вопросов' и повергая в безысходную тоску. Кн. Имеретинский терпел такое истязание неделю и, наконец, сдался. По-прежнему из кабинета ген. Пузыревского стали выходить приказания и заключения со штампом: 'Его светлость полагает'... 'Командующий войсками приказал'...
Ген. Пузыревский в 1902 году назначен был на безличную должность 'помощника командующего войсками' Варшавского округа. Его заместители по должности начальника штаба были люди гораздо меньшего калибра, но и при них продолжался этот странный порядок управления в округе, наиболее важном стратегически ('Передовой театр') и содержавшем наибольшую численно армию. И, тем не менее, войска Варшавского округа продолжали стоять на должной высоте. Настолько живуч военный быт и военные традиции.
***
Во 2-м кавалерийском корпусе прямого дела у меня было мало. Я печатал в военных журналах статьи военно-исторического и военно-бытового характера и читал доклады об японской войне в собрании Варшавского генерального штаба и в провинциальных гарнизонах. Не обошлось и без сенсации, когда появилась в 'Разведчике' моя статья в щедринском духе о быте и нравах в Варшавском главном интендантстве. А в общем, отсутствие живого дела меня изрядно тяготило, в особенности, когда получено было распоряжение о расформировании корпуса, и вся наша деятельность свелась к скучной и длительной канцелярской ликвидации. Поэтому я воспользовался заграничным отпуском, побывал в {256} Австрии, Германии, Франции, Италии и Швейцарии как турист.
Уже год подходил к концу, а назначение мое все задерживалось. Я напомнил о себе по команде Главному управлению Генерального штаба, но в форме недостаточно корректной. Через некоторое время пришел ответ: 'Предложить полковнику Деникину штаб 8-й Сибирской дивизии. В случае отказа, он будет вычеркнут из кандидатского списка'...
Никогда у нас по Генеральному штабу не было принудительных назначений, тем более в Сибирь. Поэтому я, 'в запальчивости и раздражении', ответил еще менее корректным рапортом, заключавшим только три слова: 'Я не желаю'.
Ожидал новых неприятностей, но, вместо них, получил нормальный запрос с предложением принять штаб 57-й резервной бригады (Резервная бригада состояла из 4-х полков двух-батальонного состава и служебное положение в ней было такое же, как в дивизии.), с прекрасной стоянкой в городе Саратове, на Волге.
***
В конце января 1907 года я приехал в Саратов, находившийся на территории Казанского военного округа, равного площадью всей средней Европе. Округ - отдаленный, находившийся вне внимания высоких сфер и всегда несколько отстававший от столичного и пограничных округов. В то время жизнь округа была на переломе: уходило старое - покойное и патриархальное, и врывалось уже новое, ищущее иных форм и содержания. Три бригады округа вернулись с войны, где дрались доблестно. Вернулось не мало офицеров с боевым опытом, появились новые командиры, новые веяния, и закипела работа. Округ проснулся.
{257} В это самое время прибыл в Казань человек, топнул в запальчивости ногой и громко на весь округ крикнул:
- Согну в бараний рог!
.......................................................................
Все, что я буду сейчас говорить о Казанском округе, где прошла 4-летняя полоса моей жизни, не может быть отнюдь отнесено ко всей русской армии.
Ничего подобного ни раньше, ни позже в других округах не бывало. Случайное совпадение обстоятельств, выбитая революцией из колеи армейская жизнь, наконец, большее, чем где-либо значение в армии отдельной личности и положительное, и отрицательное - привели к тому, что командование войсками Казанского округа ген. Сандецким наложило на них печать моральной подавленности на несколько лет.
Никогда не воевавший, в 1905 году он командовал 34-й пехотной дивизией, стоявшей в Екатеринославе, выдвинулся усмирением там восстания и в следующем году занимал уже пост командира Гренадерского корпуса в Москве.
В это время все Поволжье пылало. Край находился на военном положении, и не только все войска округа, но и мобилизованные второочередные казачьи части и регулярная конница, привлеченная с западной границы, несли военно-полицейскую службу для усмирения повсеместно вспыхивавших аграрных беспорядков. Командовавший округом в 1906 году ген. Карас - человек мягкий и добрый - избегал крутых мер и явно не справлялся с делом усмирения. Не раз он посылал в Петербург телеграммы о смягчении приговоров военных судов, определявших смертную казнь и подлежавших его утверждению.
