- А как я тебя целую, милый, если б ты только знал!
Голос у Элизабет был какой-то сломанный, затаенный:
- Здравствуй, седой братик, рада тебя слышать...
- Здравствуй, девочка. Как дети?
- Орут, бьют посуду, играют с Крис в прятки с утра и до вечера. Свою докторскую она пишет по ночам... Слушай, милый, тут, оказывается, очень нужен Роберт Харрис и Мигель...
Роумэн не сразу понял:
- Что?!
- Спарк и Крис были против того, чтобы я это говорила тебе... Но я все же решила сказать...
<Это Штирлиц, - понял Роумэн. - Он звонил к ним. Что-то случилось, видимо, крайне важное. 'Мигель' - это Майкл Сэмэл. Харрис - понимаю, они давно знакомы, но отчего Майкл Сэмэл?!>
- Передай-ка трубку Крис, сестреночка...
- Я целую тебя, седой брат. У тебя замечательная жена, лучше не бывает.
- Пока терплю, - сказал Роумэн и ему сделалось стыдно этих своих слов, но он заставил себя сказать именно так, он-то уж никак не имеет права до конца открываться перед макайрами, хотя те все знают, не надо обольщаться, они знают все.
- Милый, ну и что? - голос Кристы был тревожный, какой-то звенящий.
- Все хорошо, конопушка. Все так, как надо. Жизнь - это драка, в ней надо уметь проигрывать...
- А ты что, прочитал и 'Мэйл' тоже?
- Нет. Что там напечатано?
- Нет, нет, ничего...
- Ответь мне, пожалуйста, что там было напечатано?
- В позавчерашнем номере... Про Гаузнера... Про то, что он был убит каким-то Штирлицем... Нам прислали эту газету сегодня, ума не приложу, кто... Я думала, тебе ее уже вручили...
- Хорошо, человечек, жди, скоро я вернусь, обсудим все на спокойную голову... Когда плохо - Грегори прав - всем надо быть вместе, ты поняла меня?
Он сдал билет в Вашингтон и купил место в самолет, следовавший в Лондон; по счастью, одно место в салоне первого класса оказалось пустым, кто-то опоздал, спасибо ему. А может быть, ей. Только очень плохо, если опоздал не <он> или <она>, а просто это место держали для него <они>, макайры.
- Как это мило, что вы нашли меня. Пол, - Харрис действительно обрадовался Роумэну; он даже не очень-то удивился, отчего американец приехал к нему в редакцию без звонка; помнил, как добр был к нему в Мадриде Роумэн, как щедро делился информацией, особенно когда дело касалось ИТТ, а Харриса это не могло не интересовать, потому что дела корпорации <Бэлл>, в которой его семья играла не последнюю роль, шли все хуже и хуже: полковник Бэн относится к числу людей с челюстями; шагает по трупам; лишен каких бы то ни было сантиментов, акула.
- Я рад еще больше. Боб, - ответил Роумэн и, не ожидая приглашения, сел в маленькое кресло, стоявшее возле окна; за последние два дня он спал всего пять часов, не брился, лицо поэтому выглядело так, словно в редакцию пришел запойный. Как еще пустили внизу? Мистер Патрик весьма внимателен, следит за каждым, кто приходит в газету, сейчас много психов, фронт калечит людей, бывали уже скандалы, шокинг, удар по престижу. - Слушайте, вы как относитесь к Штирлицу?
- Вы же читали <Мэйл>... Кто бы мог подумать...
- Это гнусная формулировка. Боб, - <кто бы мог подумать>... Это отвратительная формулировка... Почему же тогда вы не подумали?!
- Пол, вы несносны, - Харрис улыбнулся, почувствовав растерянность; он отвык от американца, от его манеры вести себя; прелестные, добрые заокеанские дикари; ничего не попишешь, они еще не наработали в себе культуры поведения, но человек он славный; смешно, конечно, и думать, чтобы пригласить его в дом отца, старик сляжет в постель от такого гостя, все можно изменить, кроме островных традиций. - Вы сегодня выглядите несколько утомленным. Кофе?
