосовой пальмы. Да вотъ и молнія.
'Рыба приближается, время намъ строить на встр?чу ей запруды'{1115} ).
Въ виду б?дности матеріала на этотъ счетъ, им?ющагося у меня подъ руками, я позволю себ? воспользоваться зд?сь свид?тельствомъ одной газетной статьи. Я уже упоминалъ
о магическомъ танц?-заклинаніи дождя у дикихъ (стр. 286). Танецъ совершается вокругъ сосуда съ водой. Не знаю, бываетъ ли при этомъ п?ніе. Врядь ли танцуютъ молча. И уже музыка, конечно, есть, такъ какъ, по словамъ Гроссе, изучавшаго танцы дикихъ, первобытные племена не знаютъ танцевъ безъ музыки{1116}). Но вотъ танецъ-чары на дождь у тараумаровъ. Танцовать на ихъ язык? — полявоа — буквально значитъ «работать». Танцуя, они производятъ работу, напр., добываютъ дождь. Чтобы вызвать его, они танцуютъ иногда по дв? ночи подрядъ. М?рныя диженія, ц?лыми часами, зачаровываютъ своею монотонностью. При этомъ б?шенное позваниваніе колокольчиками сверху внизъ. Танецъ сопровождается п?ніемъ. Но, къ сожал?нію, приведенныя въ стать? п?сни перед?ланы въ русскіе стихи. Смыслъ ихъ, конечно, переданъ, но для насъ, нав?рно, не безполезно было бы знать и подлинную форму п?сни.
Одна п?сня такова:
Какъ упоминавшаяся выше эротическая п?сня, такъ и эта состоитъ только изъ двухъ строкъ. Тамъ смыслъ ихъ сводился къ поясненію обряда, совершаемаго танцорами. Зд?сь даже и этого н?тъ. Зд?сь не поясняется, а лишь только описывается то, что д?лается. Слова, очевидно, играютъ роль незначительную. Они только даютъ опору мелодіи, ритму, которымъ идетъ танецъ-работа. Вспомнимъ, каково значеніе словъ вообще въ рабочихъ п?сняхъ (Bucher). Припомнимъ указаніе на м?рную монотонность движеній и позваниваніе колокольчиками сверху внизъ. Мн? кажется, что это попытка изобразить въ танц? падающій дождь. Предъ нами опять родъ мимическаго танца-заклинанія. Очевидно, что и зд?сь такъ же, какъ и въ заговорахъ, на первыхъ ступеняхъ роль слова очень незначительна, и не въ немъ усматривается сила, а въ самомъ
обряд?. Эротическая п?сня по своему характеру вполн? соотв?тствуетъ первичнымъ пояснительнымъ заговорнымъ формуламъ. Въ п?сн? же тараумаровъ и вовсе не приходится говорить о магической сил? слова; въ этомъ отношеніи оно зд?сь опускается еще ступенью ниже. Живучесть самаго обряда (мимическаго танца), объясняющаяся массовымъ его исполненіемъ, не даетъ возможности слову развить за его счетъ свой магическій авторитетъ. Въ связи съ этимъ стоитъ и слабость эпическаго элемента, который, какъ мы вид?ли, въ заговорахъ развивался именно за счетъ отмирающаго обряда. Вм?сто эпическаго мы видимъ, хотя бы въ той же ново-гвинейской п?сн?, лирическое развитіе. Однако и въ ней центръ-то тяжести надо вид?ть не въ лирическихъ м?стахъ, а въ словахъ 'рыба приближается', которые, безспорно, первоначально не относились къ приближенію д?йствительной рыбы, а только къ людямъ, наряженнымъ рыбами, изображавшимъ ея прибытіе, какъ краснокожіе изображали прибытіе тюленей. До сихъ поръ, какъ мы видимъ, въ п?сняхъ н?тъ ни мал?йшаго намека на молитву. И если справедливо свид?тельство Ревиля, что краснокожіе во время исполненія бизоньяго танца поютъ 'что-то въ род? молитвы', то такой характеръ п?сни надо признать еще бол?е поздн?йшимъ развитіемъ ея, ч?мъ та ступень, на которой стоитъ ново- гвинейская п?сня. Подобіе молитвы могло получиться изъ взаимод?йствія отм?ченнаго въ п?