– В саду был кто-то еще?
– Да. Димка. Он в шезлонге загорал.
– А секретаря вашего вы не видели?
– Он крутился возле машины, вроде ехать куда-то собирался.
– Так. А что вы делали на озере в то утро?
– Отдыхал. Ничего не делал, короче. Вернулся домой в начале второго, помог сестре машину вымыть. Потом двигатель надо было проверить.
– Какая у вас машина?
– «Тойота». Старая уже, барахлит.
– А возвращались вы с озера этой вот дорогой, мимо колодца?
Новлянский отвернулся и оперся на бетонное кольцо.
– Так и знал, что вы именно так зададите свой следующий вопрос, капитан. Но… я бы, будь я на вашем месте, задал бы его несколько иначе: а что вы сейчас тут, Петр Станиславович, делаете у этого самого колодца? – Он смотрел в сруб. – Так, мне кажется, будет для всех интереснее.
– Ну и?.. – опер насторожился. – Что сейчас-то?
– И я отвечаю на ваш своевременный вопрос, капитан: стою и думаю. – Новлянский холодно усмехнулся. – Думаю о том, какую роль во всем этом странном деле играет этот вот роковой колодец. И эта кровь: здесь и здесь на стенках, и там внутри сруба – видите?
– Ну?
– Ведь тогда вы обнаружили Андрея
Кравченко и Мещерский обменялись молниеносным взглядом: Пит знает больше, чем говорит, он…
– Я подумал, что такие вот потеки крови могли получиться от того, что тело возложили на колодец
Сидоров облизнул пересохшие губы.
– Вы правы. Ну? И что все это, по-вашему, значит?
Новлянский присел на корточки, примял ладонью мокрую траву, колупнул мох в бетонной трещине.
– Это значило бы очень многое, если бы вы приняли к сведению один весьма примечательный факт. Не менее примечательный, чем моя пресловутая «материальная заинтересованность».
– Ну? Что еще за факт? Да говори же, черт возьми!
Сидоров терял терпение.
И тут Новлянский задал очень странный вопрос, смысл которого стал понятен только Мещерскому, и то не сразу, а через какое-то мгновение, потому что поначалу это было похоже на петарду в ночи: ослепило, оглушило и…
– А вам до сих пор не сказали, что наш Агахан – парс? Или зартошти, как он это называет?
Глава 29
Колодец смерти
– Файруз – ЗОРОАСТРИЕЦ?! – воскликнул Мещерский. – Но ведь тогда получается, что… Господи боже, ну конечно! Колодец!
Кравченко выжидательно молчал. Слово «зороастриец» кое-что сказало и ему, но самого главного он пока так и не понял. Зато Сидоров не стеснялся показать, что ему-то совершенно ничего не ясно.
– Ну? – он уставился на Новлянского. – Что вы хотите этим сказать?
Тот пожал плечами:
– А я уже все сказал, капитан. Теперь дело за вами.
– Не валяйте дурака! Какой еще к дьяволу парс? Какой зороастриец?
Сидоров злился – от его прежнего напускного спокойствия не осталось и следа.
Пит презрительно усмехнулся:
– Вы вообще где-нибудь учились? Образование-то у вас какое-нибудь имеется? Или так, криминалистический ликбез?
Опер покраснел. А Мещерскому подумалось: сознательное оскорбление в невежестве, брошенное Новлянским оперу, – ответ на слишком уж бесцеремонную его атаку. Однако оказаться свидетелем того, как человека сознательно зачисляют в ряды презираемого быдла, крайне неприятно. И вообще, если уж честно, им обоим – и оперу и «яппи» – следовало бы поучиться, как себя вести.
– Подождите-подождите, я сейчас попытаюсь попроще объяснить, – вмешался он в назревающую ссору. – Это же очень интересно! Зороастрийцы, Саша, – он примиряюще улыбнулся нахохлившемуся Сидорову, – это в настоящее время такая восточная религиозная секта, имеющая древнюю историю. В Иране последователей зороастризма осталось немного, и насколько я знаю, они живут весьма обособленно от основной мусульманской общины. Их иногда называют парсами, но только за пределами Ирана. Господи, мне же всегда казалось, что Файруз НЕ ПОХОЖ на мусульманина! Но я и представить себе не мог… Зороастрийцы почитают основателя своей религии пророка Заратустру, а также свои священные книги – в частности, «Авесту». И огромную роль в их культе играет огонь.
