После того как Файруз сказал это, в комнате повисла гнетущая тишина. И нарушил ее Кравченко:
– Скажите, а
– Да. Земля ему такого не простит. – Голос Файруза был спокойным. – Земля это суть природы, а природу нельзя оскорблять. Ее дух отомстит.
– Но вы же материалист, Агахан, марксизм вон изучали, неужели вы верите…
– Во что я верю – мое личное дело. – Но он тут же попытался загладить резкость ответа: – Извините, Вадим, я просто хотел сказать, что в жизни все меняется и с возрастом начинаешь понимать, что… что ничего не понимаешь. Словно всему надо учиться заново. И тогда вера твоих предков указывает тебе путь. Разве в вашей стране сейчас не так обстоят дела?
– А теперь я объясню вам, Агахан, почему мы вам устроили этот маленький публичный допрос. – Мещерский снова взял бразды беседы в свои руки. – Человек вы умный, так что будем с вами откровенны. Дело в том, что труп Андрея Шипова был найден нами на решетке артезианского колодца. Тело положили туда, сориентировав головой к востоку. – (Мещерский сознательно опустил детали о том, что тело Сопрано не возложили, а пытались втащить на колодец, и что обнаружили его уже на земле, сползшим вниз. Ему казалось, что в беседе с Файрузом упоминать этого пока не надо. Если убийца он – то дойдет черед и до этих подробностей, а пока…)
Иранец замер. Они все увидели: такого он не ожидал. Лицо его потемнело, став из смуглого угольным. Он растерянно взглянул на Новлянского, но тот смотрел в окно.
– Согласитесь, в наших тихих местах колодец – это весьма необычное место для покойника, – подал реплику Сидоров. – Особенно заведомо забитый колодец. Чудное место, если учесть, сколько усилий потребовалось, чтобы его туда взгромоздить. Но если предположить, что человек, убивший гражданина Шипова, больше всего на свете опасался оказаться в числе грешников,
– Каждое предположение следует доводить до конца, офицер, – голос Файруза дрогнул. – По-вашему, если Андрея нашли на колодце, значит, его убить я именно потому, что у моих предков было принято так погребать мертвых? – от волнения он даже начал ошибаться, строя фразы.
– А разве в таком предположении в данной ситуации нет ничего рационального? – парировал Сидоров. – По-моему, кое-что все-таки есть.
– По-вашему? – Файруз, задавая свой вопрос, смотрел, однако, на Новлянского, а тот по-прежнему не удостаивал его вниманием. – А зачем тогда, по-вашему, мне убить Андрея? Хоронить – да, ладно, можно на меня подумать, но убить? За что я должен убить его? Что он мне плохого сделать? А Майю Тихоновну? Или ее тоже нашли погребенной по обрядам зартошти?!
«Вот Файруз и подвел нас к тому, что Кравченко называет НЕУСТАНОВЛЕННЫМ МОТИВОМ, – подумал Мещерский. – Если даже детали совпадут и способ совершения первого убийства обернется против него, главного мы пока все равно предъявить ему не сможем: причины. И если убийца – он, он это прекрасно знает».
Однако у Сидорова подход ко всем этим сложностям был чрезвычайно простой:
– Причину убийств установит следствие, – заявил он грозно. – И не надо повышать голос, мы вас прекрасно слышим, уважаемый. До вчерашнего происшествия очередь дойдет, не беспокойтесь. Но сначала разъясните нам вот что: куда это вы уезжали на своей машине в то утро, когда убили гражданина Шипова?
Секретарь огромным усилием воли вернул себе остатки самообладания.
– Я никогда не делал из этого тайны, офицер.
– Однако следователю, вас допрашивавшему, вы ничего не сказали.
– Госпожа следователь прокуратуры не спрашивала меня, куда я ездил, она спросила: видел ли я Андрея с одиннадцати до двух часов дня.
– Не стоит пререкаться, уважаемый, – оборвал его Сидоров. – Я вам задал вопрос, а вы увиливаете от ответа.
– Я не увиливаю. У меня было свободное время, и я мог проводить его по своему личному усмотрению. – Файруз снова выражался гладкими, несколько напыщенными фразами.
– И где же вы его проводили? Как?
– Я находился с женщиной.
– Да неужели? С какой же? Фамилия, адрес.
– Фамилию не знаю, зовут Алина, работает в баре на площади в Сортавале. Блондинка. Крашеная.
По кислому выражению сидоровской физиономии Мещерский понял: блондинка Алина из бара действительно существует. Наверняка местная интердевочка по обслуживанию гостей со средствами. В каждом городишке, пусть самом захудалом, такие водятся, а тут курорт – граница…
– Ладно, проверим, – опер тяжко вздохнул. – К слову сказать – она ж путанка, СПИДа не боитесь?
– Мужчина, когда он с женщиной, ничего не должен бояться, на то он и мужчина, – в голосе секретаря сквозило презрение. – У трусов родятся горбатые дети.
«Ишь ты, восточный сладострастник, рахат-лукум, – размышлял Кравченко. – А впрочем, Алиса как-то намекала на эти его пылкие склонности. Конечно, мужик он интересный, с деньгами, кровь южная, а тут сиди сиднем возле этих: подай-принеси. Ну и тянет расслабиться. Это мы тут как монахи все, одни только думы думаем, а он жизни радуется».
– Во сколько вы вернулись из Сортавалы? – продолжал допрос опер.
– Около двух, точно не помню, сразу перед вами, Марина Ивановна отпускает меня обычно только на половину дня.
– А вы к Алинке с утречка. Ну правильно. Вечером-то у нее самая работа: на клиента больше