сн? лирическаго элемента и развивающагося въ сознаніи племени представленія о божеств?. Но въ приведенныхъ выше п?сняхъ этого не видно. Сравнивать подобныя п?сни можно пока лишь съ заговорами, а не съ молитвой. Действительно, разница между массовыми чарами дикихъ и чарами хотя бы русскихъ знахарей только въ томъ, что въ первыхъ слово входитъ въ бол?е сложный комплексъ д?йствующихъ магическихъ факторовъ. Слово соединено въ нихъ не только съ д?йствіемъ, а и съ ритмомъ, проявляющимся въ п?ніи, музык? и танц?, и исполненіе принадлежитъ не одному лицу, а масс?. Между массовыми чарами и чарами единоличными кровное родство. Это будетъ ясно, если мы вспомнимъ все, что уже приходилось говорить о чарахъ на дождь. Въ Украйн? это простые заговоры-присказки. Въ
Польш? ихъ уже поютъ хороводы. Въ Германіи хороводы не только поютъ, но и пляшутъ вокругъ колодцевъ. Фрэзеръ говоритъ о танц? вокругъ сосуда съ водой. Н?тъ ничего удивительнаго, если окажется, что и наши предки танцовали вокругъ горшка съ водой, поставленнаго, какъ это описывается въ п?сн?- заклинаніи, на дубокъ, и какъ танцуютъ вокругъ колодцевъ.
До сихъ поръ мы вид?ли массовыя чары дикихъ, им?ющія отношеніе къ ихъ общественной жизни. Поэтому естественно, что въ нихъ было такъ много участниковъ. В?дь исполнялась общественная «работа». Но у нихъ массовыя чары простираются и на явленія, касающіяся единичныхъ личностей. Личныя переживанія членовъ примитивной общины такъ однообразны что явленія, которыя у цивилизованныхъ народовъ затрагиваютъ интересы только отд?льныхъ личностей, тамъ переживаются массой. Одинъ случай намъ уже попадался. Что у культурнаго челов?ка интимн?е эротическихъ переживаній? У дикихъ же мы видимъ и тутъ общинный танецъ. Т?мъ бол?е возможна общественная помощь при постигающихъ челов?ка бол?зняхъ. У племени Pongos, пишетъ Ревиль, предаются ц?лой масс? абсурдныхъ церемоній вокругъ больного, прод?лывающихся по ц?лымъ днямъ; танцуютъ, бьютъ въ тамбурины, разрисовываютъ т?ло больного красными и б?лыми полосами. А колдунъ держитъ стражу вокругъ хижины съ обнаженной шашкой въ рук?{1118}). Къ сожал?нію, опять не изв?стно, какого характера эти «абсурдныя» церемоніи и танцы. Зд?сь уже однако мы наблюдаемъ и н?что новое по сравненію съ предыдущими церемоніями. Тамъ роль вс?хъ участниковъ была равна по значительности. Зд?сь же въ общей церемоніи является уже лицо, роль котораго обособляется отъ ролей другихъ участниковъ. Вокругъ больного танцуютъ и бьютъ въ тамбурины, а колдунъ въ это время ходитъ дозоромъ. Онъ охраняетъ хижину. Его д?ло отд?льно отъ общаго. Такимъ образомъ, на сцен? какъ бы два колдуна: одинъ — масса, д?йствующая за одно, другой — единичная личность, собственно колдунъ. Хотя
роли ихъ уже разд?ляются, но присутствіе, какъ того, такъ и другого необходимо. Въ данномъ случа? главная роль все еще остается на сторон? массоваго д?йствія. Но съ теченіемъ времени колдунъ будетъ захватывать въ церемоніяхъ все большее и большее м?сто, a участіе массы будетъ параллельно этому ослаб?вать. У кафровъ, если кто-нибудь забол?етъ, бол?знь приписываютъ вліянію злого колдуна. Для открытія виновника приб?гаютъ къ помощи доброй колдуньи. Та ложится въ хижин? спать, чтобы увид?ть злого колдуна во сн?. Въ это время вокругъ ея хижины все племя танцуетъ, ударяя въ ладоши{1119}). Зд?сь уже роль колдуньи значительно важн?е, ч?мъ роль
