«Шехеразада» шла своим чередом: отзвучало соло на скрипке, исполняемое мертвой женщиной. Женой, некогда так спешившей вместе с ребенком по Ленинградке в Шереметьево-2, но так никогда и не доехавшей до аэропорта. Простучали призрачные барабанчики, отбивавшие ритм (словно чье-то преданное сердце) в танце влюбленных, и вот корабль Синдбада отчалил от родной гавани и взял курс в открытое море.
Тут Корсаков протянул руку и прибавил громкость.
– Вы меня забираете? – спросил он.
– Нам надо поговорить, – голос Сидорова дрогнул.
– Беседа будет столь же хамской, как и в прошлый раз? – на губах Корсакова блуждала слабая пьяная улыбка.
– Когда ты узнал о том, что она твоя мать? – спросил Сидоров.
Именно после этого вопроса Мещерский – он затаил дыхание, как затаивает дыхание зритель в театре в предвкушении эффектной сильной сцены – ожидал взрыва – того самого
Но его ожидания обманулись. На простой тихий вопрос был дан столь же простой тихий ответ.
– Этой весной, незадолго до
– Как ты это узнал? Откуда?!
– Спрашивал, наводил справки…
– Где? У кого?!
Корсаков небрежно махнул рукой: разве это так важно
– Когда ты начал свои розыски? После того, как потерял семью?
– Да. Сразу как вышел из больницы.
– Но зачем?!
– Я думал. Много думал. Надо же было что-то делать. – Корсаков долил себе в рюмку из бутылки. – Наверное, просто не придумал ничего лучшего. Я уже объяснял вам всем, вот ему, – он ткнул в сторону Мещерского, – тебе, – жест в сторону опера, – только вы не понимали… Ну ничего. Со временем поймете. Я тоже ЭТО понял не сразу. Судьба… она, знаете ли, такая стерва… Никогда не надо ждать от нее… Ничего не надо ждать. И к гадалкам не надо ходить. И спрашивать ничего ни у кого не надо. Все и так станет ясно со временем. Все встанет на свои места.
– Но чем Андрей Шипов-то перед тобой был виноват?! – Сидоров смотрел на Корсакова как на некую диковину из кунсткамеры. В глазах его гнев мешался с гадливостью, а любопытство с печалью. И там не было никакого сыскного азарта – того колючего огонька, искорки удовлетворения от того, что вот – гора с плеч и дело почти раскрыто… – Он-то ведь совершенно ни при чем! И вообще, в том, что произошло, что сотворилось со всеми вами – и с тобой, и с ней – ведь никто, ты слышишь, НИКТО не виноват! Никто же не знал – ни она, ни ты сначала… Так все получилось. Это же ужасная случайность, а ты начал… Это же случай, что вы встретились с ней и стали…
– Я и всегда говорил вам – СУДЬБА, – Корсаков залпом опрокинул рюмку в рот. – Когда-нибудь, ребята, вы все поймете, что она такое. И что такое вы перед ней. В ее руках.
– Ладно, Шура, оставь его. – Кравченко не мог смотреть на этого полупьяного растрепанного, очень тихого и очень одинокого человека. – Оставь его сейчас в покое. Он же не отрицает ничего. Вызывай своих, что ли… Куда его сейчас? В прокуратуру? В отдел?
Мещерский хотел было выключить стерео: музыка гремела – корабль Синдбада приближался к Роковой горе.
– Не смей! – голос Корсакова взвизгнул, как тормоза на полной скорости. – Это мое. Не трогай.
И тут оркестр возвестил о том, что корабль разбился о камни. И по морской глади пошли круги, круги – завертелись корабельные обломки, утварь, обрывки парусов, щепки мачт, человеческие трупы… Потом музыка стихла. Остался только шелест крутящейся пленки.
Сидоров нашел на полке радиотелефон.
– Как же вы догадались? – спросил Корсаков.
Мещерский пожал плечами.
– Долго объяснять.
– Я что-то не так сделал? В чем-то ошибся? – Корсаков смотрел на него снизу вверх. – А я ведь старался, чтобы меня не заподозрили.
– Я знаю. Это почти получилось у вас.
Они смотрели друг на друга, и потом Мещерский в свою очередь спросил (язык при этом ворочался словно стопудовая гиря):
– А в ту ночь, когда вы… когда ты пришел к НЕЙ… вы ей сказали, что она… Сказал ей, кто ты такой? Сказал, прежде чем… убить?
Корсаков покачал головой.
– Я хотел. Но потом… Я постучал, а она спросила: «Егор?» И я сказал «да». А после этого мне уже все слова показались лишними. Да и вообще, что такое слова, Сережа? Кто сейчас верит словам, а?
– Телефон что-то не пашет, – буркнул Сидоров. – Ладно, парень, вставай, поехали. Вадя, пойди к нему в комнату, собери вещи – самое необходимое. А мы вниз пока.
– Необходимое? – Корсаков только удивленно поднял брови. – Для чего?
Однако они его недооценили. Его тупая, вялая, пьяная покорность успокоила их. Как Корсакову удалось
