Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

стихи -

309

Rano, rano ranicko, Driv nez vislo slunecko[224]

и обстоятельства, при которыхъ заговоръ произносится, дали поводъ отнести его къ ряду п?сенъ 'на ранило'. Но это все-таки не обрядовая п?сня, а простой заговоръ отъ трясовицъ, лихорадки. Мотивъ трясущагося и вопрошаемаго Христа получилъ общеевропейское распространеніе въ заговор? этого рода. Первоначально онъ не былъ стихотворнымъ, а представлялъ простой апокрифическій разсказъ. Потомъ уже «сговорился» въ стихъ. Совершенно то же самое произошло, какъ было отм?чено выше, съ апокрифическимъ 'сномъ Богородицы'. Подобной же переработк? подверглись и многіе другіе апокрифическіе сюжеты. Особенно это наблюдается на Запад?. На Запад? главнымъ образомъ распространенъ и мотивъ вопрошаемаго Христа. У насъ — преимущественно въ Малороссіи. Нав?рное, пришелъ съ Запада. En Bourbonnais -

'Quand Jesus portait sa croix, survint un juif nomme Marc-Antoine, qui lui dit: 'Jesus tu trembles'.[225] Jesus lui repondit: 'Non, je ne tremble ni ne frissonne, et celui qui prononcera ces paroles dans son coeur, n’aura jamais ni fievre, ni frisson: Dieu a commande aux fievres tertresses; fievre quarte, fievre infermittente, fievre puer-puerale, de se retirer du corps de cette personne. Jesus, Marie, Jesus'^{1148}).

Заговоръ читается до и посл? восхода солнца. Знаютъ такіе заговоры и англичане.

When our Saviour Jesus Christ Saw the Croos[226] where on he was to be Crusified his bodey shaked the Juse said unto him shure you have got the Ague Jesus ancered and said wosoever beleveth in me and wereth these wordes shall never have the ague nor fever Amen Amen Amen †^{1149}).

Тотъ же мотивъ встр?чается и въ нашихъ заговорахъ, хотя и въ н?сколько изм?ненномъ вид?. Такъ, одна молитва отъ трясавицъ начинается:

'Во святую и великую пятницу, егда распяша жидове

310

Господа нашего І. Хр. С. Б., онъ же на крест? висяще и дрожаше, а жидове у креста Господня стояще и мучаху Господа рекоща Іисусу: 'что дрожиши', Іисусъ же рече имъ: — дрожу ради великія немощи, студеныя стрясавицы. — Іисусъ же Христосъ моляся ко Отцу своему глаголя: — Отче, молю тя о вс?хъ людяхъ страсть мою поминающихъ и сею болезнію страждущихъ, избави ихъ отъ тоя?, и сію мою молитву кто при себ? носяще отъ вс?хъ трясавицъ, да будетъ больнымъ Іисусъ исц?леніе, гр?шнымъ спасеніе, немощнымъ избавленіе…'^{1150}). Еще большее изм?неніе молитвы находимъ въ Малороссіи. 'У нед?лю рано, якъ сонце сходило, Христа до Ратуша приведено. Стали ёго вязати и въ стовпа мордовати. Стоить Жидъ, трясетьця. 'Чого ты, жиде, боисься?' — 'Я не боюсь, то?лько? въ мене руки и ноги трясутьця. Царь Давыдъ позаганявъ Иродовы дочки въ каменни? горы, ставъ ихъ каменовати и печатовати. Хто те можеть знати, одъ нын? и до в?ку у него не можеть вона бувати'^{1151}). Изъ русскихъ редакцій видно и то, почему чешская редакція начинается словами -

…Rano, rano ranicko[227]

а также, почему обрядъ пріуроченъ къ Великой пятниц?. Въ 'Великую пятницу', 'рано, якъ сонце сходило' происходитъ описываемое событіе. Сл?довательно, начало чешскаго стиха вовсе не является остаткомъ зап?ва 'на ранило', a пріуроченіе обряда къ весн? не свид?тельствуетъ о принадлежности его къ весеннимъ обрядамъ. Оно согласуется въ этомъ случа? съ церковнымъ преданіемъ.

