присутствующіе при камланіи иногда помогаютъ шаману. Какъ изв?стно, въ камланіи шамана изображается путешествіе въ страну духовъ. Во время этого путешествія шаманъ встр?чается съ различными духами и вступаетъ съ ними въ бес?ду. По наблюденію Г. Н. Чубинова, на бол?е развитой ступени шаманъ самъ себ? отв?чаетъ за духа. На бол?е примитивныхъ ступеняхъ отв?чаютъ присутствующіе. Иногда все камланіе принимаетъ массовый характеръ,
причемъ вм?ст? съ шаманомъ танцуютъ — всякій на свой ладъ. Мн? кажется, что вс? эти факты говорятъ о постепенномъ обособленіи роли шамана отъ массоваго камланія. Колдунъ пляшетъ, играетъ, поетъ. На немъ шапка изъ шкуры филина; у него маска. Танцуя, шаманъ изображаетъ ?зду по горамъ и долинамъ и, смотря по обстоятельствамъ, прод?лываетъ другія подобныя пантомимы. Не перешло ли все это къ нему отъ маскированныхъ танцевъ и пантомимъ, истолнявшихся въ бол?е раннее время массой? Остатокъ т?хъ же изобразительныхъ чаръ слышится и въ крикахъ шамана, подражающихъ голосамъ различныхъ птицъ. Мы вид?ли, какъ въ пантомимахъ краснокожіе ревутъ буйволами, стонутъ тюленями. П?сня шамана мало похожа на европейскіе заговоры. Она состоитъ изъ ряда просьбъ, обращенныхъ къ разнымъ предметамъ; но чаще всего изъ отрывочныхъ безсвязныхъ восклицаній, выражающихъ хвалу небу, животнымъ, птицамъ, деревьямъ, р?камъ и т. п. Такимъ образомъ, она обнаруживаетъ, съ одной стороны, склонность перейти въ молитву, а съ другой — въ гимнъ. Почему же такая разница между европейскими заговорами и заклинаніями танцующихъ колдуновъ дикарей? Очевидно, мы им?емъ д?ло съ двумя различными родами словесныхъ чаръ, разница которыхъ зависитъ отъ особыхъ условій зарожденія и дальн?йшаго развитія, присущихъ каждому роду. Мы вид?ли, какъ зарождалась форма заговоровъ, господствующихъ въ Европ?. Заговоры зарождались въ устахъ отд?льныхъ личностей и были свободны отъ вліянія ритма въ форм? музыки, танца и п?нія. Творцы и хозяева ихъ были люди, стоящіе всегда на одной и той же ступени соціальной л?стницы. Совс?мъ не такова была судьба носителей синкретическихъ заклинаній. Ревиль говоритъ, что везд? у дикихъ народовъ колдунъ постепенно переходитъ отъ роли л?каря и гадателя къ роли жреца. По м?р? того, какъ развиваются религіозныя представленія народовъ, чарованія колдуновъ переходятъ въ религіозную практику. Заклинаніе обращается въ молитву. Громадное значеніе при этомъ им?ло то обстоятельство, что заклинанія дикихъ колдуновъ неразрывно связаны съ ритмомъ. Именно ритмъ, возбуждая, приводя въ экстазъ, толкалъ творческую фантазію колдуна не въ эпическомъ направленіи (какъ у европейскаго
знахаря), а въ лирическомъ. Стоитъ только почитать шаманскія заклинанія, чтобы уб?диться въ этомъ. Читая эти безсвязныя, иступленныя восклицанія, трудно отд?латься отъ навязчиваго представленія опьян?вшаго отъ танца, скачущаго и выкрикивающаго колдуна. Такое настроеніе, конечно, не для эпическаго творчества. Европейскіе заговоры создавались въ спокойномъ состояніи; они носятъ на себ? сл?ды не экстаза, a уравнов?шенной обдуманности. Недаромъ заговоры въ Южной Руси получили такое характерное названіе — 'шептаніе'. Латинское incantatio[221] указываетъ совс?мъ на другой характеръ заклинанія, на другой источникъ. Incantatio въ исторической глубин? своей, безспорно, связано съ п?сней колдуна, развившейся поздн?е у римлянъ и грековъ въ молитву. Этимъ и объясняется магическій характеръ языческой молитвы. Культы и гимны древнихъ им?ютъ прямую связь съ обрядами и п?снями, носившими характеръ чаръ. Современные же европейскіе заговоры развивались совс?мъ не т?мъ путемъ. Поэтому они не им?ютъ ничего общаго съ молитвой. Я им?ю въ виду тотъ видъ заговоровъ, развитіе котораго изсл?довалось въ предыдущей глав?. Молитвообразные же заговоры, конечно, могли появляться подъ непосредственнымъ вліяніемъ религіи. Т?мъ бол?е заклинанія церковнаго характера. Христіанство въ Европ? — религія пришлая, а не органически выросшая изъ народныхъ обрядовъ, какъ это было у грековъ и др. языческихъ народовъ. Вступивши въ борьбу съ языческими обрядами, оно вс?ми силами старалось уничтожить ихъ. Этимъ и объясняется то, что у европейскихъ народовъ остались только жалкіе сл?ды прежнихъ синкретическихъ массовыхъ чаръ. То обстоятельство, что христіанство, занявши господствующее м?сто, не позволило обрядамъ вылиться въ культъ, наложило печать и на сопровождавшія ихъ п?сни. П?сни не вылились въ форму молитвы, что неизб?жно случилось бы при иномъ положеніи д?лъ, а сохранили свой заговорный характеръ.
