Темный инстинкт

Шипов-младший отвернулся.

– Молчишь. Молчание, конечно, золото, но… И как же часто между вами такие вот выяснения отношений возникали? – гнул свое опер. – Ты вообще часто его бил?

– Я никогда его не бил!

– Никогда?

– Я его больше пальцем не трогал.

– А разве здесь, на даче, между вами не произошла драка? Ну-ка, припомни хорошенько. В самый первый денек, а? – Сидоров внезапно остановил машину – безлюдный поворот, серый сырой туман ползет клочьями, пустынное шоссе, сосновый лес.

Наступившую тишину взорвал гневный крик Шипова-младшего:

– Какая еще драка?! Кто вам сказал?!

– Свидетели.

– Какие свидетели? Да вы что? – Парень дернул на себя ручку дверцы, пытаясь выскочить из машины.

– Сиди, – опер обернулся. – Ты какой-то нервный, спортсмен. Лечиться надо.

– Кто вам сказал, что я… что мы с Андреем… Почему вы о какой-то драке заговорили? Не было ничего, – Шипов метнул на Кравченко тревожный взгляд.

– Значит, лгут свидетели? – мягко осведомился Сидоров.

– Конечно, лгут! Кто… кто же это… Да я его никогда не трогал, вы что? Я любил его, он мой брат! У меня ближе его никого не было.

– Но в том гадюшнике ночном ты же ему съездил по физиономии. За что?

– Я… я ошибся. Дурак, кретин, ничего не понял и…

– А почему Андрей соглашался петь в таком клубе? – Кравченко почувствовал, что вот сейчас парню стоит прийти на помощь, авось окупится потом этот шаг.

– А где же еще найдешь место, где по две штуки за выход платят? – огрызнулся Шипов, однако дышать стал ровнее и кулаки его разжались.

– Две штуки? «Зеленых»? Всего-то? Да это ж твоему брату – раз плюнуть было, – Кравченко недоверчиво поморщился. – Они же с Мариной Ивановной…

– Да оставьте вы ее в покое! Андрюха что, по-вашему, содержанкой, что ли, был? Совсем уже… Он был артист, огромный талант. Он был такой… непрактичный, а эти soldy,[5] все это дерьмо… Но должны же у мужика быть собственные деньги или не должны? Вот он и искал, где можно их заработать.

– Это сразу после того, как вы из Италии, что ли, приехали? А как же те деньги, что он заработал за границей? – удивился Кравченко.

– Оттуда он ни гроша не привез, ни лиры. Весь сбор ушел на оплату прессы, на телевидение. Думаете, за так, что ли, они писать будут, хвалить?! А он у НЕЕ ни гроша не взял, все сам хотел. И тут, дома, тоже хотел… – Шипов покачал головой. – Потому и таскался туда, пел перед этими…

Тут Кравченко подумал: вот жил покойник на всем готовом, у богатой жены, пользовался ее имуществом, ее именем, славой, связями. Пел в ее концертах, разъезжал с ней по Европе и при этом делал вид (а может, искренне считал – бог его теперь разберет), что делает все сам. Однако мыслей своих Кравченко обнародовать не стал. Действительно, чаще всего молчание – золото.

– А Зверева знала про ваши вояжи к гомикам? – поинтересовался опер.

– Сначала нет, она весь апрель в Швейцарии была, в клинике питания и коррекции веса лечилась. Потом узнала.

– После драки, что ли? Когда тебя из милиции вызволять пришлось?

– Вы ее лучше не трогайте! Она к этому делу никакого отношения не имеет.

– Естественно. Не сама же она у следователя пороги обивала. На такие дела секретарь имеется и господа адвокаты. У тебя их в деле два, кажется, было, Жорж? Видишь, Вадик, как люди устраиваются? У столь юного нарушителя закона – сразу две палочки-выручалочки.

– Меня ЕГОРОМ зовут, сколько раз повторять можно?!

– Виноват. Ну не нервничай ты так. Значит, пушку ты свою, Егор, нашел в Измайлове после конфликта с господином Зарецким. Молчишь? Ну ладно, только учти – это дело в корзинку спустить не удастся. Хоть роту адвокатов вызывай – не на такого напал. У тебя, парень, ношение там, хранение огнестрельного и прочие прелести на лбу уже отпечатаны. И если ты не…

– Егор имел твердое намерение сдать случайно найденный пистолет, – быстро ввернул Кравченко. – А помешали этому намерению независящие от него обстоятельства. Все свидетели это подтвердят. Причем это будут такие свидетели, которым наш справедливый суд просто не сможет не поверить.

В салоне «Жигулей» произошел молниеносный обмен взглядами. И каждый понял ситуацию по-своему. Шипов откинулся на спинку сиденья и чуть расслабился даже. А Сидоров… Сидоров помолчал секунду, потом тяжело вздохнул:

– Вот так вы всегда. Трудно с вами разговаривать, господа хорошие, ой трудно! Ну ладно, Вадик, давай сюда ее, голубушку.

– Кого? – вроде бы не понял Кравченко.