Кром? такого взаимод?йствія между п?снями и заговорами существуетъ между ними т?сное родство съ точки зр?нія самыхъ пріемовъ творчества и результатовъ ихъ. Отм?чу три главныхъ точки соприкосновенія: 1) слово на первыхъ ступеняхъ служитъ бол?е нагляднымъ выраженіемъ смысла обряда, 2) п?сня принимаетъ видъ пожеланія, выраженнаго въ форм? сравненія, и произносится съ ц?лью вызвать желанное, 3) оправданіе обряда ми?омъ (какъ въ заговор?, такъ и въ п?сн? д?йствующія лица

311

святые). Разница почти всегда зам?чается въ томъ, что въ п?сняхъ-заклінаніяхъ лирическій элементъ беретъ верхъ надъ эпическимъ. О причин? такого явленія было уже говорено. Въ виду того, что обрядовая п?сня давно уже утратила свой первоначальный видъ, подверглась сложнымъ перерожденіямъ, трудно будетъ подыскать прим?ры, подтверждающіе вразъ вс? 3 положенія. Чаще всего неясности касаются третьяго пункта.

Начнемъ съ п?сенъ, сопровождающихъ обрядъ заклинанія дождя, сходный у вс?хъ почти европейскихъ народовъ. Изсл?довалъ его магическій характеръ Фрэзеръ, потомъ Аничковъ. Суть обряда сводится къ обливанію водой убраннаго въ зелень челов?ка. В?рн?е даже — обливанію зелени, что изображало орашеніе ея дождемъ. Челов?къ убираться зеленью сталъ уже после. У венгерскихъ румынъ во время засухи женщины убираютъ цв?тами д?вочку и ходятъ съ ней по деревне. При этомъ д?вочку поливаютъ (arroser — обрызгиваютъ!) водой и поютъ. Вотъ французскій переводъ п?сни:

Que la pluie tombe,[228]

Et nous mouille de pied en cap,
Que du talon elle s’en aille dans la terre,
De la terre dans les sources,
Ruine de la terre dessechee,
Que la pluie tombe^{1152}).

П?сня интересна т?мъ, что все ея содержаніе взято изъ наличнаго обряда. Конечно, формы пожеланія обрядъ не могъ дать; но въ сущности в?дь и обрядъ выражаетъ пожеланіе уже т?мъ самымь, что онъ совершается съ опред?ленною ц?лью. Что показываетъ обрядъ? Онъ показываетъ, какъ дождь мочитъ челов?ка, какъ вода течетъ съ головы къ пяткамъ, съ пятокъ въ землю, собирается въ ручейки и разрыхляетъ изсохшую землю. Совершенно то же самое говорится и въ п?сн? — и ничего больше. Полн?йшій параллелизмъ между словомъ и д?йствіемъ, явленіе

312

— характерное для заговора, не утратившаго еще органической связи съ магическимъ обрядомъ. Въ то же время содержаніе п?сни указываетъ на ея бол?е поздн?е происхожденіе сравнительно съ обрядомъ заклинанія дождя. Въ п?сн? не наблюдается никакихъ наслоеній, происшедшихъ подъ вліяніемъ перем?ны понятій участниковъ обряда. Равно н?тъ никакихъ наростовъ, если не считать за таковой растянутость текста. Она прямо выросла изъ обряда. Но самъ-то обрядъ до того времени, какъ изъ него родилась данная п?сня, уже пережилъ длинную исторію. Сл?дить за ней зд?сь я не буду, потому что главная ц?ль работы — изсл?дованіе заговора, заклинанія, а не обряда. Но все-таки укажу на то, что первоначальное орашеніе зелени обратилось въ обливаніе челов?ка. Возникновеніе приведенной выше п?сни относится именно къ посл?дней стадіи. На это указываетъ отсутствіе въ п?сн? упоминанія о зелени. Упоминается только челов?къ. Но, что обрядъ произошелъ изъ первоначальнаго орашенія зелени, на это указываетъ та подробность, что д?вочка, обливаемая водой, коронуется цв?тами. Одну изъ переходныхъ ступеней обряда между орашеніемъ зелени и обливаніемъ челов?ка находимъ у сербовъ. Тамъ д?вушка, которую обливаютъ, разд?вается до- нага и покрывается только зелеными в?тками и листьями^{1153}). Другая румынская п?сня, связанная съ т?мъ же обрядомъ, хотя и представляетъ по форм? пожеланіе, выраженное въ форм? сравненія, но уже утеряла органическую связь съ обрядомъ. Въ ней поется:

'Какъ теперь текутъ слезы, такъ пусть потечетъ и дождь, какъ р?ка… пусть наполнятся канавы, пусть станетъ рости всякая зелень и всякая трава'^{1154}).

Еще одна п?сня:

Мы идемо преко села[229]
А облаци преко неба,