Хорнблоуэр не понял слов испанца, но догадался об их смысле: это было официальное предложение сдаться. Но тут испанец увидел на палубе двух женщин и поперхнулся на полуслове. Хорнблоуэр поспешил представить ему герцогиню на достаточно близком, как он надеялся, к испанскому языке.
- Сеньор эль тененте эспаньол... Сеньора ла дукесса де Уорфдэйл.
Если лейтенант чего и не понял, то слово 'ла дукесса' произвело на него магическое впечатление. Он немедленно склонился перед дамой почти до самой палубы и был вознагражден коротким холодным кивком. Вот теперь Хорнблоуэр наверняка убедился, что его бумаги в надежных руках. Это несколько утешило его и примирило с потерей корабля и испанским пленом. С подветренной стороны послышались отдаленные раскаты грома. Хорнблоуэр прислушался. Гром не утихал, а напротив - усиливался. Больше всего это напоминало бортовые залпы линейных кораблей. И тут Хорнблоуэр понял, что это такое. Где-то у мыса Сан-Висенти английская эскадра все же перехватила вышедший под покровом ночи и тумана из Кадисской бухты испанский флот, и теперь там начиналось крупное морское сражение. Все громче и громче звучали орудийные залпы. Даже поднявшихся на борт 'Ревена' испанцев охватило лихорадочное возбуждение. А Хорнблоуэру оставалось только стоять посреди палубы и ждать, пока его вместе с экипажем не погрузят в шлюпку и не отвезут в неволю.
Неволя оказалась еще хуже, чем он представлял. Когда прошло оцепенение первых дней плена, Хорнблоуэр в полной мере осознал, что он потерял, лишившись свободы. Даже известие о страшном разгроме, которому подвергся испанский флот в сражении при Сан-Висенти, не могло облегчить страданий и отчаяния молодого офицера. Нельзя было сказать, что условия содержания военнопленных были столь уж невыносимыми. На каждого заключенного приходилось примерно десять квадратных футов тюремного пространства - много больше, чем на том же 'Неутомимом'. Обращение с Хорнблоуэром и другими пленными младшими офицерами, размещенными в помещении бывшего парусного склада крепости Эль-Ферроль, было достаточно гуманным. Угнетало другое: несвобода, позор плена, неясность будущего. Моральные муки были куда страшней физических.
Спустя четыре месяца после его пленения Хорнблоуэр получил письмо. В этом не было ничего удивительного - почтовая служба в Испании была, по общему мнению, самой плохой в Европе. Но несмотря на все преграды и помехи письмо все-таки дошло до адресата. На конверте пестрели многочисленные пометки и различные адреса, свидетельствующие о том, что путь его к месту назначения был кружным и нелегким. Хорнблоуэр выхватил письмо из рук туповатого испанского надсмотрщика, который никак не мог прочитать его фамилию на конверте, и вертел его в руках, пытаясь угадать, от кого оно. Почерк на конверте был ему незнаком. Когда он сломал печать и принялся за чтение, первая же строка заставила его усомниться, что письмо адресовано именно ему. Оно начиналось словами: 'Мой дорогой мальчик!' Как во сне, Хорнблоуэр дочитал до конца.
Мой дорогой мальчик!
Я надеюсь, вам доставит удовольствие узнать, что ваше поручение выполнено, а доверенный вами предмет благополучно доставлен по назначению. Когда я вручала его, мне сообщили, что вы находитесь в плену и дали ваш адрес. Мое сердце обливается кровью, когда я думаю о вас. Еще мне сказали, что очень довольны вашими действиями. Самое интересное, что один из этих адмиралов имеет кое-какой капитал в театрах Друри Лэйн. Кто бы мог подумать?! Он улыбнулся мне, а я улыбнулась ему. Тогда я еще не знала, что у него есть акции и улыбнулась просто так, от чистого сердца. Когда он стал меня расспрашивать, боюсь, я немного наврала ему о всяких опасностях и препятствиях, которые стояли на моем пути. Но он мне поверил, хотя на самом деле ничего такого, конечно же, не было. Мой рассказ так расстрогал этого милого старичка, что он в тот же день встретился с Шерри и потребовал для меня роль в его новом спектакле. Спешу похвастаться: Китти Кобхэм снова играет на сцене, пускай и на вторых ролях. Иногда мне хлопают, и это очень приятно. Между прочим, в пожилом возрасте есть свои преимущества, о которых я раньше и не подозревала. С тех пор как мы виделись в последний раз, я не выпила ни глотка вина и в будущем не собираюсь. Адмирал обещал переслать вам мое письмо. Я очень надеюсь, письмо найдет вас и доставит несколько приятных минут, а также утешит в вашей беде.