Познакомившись съ европейскими заговорами и синкретическими чарами дикихъ, посмотримъ теперь, какую роль играло слово въ т?хъ и другихъ. Въ первыхъ слово родилось изъ обряда, потомъ разд?лило съ нимъ магическую силу и, наконецъ, присвоило ее себ? всю ц?ликомъ. Во
вторыхъ — процессъ совершенно аналогичный. Разница лишь въ томъ, что слово входитъ въ бол?е сложный комплексъ. Т? скудныя св?д?нія, какія у насъ им?ются о характер? первоначальной заклинательной п?сни, даютъ все-таки основаніе предполагать, что за роль была отведена тамъ слову. Прежде всего назначеніе слова было поддерживать ритмъ для облегченія танца — «работы». Съ другой стороны она совпадаетъ съ ролью слова въ заговорахъ европейскихъ, т. е. описываетъ, поясняетъ и дополняетъ обрядъ. По м?р? того, какъ ослаб?валъ драматическій элементъ въ танц?, и присутствіе ритма сводилось къ возбужденію экстаза въ колдун?, сила чаръ сосредоточивалась все бол?е и бол?е на п?сн?. Въ этомъ состояніи мы и застаемъ синкретическія чары въ тотъ моментъ, когда колдунъ обращается въ жреца, а заклинательная п?сня принимаетъ форму молитвы, какъ у древнихъ грековъ и римлянъ.
Теперь остается посмотр?ть, почему массовыя синкретическія чары отливаются въ форму ритмическую. Прежде всего разсмотримъ взаимоотношеніе между ритмомъ и пантомимой, такъ т?сно слившимися другъ съ другомъ въ магическомъ танц?. Я уже раньше отм?чалъ, что суть всей церемоніи именно въ томъ, что изображается. Ритмическая сторона — это только форма, въ какую выливается изображеніе. Летурно говоритъ, что дикихъ въ танцахъ прежде всего интересуетъ изобразительная (мимическая) сторона, а не ритмическая{1128}). Гроссе также утверждаетъ, что мимическіе танцы удовлетворяютъ потребности первобытнаго челов?ка подражать, иногда доходящей буквально до страсти{1129}). И тотъ и другой придаютъ ритму только роль оболочки, формы. Такъ же, какъ и чувство поэта стремится вылиться въ ритмическихъ звукахъ, пантомима стремится од?ться ритмическими движеніями. Удовольствіе отъ ритма составляетъ общечелов?ческое явленіе. Но особенно это зам?тно у некультурныхъ народовъ. Ритмъ на нихъ д?йствуетъ неотразимымъ образомъ; онъ ихъ чаруетъ, гипнотизируетъ, приводитъ въ экстазъ и лишаетъ воли. Гроссе,
описывая танцы дикихъ, говоритъ, что дикіе гипнотизируются музыкой и движеніями, одушевленіе все растетъ и растетъ, переходитъ буквально въ ярость, которая нер?дко разр?шается въ насиліе и буйство{1130}). Наимен?е цивилизованные изъ черныхъ расъ, ніамъ-ніамъ, практикуютъ настоящую хоровую оргію. Любопытно при этомъ, что вс? ихъ мотивы крайне монотонны и т?мъ не мен?е приводятъ ихъ въ экстазъ{1131}). Шакитосы проводятъ всю свою жизнь въ п?ніи и сочиненіи арій{1132}). Намъ это даже странно слышать. Въ Сіам? занятіе музыкой доходитъ до страсти{1133}). Малайцы до безумія любятъ музыку. Музыка у н?которыхъ народовъ, стоящихъ на невысокихъ ступеняхъ культурнаго развитія, является д?ломъ государственнымъ. По свид?тельству Летурно, такая роль ея еще сохранилась въ Кита?. Тамъ музыка разсматривается, какъ средство управленія. По утвержденію китайскихъ философовъ, знакомство съ тонами и звуками им?етъ т?сную связь съ искусствомъ управленія: челов?къ, знающій музыку, можетъ управлять людьми{1134}). Отраженіемъ того, какое сильное вліяніе им?етъ музыка на некультурнаго челов?ка, служитъ кабильская сказка 'Игрокъ на флейт?'{1135}). Я уже говорилъ о сохранившихся и въ Европ? подобныхъ преданіяхъ. Негры Габона, какъ только услышатъ звуки «тамъ-тама» (родъ гонга), утрачиваютъ всякое самообладаніе и тотчасъ позабываютъ вс? свои личныя и общественныя горести и б?дствія{1136}). Такъ сильно д?йствуютъ простые ударные ритмическіе звуки на дикаго челов?ка. Возд?йствіе почти чисто физіологическое. По мн?нію Спенсера, всякое сильное душевное движеніе склонно воплощаться въ ритмическихъ движеніяхъ. A Garney прибавляетъ, что всякая эмоція уже сама по себ? ритмична{1137}). А такъ какъ психика дикаго челов?ка крайне неуравнов?шена, и переживанія
