– Холодное – буду. – Катюшин снова вздохнул, точно волок мешок в гору. – Я чего тебе сказать-то хочу… при всех…
– Ладно, проехали, – Базис махнул рукой. – Кто старое помянет… Мотоцикл-то твой где?
– Екнулась машина, глушитель полетел.
– Ничего, починим. – Базис поставил на свободный столик запотевшую в холодильнике бутылку «Балтики».
Катюшин шагнул под навес, уселся.
– Ну? – Катя тоже сразу взяла быка за рога. – Ты нам новости пришел рассказать или как?
– Твой муж. – Катюшин кивнул в сторону – под навес вошел Кравченко, выспавшийся и вполне благодушный. – Привет. – Катюшин сразу же поднялся. Он едва доходил Кравченко до плеча. – Я, собственно, к тебе тоже по делу. Начальство фамилию твою спрашивает. Ты ж опасного преступника задержал как-никак. Ну, в героях теперь тут у нас ходишь.
– А у нас одна фамилия. – Кравченко по-хозяйски положил Кате руку на плечо и отодвинул вместе со стулом Мещерского. – Подбери-ка ноги, Серега. Ишь, как барин тут расселся.
Катюшин снова вздохнул. Вздохнул украдкой и Мещерский. И деловито спросил:
– Вы… вас Клим зовут? Вы узнали, кто он такой? Как его настоящее имя?
Катюшин помедлил:
– Его имя мы узнали. Тоже сложа руки не сидели, пусть тут некоторые не думают.
– Да кто он такой, если не Сукновалов? – не выдержала Юлия.
– Он? – Катюшин взглянул на Катю, словно одной ей доверяя эту тайну. – Настоящее его имя Куртис. Куртис Андрей Наумович, уроженец Бреста. До ноября 1991 года проживал в Новгороде, работал начальником снабжения местного автокомбината, а потом организовал автокооператив. С ноября девяносто первого разыскивается прокуратурой Петербурга за совершение убийств на территории Ленинградской и Новгородской областей.
– Что за убийства? – спросила Катя.
– Аналогичные нашим. За ним две жертвы в Старой Руссе – обе студентки-первокурсницы, приехали на каникулы домой погостить. И убийство школьницы в Гатчине. Жертвы он почти всегда брал на дороге: сажал девочек в машину, якобы прокатить, подвезти. В Гатчине нашлись свидетели. Его видели с погибшей девочкой. Куртиса вызвали на допрос в прокуратуру повесткой, хотели сначала все проверить, устроить опознание. Но он сразу что-то заподозрил и скрылся. Потом во время обыска на квартире были найдены неопровержимые улики его причастности к убийствам – вещи потерпевших, в основном предметы одежды, белье нижнее. Он их как фетиш хранил на память, – Катюшин поморщился. – С ноября девяносто первого Куртис в розыске. Он тогда как в воду канул. Сейчас выясняется, что он в Латвию подался. Десять лет назад там можно было с концами спрятаться. Но под своей фамилией он и там боялся жить, ему нужны были другие документы. И тут, как выяснилось, ему попался некий Сукновалов Григорий Петрович – инженер, одинокий, пьющий, проживал в Риге в однокомнатной квартире. Куртис познакомился с ним в пивной, Сукновалов рассказал ему о себе по пьянке. И Куртис решил, что лучших документов ему не найти. Сукновалова он убил, оглушил пьяного, забрал паспорт, а тело сбросил с пирса в море. Из Риги сразу же для безопасности перебрался в Лиепаю. Но он мог не опасаться, настоящего Сукновалова никто не искал. В Латвии тогда, в начале девяностых, каша заваривалась. Почтовый ящик, где Сукновалов инженером работал, оттуда перевели, сотрудники разъехались кто куда. Куртис-Сукновалов около года скрывался в Лиепае. Но, как оказалось, как он сам на допросе признается, с русской фамилией в Латвии существовать было сложно. В конце девяносто второго года Куртис-Сукновалов перебрался в Калининград, и начал место себе подыскивать – потише, поглуше, – Катюшин усмехнулся. – Вот и выбрал наш анклав, косу: слева море, справа залив и до обеих границ рукой подать. Он на допросе признался: на сто, мол, процентов был уверен, что документы у него железные, что у Сукновалова нет никакой родни. И та встреча в ресторане с его сестрой явилась для него громом среди ясного неба.
– Но почему он снова принялся за старое? Почему начал убивать уже здесь? Через столько лет? – спросила Катя.
– За ним три убийства с девяносто первого года плюс наши жертвы. Это пока то, что очевидно, – ответил Катюшин. – Темный пробел почти в восемь лет в его биографии еще надо прояснить. Он тут у нас с бизнесом активничал, машинами торговал, часто в Польшу ездил, в Литву, в Белоруссию. Как знать, может, и там за ним какие-то трупы есть? А здесь у нас первое убийство он совершил этой весной. Он говорит, что, мол, сам не знает, что на него вдруг накатило. Он, мол, думал, все это давно в прошлом, в той, другой, его жизни осталось и больше уже не вернется. Тут у него вроде все путем было, жизнь наладилась – деньги, бизнес, дом отличный, машины каждый год менял. Это не я выдумываю, домысливаю, это его слова. Он со следователем на допросах охотно разговаривает, его, как плотину, прорвало. Говорит, этой зимой с Мартой познакомились случайно в Калининграде. Говорит – увидел ее и сразу понял, с первого взгляда, что… Ну, Марта красивая у нас, понятно. В общем, страстью он к ней загорелся, воспылал, начали встречаться. А спустя несколько недель внезапно ощутил в себе перемену, понял, что прошлое вернулось. Он следователю говорит: «Снова накатило, словно это уже и не я был».
Наших – Пунцову, Охрименко Вику и Нефедову Дашу – он брал по той же, уже отработанной, схеме. Пунцову он еще раньше заприметил в гараже, – Катюшин посмотрел на Базиса. – Нефедову на причале часто встречал и Охрименко видел – она по утрам по шоссе бегала, тренировалась. У нас же тут Сукновалова все знали, уважали. Как же – хозяин, фабрику возрождает. Ему нетрудно было в доверие войти, к девчонкам подъехать. Он их, как и тех, прежних своих, всегда предлагал подвезти, прокатить на «Мерседесе». Но делал это всегда очень осторожно, выбирал момент, помня тот свой прокол в Гатчине, избегал любыми способами свидетелей.
– А куда же он их вез, где убивал? – спросил Кравченко.
Катюшин покосился в его сторону:
– С ним почти сразу после задержания выход на место сделали. На рыбный комбинат наш. Да, туда он девчонок и привозил. Он один цех там перестраивать, реконструировать начал, тот, что возле самого причала. А другие заброшенные стоят. Предлог был всегда один и тот же: не хотите, девочки, взглянуть на мою фабрику, мое строительство? Ну, девочки и клевали. А там он заводил их в ангар, насиловал, убивал, затем начинал главный свой ритуал… там, в ангаре, множественные следы крови найдены, части их одежды – разорванные, разрезанные на клочки, белье, туфельки – фетиши его.
– А то, что он трупы в воду всегда бросал? – спросила Юлия тихо. – Эта наша легенда, она как-то