Я молюсь за вас каждую ночь.
Преданная вам навеки
Кэтрин Кобхэм.
'Утешит в беде?' Что ж, пожалуй. Было приятно сознавать, что он не ошибся и доверил бумаги достойной женщине. Было также приятно слышать, что в Адмиралтействе довольны его поведением. Даже мысль о том, что Китти Кобхэм обрела на сцене вторую жизнь, отзывалась теплом в душе Хорнблоуэра. Но все это вместе взятое могло лишь на незначительную толику облегчить его страдание и отчаяние.
Вошел стражник в сопровождении переводчика - рыжего ирландца, добровольно перешедшего на сторону испанцев, - и через него сообщил Хорнблоуэру, что комендант крепости желает его видеть. На столе коменданта лежали какие-то бумаги, и Хорнблоуэр решил, что они прибыли вместе с полученным им письмом.
Всегда вежливый комендант поздоровался с Хорнблоуэром и предложил ему стул.
- Благодарю вас, сэр, - ответил Хорнблоуэр с благодарностью на своем пока еще нетвердом испанском, который он начал изучать с первых же дней пребывания в плену.
- Вы получили повышение, - бесстрастным голосом перевёл ирландец слова коменданта.
- Что-что? - спросил Хорнблоуэр, не веря своим ушам.
- Повышение, - повторил ирландец. - Вот письмо... 'Настоящим уведомляются испанские власти, что за доблестную службу исполняющий обязанности лейтенанта Флота Его Величества мичман Горацио Хорнблоуэр произведен в лейтенанты с зачетом выслуги за время исполнения обязанностей такового. Лорды Адмиралтейства выражают уверенность, что испанские власти по получении этого уведомления незамедлительно предоставят вышеупомянутому м-ру Хорнблоуэру соответствующие его новому рангу содержание и привилегии'. Теперь вы довольны, молодой человек?
- Примите мои поздравления, м-р Хорнблоуэр, - сказал комендант.
- Благодарю вас, сэр.
Пожилой комендант одарил Хорнблоуэра доброй улыбкой и начал что-то говорить, но познаний Хорнблоуэра в испанском было явно недостаточно, и он вопросительно поглядел на переводчика.
- Господин комендант сообщает вам, что вы будете переведены в отделение для старших офицеров.
- Благодарю, - сказал Хорнблоуэр.
- Вы будете получать содержание, равное половинному жалованью лейтенанта флота.
- Благодарю, - повторил Хорнблоуэр.
- Вам может быть предоставлена относительная свобода передвижения в пределах крепости, а также ежедневный двухчасовой отпуск в город, если вы согласитесь дать честное слово офицера, что не будете пытаться совершить побег.
- Благодарю вас, сэр! - сказал Хорнблоуэр с чувством, близким к экстазу.
Эти двухчасовые прогулки за пределы крепости во многом скрасили горечь плена, хотя полностью изгладить ее было, конечно же, невозможно. Хорнблоуэр бродил по узким городским улочкам, заходил в кофейни выпить чашку шоколада или стакан изумительного местного вина, если в кармане звенели деньги, вступал в разговоры с местными жителями и солдатами гарнизона, совершенствуя свой испанский, но чаще всего его влекло на природу. Он мог часами стоять на прибрежных скалах за городской чертой, взбираясь туда по узеньким козьим тропам, и смотреть на море, ощущая свежее дыхание ветра и тепло солнечных лучей на коже. В такие минуты он ненадолго забывал о своей неволе и чувствовал себя свободным. К тому же теперь у него было сносное помещение, лучше питание, а самое главное, у него был чин лейтенанта заветная ступень, на которую ему все же удалось шагнуть, причем в тот момент, когда он никак не мог этого ожидать. Конечно, чин лейтенанта - не Бог весть что, но все-таки он теперь был королевским офицером, а значит, мог рассчитывать, что не умрет с голоду даже в случае окончания войны. Хорнблоуэр знал, что на половинное жалованье особенно не разгуляешься, а получить место для лейтенанта с малой выслугой было почти невозможным, но об этом он старался не думать. Он честно заработал свои эполеты и недаром удостоился одобрения высоких чинов в Адмиралтействе. Эти мысли часто согревали его по ночам и во время его одиноких прогулок.
Пришла зима и принесла с собой частые шторма, налетающие из Юго-западной Атлантики. В тот день тоже бушевал шторм. Он зародился за три тысячи миль от берегов Испании, но донес до них всю свою
