Кравченко помолчал.
– Мне Марина Иванова рассказала насчет усыновления.
– А, это… Старая история. И потом, там все ведь чисто формально.
– Мало ли! Но факт-то остается: Алисе предпочли брата, и предпочла та, которую… которую Алиса любила с детства. Петру достанется все, его рассматривают как будущего главу семьи, а ей…
– Да будет вам известно, Вадим, деньги вообще не интересуют Лисенка. Это, может, одна из самых поразительных и привлекательных черт этого юного и сложного существа: полное бескорыстие. В наше время это трогает, знаете ли. Не кривите саркастически губы – это святая правда. Алиса просто никогда ни в чем не нуждалась и поэтому, как ни странно,
– Но все равно, пусть не с корыстной точки зрения, но предпочтение, оказанное Мариной Ивановной Петру, могло ее озлобить.
– На Петьку она злиться долго не может: она его жалеет и презирает, но потом снова жалеет. Несчастный он малый в самом деле. Совершенно закомплексованный мальчишка. Я его прежде пытался расшевелить, сделать из него мужика, но… все без толку. А с Алиской они очень близки, она ведь часто живет у него в квартире, хозяйство ведет. Думаю, они так и будут вместе колупаться, если с браком у нее ничего не выйдет. Петька, наверное, одну ее и любит из всей нашей большой и дружной семьи. Любит потому, что она – вылитая мать, даже, говорят, по характеру чрезвычайно похожа.
– Вы Петра в детстве из колодца вытащили?
– Точнее, свалиться помешал. Но это тоже старая история. Ни он, ни я об этом вспоминать не любим. – Зверев снова глотнул из бутылки. – К нашему делу это не относится, а вот… насчет вашего сообщения, Вадим… Вот что для меня остается загадкой: когда она успела запихнуть бритву в клавиши? Мы же все находились в зале, все на глазах, так сказать, происходило…
– Ну, это секундное дело, ловкость рук и… А все-таки, Григорий Иванович, если это сделала Алиса, почему она так поступила? Чем ей Корсаков помешал?
– Димка? А кто вам сказал, что эта бритва предназначалась ему? – Зверев пожал плечами. – Прекрасно помню: Майя кончила играть и отправилась к ящику. А к роялю подошла Марина. Бывает у нее такая минута, когда хочется сесть за инструмент и… не играть, не петь даже, а просто услышать звуки, поговорить на своем собственном языке – особенно когда на душе тяжело. Некоторые берут любимую книгу, Марина садится играть…
– Но ведь она не стала играть.
– Не стала. Но мы все думали, что станет. И ждали, но тут пришел Егор и… Кстати, Алиса столкнулась с ним в дверях. Она выходила из зала. А потом, спустя минут пять, мы услышали, как она кричит.
В освещенном окне зала появился силуэт: Алиса, прижавшись лицом к стеклу, смотрела в сад. Зверев наклонился и поставил бутылку на траву.
– Вадим, вы хоть что-нибудь понимаете, что у нас тут происходит? – спросил он тихо.
– Нет.
– А милиция, как вы считаете?
– Тоже, думаю, нет. Они, правда, надеются, что будут понимать больше после дактилоскопической экспертизы, если узнают, в чьих именно руках находились щипцы. – Кравченко искоса следил за выражением его лица.
– Они и с убийством Андрея на что-то подобное надеялись. А кончилось все тем, что измордовали одного Димку.
– Этим как раз ничего не кончилось, Григорий Иванович. Тут вообще до конца пока далековато.
– Ну, вам, наверное, виднее, – Зверев усмехнулся. – А я давно не интересовался: как там ваш
– Такие амбалы хворают редко. Сидоров обязательно приедет.
Зверев смотрел на освещенные окна.
– Так она плачет, вы сказали? А кто там с ней? – в голосе его что-то дрогнуло.
– Кажется, Файруз.
Зверев встал.
– Вы куда, Григорий Иванович?
– Пойду взгляну… плачет все-таки… Бутылку оставляю вам. И мой совет, Вадим, напейтесь сегодня.
– Но вы же говорили:
– Эта девочка росла на моих глазах, Вадим. Понимайте как вам будет удобно. А потом… никто же вас не принуждает
Глава 27
Поцелуй
Мещерский на кухне выпил две чашки крепчайшего кофе, но все равно это помогло мало; глаза слипались. Даже сознание того, что в доме – убийца, особо не взбадривало: нервы щекотал холодок страха, но затем накатывала сонливая волна и все казалось не важным: бог с ним, утро вечера мудренее.
И все же, пусть из одного только упрямства, Мещерский решил перебороть себя. В начале первого, съев