- Ну его к черту, я и так им опился за последние дни. Дайте холодной воды. Только сначала ответьте мне про Штирлица.
- Он производил впечатление интеллигентного человека, как ни странно. Он выделялся изо всех тех наци, которые создавали Франко в Бургосе.
- Вот видите... Вы представляете его себе в роли злодея-отравителя?
- Говоря откровенно, не очень. Но материалы Майкла Сэмэла вызвали бурю, они довольно крепко аргументированы.
- Нацистами.
- Что?!
- То, что слышите. Ему всунули гестаповские материалы. Кому-то надо вымазать Штирлица дерьмом, как грязного уголовника, вот в чем дело... А кто этот Сэмэл? Не из парнишек сэра Освальда'?
_______________
' О с в а л ь д М о с л и - лидер английских фашистов.
- Нет, нет, он вполне пристойный консерватор, из хорошей семьи, он никогда не имел ничего общего с Мосли...
- Воевал?
- Ему двадцать три года и минус пять зрение.
- У меня минус три.
- Давно?
Роумэн пожал плечами:
- Давно. С наци нужно воевать вне зависимости от зрения. Пусть носит очки.
- О, Пол, вы слишком строги к нему, я убежден, что мистер Сэмэл джентльмен.
- Берете на себя ответственность?
- Вы не объяснили мне предмет вашего к нему интереса.
- Меня интересуете вы не меньше, чем он.
- В качестве?
- В качестве человека, который может получить кое-какую информацию о нацистских связях ИТТ.
- Это очень любезно с вашей стороны, но почему вы убеждены, что меня так уж интересует ИТТ?
- Боб, не вертите задницей.
- Если бы я не помнил вас в Мадриде и не ценил вашу доброту, я был бы вынужден прервать разговор, Пол.
- Мало ли, что бы вы решили... Я бы его не прервал. Словом, Штирлиц ждет нас. Сэмэла и вас. Он хочет сделать заявление.
- Это в высшей мере интересно, но сколь тактично с моей стороны встречаться с ним, если о нем пишет мистер Сэмэл?
- А вы познакомились со Штирлицем десять лет назад в Бургосе. И он хочет увидеть Сэмэла в вашем присутствии. Билет за океан готов оплатить я.
- Если мистер Штирлиц действительно обладает интересной информацией об ИТТ, я попробую - как вы посоветовали мне - обратиться в <Бэлл>.
- Звоните Сэмэлу... Хотя нет, не надо... Едем к нему.
- Но это не принято. Пол! Я не могу приезжать к человеку без предварительной договоренности.
- Слушайте, Боб, идите-ка вы к черту с вашим островным этикетом, а?!
Харрис секунду раздумывал - обидеться или пропустить мимо ушей эти слова, рассмеялся и, поднявшись из-за стола, сказал:
- Пошел.
Того парня, что п а с его в Асунсьоне, Роумэн заметил сразу же, как только самолет, на котором летели Харрис, Сэмэл и он, приземлился в международном аэропорту Буэнос-Айреса <Изейза>. Его машина не отставала ни на метр от их такси, когда они переезжали в <Аэрогару>, - именно оттуда летали самолеты местной авиакомпании. Он сел в тот же самолет, который летел в Кордову. <Ну, погоди, Макайр, - думал Роумэн, то и дело оглядываясь на парня, - мы с тобой сочтемся, завтра вечером я сочтусь с тобой, плачет по тебе мой коронный правый - снизу вверх с перенесением тяжести тела на стопу левой ноги. Как же потешался Эйслер, когда я показывал ему этот удар, сколько грусти было в словах Брехта: 'Милый Пол, это хорошо для американцев, когда они смотрят голливудские фильмы; фашизм побеждают не апперкотом, а головой, рассудком, логикой и убежденностью; идеей, говоря иначе'>.
