трюма брига, иначе эту трудоемкую работу пришлось бы выполнять Хорнблоуэру и его людям.
- Двое к талям, остальные в трюм! - распорядился Хорнблоуэр.
Через несколько минут наблюдавший в подзорную трубу со шканцев Пеллью стал свидетелем подъема первого мешка с зерном с загруженного лихтера.
- Этот парень не подведет! - произнес Пеллью вслух и обратился к Болтону: - Распорядитесь поднять якорь.
Стоя у талей, Хорнблоуэр услышал усиленный рупором голос своего капитана.
- Удачи вам, м-р Хорнблоуэр. Через три недели жду вас в Гибралтаре.
- Так точно, сэр! Благодарю вас, сэр!
Один из матросов тронул Хорнблоуэра за локоть.
- Прошу прощения, сэр, но вы слышите, как громко мычат эти бедняги? Очень жарко, сэр, и они хотят пить.
- О черт, - выругался Хорнблоуэр, - только этого мне не хватало!
Раньше заката нечего было и думать о погрузке скота. Он оставил часть матросов продолжать грузить ячмень, а с остальными отправился на лихтер. Надо было придумать способ напоить скот на лихтере, что само по себе представляло значительные трудности, так как все запасы пресной воды находились на бриге. Почти половина трюма 'Кэролайн' была занята бочками с водой и прессованным сеном. С помощью насоса и длинного шланга воду из бочек удалось подать на борт лихтера, но возникла новая проблема. Почуяв воду, животные словно обезумели. Они всем скопом ринулись на левый борт, куда был протянут шланг, и чуть не перевернули лихтер. Один из матросов, попавшийся на пути стада, едва не был растоптан и спасся только тем, что вовремя прыгнул за борт. Хорошо еще, что он умел плавать.
- Черт побери! - выругался Хорнблоуэр во второй, но далеко не в последний раз за этот сумасшедший день.
Лишенный совета старших товарищей, он вынужден был в одиночку постигать хитрую науку сохранения скота живым в условиях морского плавания. Ежечасно и даже ежеминутно приходилось сталкиваться все с новыми и новыми проблемами. Но настоящий моряк должен уметь делать все, тем более, что Хорнблоуэр обладал счастливой способностью учиться на собственных ошибках, а главное, никогда их больше не повторять.
Уже совсем стемнело, когда Хорнблоуэр распорядился прекратить работы и отправляться спать. Но утром он безжалостно поднял измотанных матросов еще до рассвета, и все началось сначала. Утро еще не кончилось, когда последний мешок с зерном занял свое место в трюме. Теперь предстояло самое трудное: перегрузить бычков с лихтера на бриг. Накануне их удалось напоить, хотя и скудно, а вот накормить не получилось. Неудивительно поэтому, что у большинства животных настроение было прескверным. В таком состоянии они могли стать опасными для людей, и приходилось принимать все меры предосторожности. Вначале работа спорилась, как ни парадоксально, из-за чрезмерной скученности стада на лихтере. Двое или трое матросов обвязывали ближайшего бычка ремнями под брюхом, а затем он с помощью лебедки переносился на палубу брига, где его сразу же вталкивали в один из загонов. Вид несчастных животных, жалобно мычащих при подъеме, здорово веселил занятых погрузкой матросов. Веселья у них заметно поубавилось, когда очередной бык вырвался на свободу и начал гоняться за ними по всей палубе, угрожая проткнуть своих мучителей внушительного вида рогами. Устав бегать, бык сам забрел в загон, где его тут же и заперли. Что же касается Хорнблоуэра, то он во всей этой истории вообще не видел ничего смешного. Он то и дело поглядывал на солнце, от души надеясь, что матросы сумеют все закончить до наступления темноты.
Лихтер понемногу пустел, предоставляя оставшимся там животным все больше и больше свободного пространства. Проблемой стало отловить каждого нового бычка. Животные нервничали, метались во все стороны, взбудораженные мычанием своих собратьев, переправляемых неизвестно куда по воздуху прямо над их головами. Еще до полудня и сам Хорнблоуэр и его люди настолько вымотались, что еле передвигали ноги, словно не скот грузили, а целый день сражались с превосходящим силой врагом. Среди матросов не было ни одного, кто не согласился бы променять эту кошмарную работу на что-нибудь привычное и простенькое, например, зарифить верхние паруса на грот-мачте в штормовую ночь. Хорошo еще Хорнблоуэру пришла в голову идея соорудить на лихтере временные перегородки, чтобы ограничить бычкам возможность маневра. После этого работа пошла существенно быстрее, хотя все равно отняла массу времени. При погрузке не обошлось и без несчастных случаев - пара бычков сорвалась с ремней на палубу и переломала ноги. Еще несколько самых слабых животных были раздавлены своими же собратьями.