{258} Так как, к тому же, эти телеграммы не зашифровывались, то председатель Совета министров Столыпин усмотрел в действиях Караса малодушие и желание перенести одиум казней на него или государя. Караса уволили и на его место назначили, неожиданно для всех, Сандецкого.
Сандецкий наложил свои тяжелые руки - один на революционеров Поволжья, другую на законопослушное воинство.
В первом же всеподданнейшем годовом отчете нового командующего проведена была параллель: то время, как ген. Карас за весь год утвердил столько-то смертных приговоров (единицы), он, Сандецкий, за несколько месяцев утвердил столько-то (больше сотни). Штрих характерный: принятие мер суровых бывает не только правом, но и долгом; похваляться же этим не всякий станет.
***
Еще задолго до приезда к нам в Саратов нового командующего распространились слухи об его необыкновенной суровости и резкости. Из Казани, Пензы, Уфы писали о грубых разносах, смещениях, взысканиях, накладываемых командующим во время смотров.
Вскоре выяснилось, что ген. Сандецкий читает приказы, отдаваемые не только по бригадам, но и по полкам. И требует в них подробных отчетов, разборов, наставлений по самым мелочным вопросам.
И пошел писать округ! 'Бумага' заменила живое дело.
Поток бумаги сверху хлынул на головы оглушенных чинов округа, поучая, распекая, наставляя, не {259} оставляя ни одной области службы - даже жизни - не 'разъясненной' начальством, допускающей самодеятельность и инициативу. Другой поток - снизу - отчетов, сводок, статистических таблиц, вплоть до кривой нарастания припека в хлебопекарнях, до среднего числа верст, пройденных полковым разведчиком в поле - направлялся в штаб округа.
Нашелся в округе начальник бригады (54-й) ген. Гилейко, участник японской войны, пользовавшийся отличной боевой репутацией, который, будучи выведен из себя напоминанием о каком-то никому не нужном, нелепом отчете, написал в штаб округа: составление подобных отчетов для полков невыполнимо; до настоящего времени, чтобы не подводить подчиненных, штаб бригады сам сочинял их по выдуманным данным; ему известно, что такая же система практикуется и в прочих бригадах. Как поступать впредь?
Штаб округа не ответил.
Оказалось также, что командующий не доволен 'слабостью' начальников. Много приказов о дисциплинарных взысканиях, возвращалось с его собственноручными, всегда одинаковыми пометками: 'В наложении взыскания проявлена слабость. Усилить. Учту при аттестации'. (На всех военнослужащих составлялись аттестации прямыми начальниками и 'аттестационными совещаниями'. Мнение старшего начальника было решающим. От аттестации зависело все служебное положение и продвижение офицера.).
И началось утеснение.
Большинство начальников сохранили свое достоинство и справедливость. Но не мало оказалось и таких, что на спинах своих подчиненных строили свою {260} карьеру. Посыпались взыскания, как из рога изобилия походя, за дело и без дела, вне зависимости от степени вины, с одной лишь оглядкой - что скажут в Казани.
Назначен был, наконец, день смотра Саратовскому гарнизону. Приехал командующий, посмотрел, разнес и уехал, наведя панику. Особенно досталось двум штаб-офицерам, бывшим членами военного суда в только что закончившейся выездной сессии (Казанский округ был на военном положении. За политические преступления военных и гражданских лиц судил военный суд, в составе председателя - военного судьи и двух членов от войск местного гарнизона.).
Сандецкий собрал всех офицеров гарнизона и в их присутствии разносил штаб-офицеров: кричал, топал ногами и, наконец, заявил, что никогда не удостоит их назначения полковыми командирами 'за проявленную слабость'.
А дело заключалось в следующем. В одном из полков при обыске в сундуке какого-то ефрейтора найдена была прокламация. Суд, приняв во внимание, что листок только хранился, а не распространялся, и другие смягчающие обстоятельства, зачел ефрейтору 10 месяцев предварительного заключения в тюрьме и, лишив его ефрейторского звания, выпустил на свободу... Это и вызвало гнев Сандецкого.
