колдуна въ первомъ случа?. Открытіе виновнаго зависитъ именно отъ нея. Она въ центр? д?йствія. Но и масса все еще играетъ значительную роль. Масса своей пляской способствуетъ тому, чтобы колдунья увид?ла во сн? кого сл?дуетъ. Къ сожал?нію, и тутъ приходится зам?тить, что, какъ и въ другихъ случаяхъ, не изв?стно ни содержаніе п?сни, ни характеръ танца. А безъ этого нельзя опред?лить то отношеніе, какое существуетъ зд?сь между словомъ и д?йствіемъ. Также не ясно и отношеніе массовыхъ чаръ ко сну колдуньи. Но роль массы все ослаб?ваетъ. Мы вид?ли, что центръ чаръ уже захватило одно лицо. Однако масса еще танцуетъ и поетъ. Но вотъ у н?которыхъ кафрскихъ же племенъ зам?чается еще одинъ шагъ въ направленіи роста роли колдуна за счетъ активности массы. Для открытія такати (злого колдуна) вс? обитатели крааля собираются въ новолуніе вокругъ большого огня; на середину выходитъ тсанусе (добрый колдунъ). Въ то же мгновеніе мущины ударяютъ палками о землю, а женщины тихо зап?ваютъ п?сню. Темпъ, сначала медленный, все ускоряется. Въ это время тсанусе поетъ заклинанія и танцуетъ{1120}). Какъ видимъ, положеніе уже сильно изм?нилось. Танецъ отъ массы перешелъ на сторону колдуна. Колдунъ же поетъ заклинанія. Поютъ еще и женщины. Но мущины присутствуютъ молча. Зд?сь между прочимъ, кажется, можно установить, почему мужчины
лишены участія въ общихъ чарахъ. Среди нихъ находится такати, котораго долженъ узнать тсанусе, и они въ страх? ожидаютъ, на кого падетъ указаніе. Наконецъ, у кафровъ же колдунъ выступаетъ вполн? самостоятельно при открытіи такати. Свид?тельство объ этомъ есть у Ревиля, но оно не ясно и даетъ поводъ къ недоразум?ніямъ. 'Доведя себя до возбужденнаго состоянія, или пророческаго восторга, о которомъ мы только что говорили, кафрскій колдунъ, какъ б?сноватый, носится вокругъ или среди толпы, охваченной ужасомъ, до т?хъ поръ, пока не зачуетъ злого колдуна'{1121}). Недоразум?ніе возникаетъ по поводу того, какимъ способомъ достигалось экстатическое состояніе колдуна. Выше Ревиль говоритъ, что это состояніе поддерживалось танцами, сопровождавшимися п?ніемъ и ударами по натянутымъ бычачьимъ кожамъ{1122}). Танецъ и п?ніе можетъ исполнять и исполняетъ одинъ колдунъ. Кто же ударяетъ по натянутымъ кожамъ? Очевидно, присутствующіе. Въ только же что описанномъ случа? открытія такати толпа едва ли принимала участіе въ церемоніи, производя удары по кожамъ, и д?йствовалъ, в?роятно, одинъ колдунъ. Можетъ быть, онъ билъ при этомъ въ какой-нибудь родъ тамбурина? Такимъ образомъ, синкретическія чары отъ толпы перешли къ одному лицу, колдуну. Я этимъ не хочу сказать, что такимъ образомъ явился и колдунъ. Колдуны, конечно, существовали гораздо ран?е. Я только старался просл?дить, какъ колдунъ постепенно отвоевывалъ у массы ея роль, и какъ магическая п?сня, родившись въ массовомъ синкретическомъ чарованіи, переходила также въ уста отд?льнаго лица. Процессъ этотъ идетъ совершенно аналогично тому, какой установилъ А. Н. Веселовскій вообще для п?сни, въ ея переход? отъ массоваго синкретическаго исполненія къ исполненію также синкретическому, но уже единоличному. П?сня-заклинаніе также еще находится въ стадіи синкретизма въ устахъ дикаго колдуна. Она все еще соединена съ музыкой и съ танцемъ. Но теперь уже на сторон? слова громадный перев?съ. Хотя танецъ и музыка еще налицо, но
они утеряли тотъ свой характеръ, которымъ обладали въ первоначальномъ массовомъ чарованіи. Тамъ танецъ былъ изобразительнымъ д?йствіемъ, зд?сь — средство возбужденія экстаза. Музыка, при томъ зачаточномъ состояніи, въ какомъ она находится у дикихъ, не могла, конечно, быть такъ изобразительна, какъ пантомима, но и она, какъ будто пыталась по м?р? возможности быть таковою. Вспомнимъ позваниваніе сверху внизъ при заклинаніи дождя. Главная ея роль была ъ отбиваніи такта для танца. Съ этой стороны роль ея осталась неизм?нной и при единоличномъ синкретическомъ чарованіи. Ея задача, какъ тамъ, такъ и зд?сь возбуждать ритмическимъ звукомъ танцоровъ. Однако, какъ мы уже вид?ли (стр. 286), и музыка обладала способноюсть чаровать даже и независимо отъ другихъ элементовъ.