Неожиданное событие заставило временно прекратить погрузку и несколько развеселило приунывшую команду. От пирса отвалила лодка и направилась к бригу. На веслах сидели смуглолицые мавры, а на корме под тентом - старый знакомый - казначей. Хорнблоуэр предоставил право вести переговоры Тэплингу, но и сам прислушивался к их оживленной торговле. Как выяснилось, бей не настолько испугался чумы, чтобы отказаться от денег. Хорнблоуэр не возражал относительно расплаты, но настоял, чтобы лодка держалась с подветренной стороны. В конце концов, Тэплинг и казначей пришли к обоюдному согласию, деньги погрузили в пустой бочонок из-под рома и спустили его на воду, где уже ждали гребцы.
После этого работы возобновились, но до темноты, как и опасался Хорнблоуэр, удалось перегрузить лишь половину всего скота. Пришлось опять ломать голову, как накормить и напоить оставшихся на лихтере животных. К счастью, часть матросов имела раньше дело с крупным рогатым скотом, будучи уроженцами сельской местности. Они-то и дали Хорнблоуэру несколько ценных советов, за что он был им бесконечно признателен, хотя и не позволил себе выразить свою благодарность во всеуслышание.
На рассвете Хорнблоуэр снова поднял людей. И новый день не обошелся без происшествий. Рассвирепевший бычок не пожелал войти в загон, а вместо этого почему-то избрал своей жертвой беднягу Тэплинга, вышедшего на палубу покурить. Тому пришлось немало побегать, уворачиваясь от рогатого преследователя, прежде чем его удалось укротить. А когда погрузка была наконец завершена, перед Хорнблоуэром встала новая проблема: отходы, как деликатно назвал навоз один из матросов. Сено, вода, 'отходы' - Хорнблоуэр сильно засомневался, сможет ли он вообще отплыть, поскольку все его восемнадцать человек команды оказались загружены выше головы, а ведь надо было еще и кораблем управлять.
Но в чрезмерной загруженности экипажа были и свои преимущества. Например, ни один человек за все время ни разу не вспомнил о чуме. Но из гавани следовало убираться, и как можно скорее. Стоило подуть нередкому в этих местах северо-восточному ветру, и все они могли заразиться. Хорнблоуэр решил выйти в море при первой возможности. Это потребовало некоторой подготовки. Прежде всего, он разбил своих людей на вахты, назначив вахтенными офицерами старшину Максуэлла и его помощника Джордана. Сам Хорнблоуэр совмещал в своем лице капитана и штурмана. Один из матросов вызвался поработать коком, но потребовал помощника. Хорнблоуэр оглядел своих подчиненных и без долгих колебаний определил на кухню Тэплинга. Тот открыл было рот, готовый протестовать, но вовремя заметив выражение лица Хорнблоуэра, закрыл его и молча направился на камбуз. К сожалению, не нашлось подходящих кандидатур на должности боцмана, плотника и врача. Впрочем, успокоил себя Хорнблоуэр, если и возникнет необходимость во враче, то не надолго.
- Поднять кливер и марселя! - приказал Хорнблоуэр. - С якоря сниматься!
Так началась без малого трехнедельная одиссея транспортного брига 'Кэролайн', ставшая впоследствии легендарной, благодаря, главным образом, не в меру приукрашенным рассказам ее непосредственных участников. Эти три недели прошли в плавании вдоль северных берегов западной части Средиземного моря. Хорнблоуэр поневоле был вынужден держаться подальше от Геркулесовых Столбов, где противные ветры и коварное течение легко могли унести бриг в Атлантику. Но и отдаляться от цели своего плавания он не собирался. Вот почему 'Кэролайн' моталась между северным побережьем Африки и южным побережьем Испании, повсюду оставляя за собой ядреный запах скотоводческой фермы. 'Кэролайн' была уже далеко не первой молодости, даже при небольшом усилении ветра она начинала течь, как решето. В конце концов Хорнблоуэру пришлось выделить людей для круглосуточной работы насосов. Одни матросы качали воду из трюма, а другие из моря: 'отходы' накапливались с ужасающей быстротой и их дважды, а то и трижды в день приходилось смывать с палубы из шлангов.
Едва ветер начинал свежеть, 'Кэролайн' становилась столь же неуправляемой, как норовистая кобыла. Палуба, сколько ее ни поливали, рассыхалась от жары и зияла щелями, сквозь которые сочились в жилые отсеки все те же 'отходы'. Единственным утешением было обилие свежего мяса. Матросы, да и сам