Мы вид?ли, что чарованія изъ массовыхъ обратились въ единоличныя чарованія колдуна. Но иногда колдуны также соединяются по н?скольку челов?къ, чтобы вм?ст? л?чить больного. Въ Индіи колдуньи танцовали нагишомъ въ полночь, съ в?никомъ, привязаннымъ къ поясу. Он? собирались около жилища больного или за деревнями{1123}). Хотя танецъ въ большинств? случаевъ у отд?льныхъ колдуновъ является уже средствомъ приведенія себя въ экстазъ, однако онъ и зд?сь еще иногда сохраняетъ тотъ характеръ, какой им?лъ въ массовомъ чарованіи, т. е. является пантомимой. Такъ, напр., у эскимосскихъ колдуновъ С. Америки существуютъ мимическіе танцы съ масками, точно такіе же, какіе мы вид?ли у краснокожихъ{1124}). Пляска, п?ніе заклинаній и игра на какомъ-нибудь ударномъ инструмент? почти всегда неразрывно встр?чаются у колдуновъ дикихъ народовъ. Патагонскіе колдуны тоже поютъ заклинанія, подыгрывая на своихъ инструментахъ, похожихъ на трещетки{1125}). Поетъ, пляшетъ и играетъ колдунъ и африканскихъ племенъ. То же самое и въ Индіи. Ревиль отм?чаетъ удивительное однообразіе въ колдовств? вс?хъ нецивилизованныхъ народовъ. — Чтобы покончить съ синкретическими единоличными чарами, остановлюсь еще на шаманахъ.
Я выбираю именно ихъ потому, что зд?сь, кажется, лучше всего сохранились сл?ды первоначальнаго массоваго синкретическаго чарованія. Прежде всего отм?тимъ н?которыя изъ принадлежностей шамана:1) фантастическій кафтанъ, украшенный массой разныхъ побрякушекъ, колецъ и колокольчиковъ, 2) маска, 3) филиновая шапка (изъ шкуры филина), 4) бубенъ. Когда приглашаютъ шамана въ юрту къ больному, то сюда же собираются сос?ди. Вс? разм?щаются на скамьяхъ вдоль ст?нокъ, мужчины съ правой стороны, женщины съ л?вой. За сытнымъ и вкуснымъ ужиномъ дожидаются ночи. Съ наступленіемъ темноты юрта запирается. Чуть св?тятъ только потухающіе уголья. Для шамана разстилается по середин? юрты б?лая лошадиная шкура. Сл?дуютъ приготовительныя церемоніи, и на мгновеніе водворяется мертвая тишина. Немного спустя раздается одинокій сдержанный з?вокъ, и въ сл?дъ за нимъ гд?-то въ покрытой тьмою юрт?, громко, четко и пронзительно прокричитъ соколъ или жалобно расплачется чайка. Посл? новаго промежутка начинается легкая, какъ комариное жужжаніе, дробь бубна: шаманъ начинаетъ свою музыку. Вначал? н?жная, мягкая, неуловимая, потомъ нервная и пронзительная, какъ шумъ приближающейся бури, музыка все растетъ и кр?пнетъ. На общемъ ея фон? поминутно выд?ляются дикіе крики: каркаютъ вороны, см?ются гагары, жалуются чайки, посвистываютъ кулики, клекочутъ соколы и орлы. Музыка растетъ, удары по бубну сливаются въ одинъ непрерывный гулъ: колокольчики, погремушки, бубенчики гремятъ и звенятъ не уставая. Вдругъ все обрывается. Все разомъ умолкаетъ. Пріемъ этотъ повторяется съ небольшими изм?неніями н?сколько разъ. Когда шаманъ подготовитъ такимъ образомъ вс?хъ присутствуюшихъ, музыка изм?няетъ темпъ, къ ней присоединяются отрывочныя фразы п?сни. Вм?ст? съ этимъ кудесникъ начинаетъ и плясать. Кружась, танцуя и ударяя колотушкой въ бубенъ, съ п?ніемъ, л?карь направляется къ больному. Съ новыми заклинаніями онъ изгоняетъ причину бол?зни, выпугивая ее или высасывая ртомъ изъ больного м?ста. Изгнавъ бол?знь, заклинатель уноситъ ее на середину избы и посл? многихъ церемоній и заклинаній выплевываетъ, выгоняетъ изъ юрты, выбрасываетъ
вонъ пинками или сдуваетъ прочь съ ладони далеко на небо или подъ землю{1126}). С. Маловъ описываетъ, какъ въ Кузнецкомъ у?зд? Томской губерніи 12 іюля 1908 г. ему камлалъ шаманъ на счастливое путешествіе. 'Ц?лый часъ шаманъ п?лъ стихи, сопровождая свое п?ніе ударами по бубну. П?ніе шамана, за невнятностью произношенія и заглушаемое грохотомъ бубна, бываетъ большею частью непонятно окружающимъ шамана лицамъ. Шаманъ н?сколько разъ вытягивался во весь ростъ и п?лъ, обращаясь вверхъ; это означало, что онъ путешествуетъ гд?-нибудь наверху, по горнымъ хребтамъ; по временамъ же онъ расп?валъ, наклонившись близко къ земл?. Во время камланья, по словамъ инородцевъ, шаманъ, смотря по надобности, ?здитъ верхомъ на щук?, налим? и бодается съ быкомъ въ мор?'{1127}). Вотъ каковъ характеръ и обстановка камланія. Прежде всего обратимъ вниманіе на то обстоятельство, что при л?ченіи присутствуютъ сос?ди, молча окружающіе л?каря. Они наравн? съ шаманомъ получаютъ за что-то угощеніе. Мы вид?ли, что у другихъ дикихъ племенъ публика не была пассивна. Она л?чила вм?ст? съ колдуномъ. Она также п?ла и плясала. Потомъ мы вид?ли, что она только уже п?ла, оставивши пляску колдуну. Дал?е п?ла одна только ея часть. И вотъ, наконецъ, вся она неподвижно молчитъ, внимая колдуну. Но при камланіи шамановъ публика не всегда остается безучастной. По словомъ Г. Н. Чубинова ('Эволюція функцій сибирскаго шамана' — докладъ, читанный въ Императорскомъ Русскомъ Географическомъ Обществ? 18-го марта 1916 года),
