мое милое сердце разбила.Плакал я, сидя в постели, и сердце мое не желалоБольше жить на земле и видеть сияние солнца.Долго в постели катался и плакал я. Этим насытясь,Я, отвечая Цирцее, такое ей слово промолвил:– Кто же меня, о Цирцея, проводит такою дорогой? Не достигал еще царства Аида корабль ни единый. —Так я сказал. И богиня богинь мне ответила тотчас:– Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей хитроумный!Не беспокойся о том, кто вас через море проводит.Мачту только поставь, распусти паруса и спокойноМожешь сидеть. Дуновенье Борея корабль понесет ваш.Переплывешь наконец теченья реки Океана.Берег там низкий увидишь, на нем Персефонина рощаИз тополей чернолистных и ветел, теряющих семя.Близ Океана глубокопучинного судно оставив,Сам ты к затхлому царству Аидову шаг свой направишь.Там впадает Пирифлегетон в Ахеронтовы водыВместе с Коцитом, а он рукавом ведь является Стикса.Соединяются возле скалы два ревущих потока.Слушай с вниманьем: как только туда ты, герой, доберешься,Выкопай яму, чтоб в локоть была шириной и длиною,И на краю ее всем мертвецам соверши возлиянье — Раньше медовым напитком, потом вином медосладкимИ напоследок – водой. И ячной посыпь все мукою.Главам бессильным умерших мольбу принеси с обещаньем,В дом свой вернувшись, корову бесплодную, лучшую в стаде,В жертву принесть им и много в костер драгоценностей бросить.Старцу ж Тиресию – в жертву принесть одному лишь, отдельно,Черного сплошь, наиболе прекрасного в стаде барана.Славное племя умерших молитвой почтивши, овцу тыЧерную вместе с бараном над ямою в жертву зарежь им,Поворотив их к Эребу и в сторону сам отвернувшисьПо направленью к теченьям реки Океана. Тотчас жеМножество явится душ мертвецов, распрощавшихся с жизнью.Ты немедля тогда товарищам дай приказанье,Чтобы тот скот, что лежит там, зарезанный гибельной медью,Шкуры содравши, сожгли и молитвы свои вознесли быМощному богу Аиду и Персефонее ужасной.Сам же вытащи меч медноострый и, севши у ямы,Не позволяй ни одной из бессильных теней приближатьсяК крови, покуда ответа не даст на вопросы Тиресий.Явится он пред тобой, повелитель народов, немедля.Все он тебе про дорогу расскажет, и будет ли дологПуть к возвращенью домой по обильному рыбами морю. —Так говорила. Пришла между тем златотронная Эос.Плащ мне Цирцея тогда подала и хитон, чтоб одеться.Нимфа ж сама облеклась в серебристое длинное платье,Тонкое, мягкое, – пояс прекрасный на бедра надела,Весь золотой, на себя покрывало накинула сверху.Встал я, пошел через дом и начал товарищей спящихМягко будить ото сна, становясь возле каждого мужа:– Будет храпеть вам, друзья, сладчайшему сну отдаваясь!В путь нам пора. Мне Цирцея царица дала указанья! —Так им сказал я. И духом отважным они подчинились.Но и оттуда не всех невредимыми вывести смог я.Юноша был на моем корабле, Ельпенор, не чрезмерноХрабрый в бою и умом средь других выдававшийся мало.Сильно подвыпивши, он, удалясь от других, для прохладыСпать улегся на крыше священного дома Цирцеи.Сборы услышав в дорогу, товарищей говор и крики,На ноги он ошалело вскочил, позабывши, что должноБыло назад ему, к спуску на лестницу, шаг свой направить;Он же вперед поспешил, сорвался и, ударясь затылкомОземь, сломал позвонок, и душа отлетела к Аиду.После того как из дома товарищи вышли, сказал я:– Вы полагаете, ехать отсюда домой нам придется,В землю родную? Цирцея другой предназначила путь нам:Едем мы в царство Аида и Персефонеи ужасной.Душу должны вопросить мы Тиресия, фивского старца. — Так я сказал. И разбилось у спутников милое сердце.Сели на землю они, и рыдали, и волосы рвали.Не получили, однако, от слез проливаемых пользы.Тою порою, как шли к кораблю мы и к берегу моряС тяжкой печалью на сердце, роняя обильные слезы,Пред кораблем нашим черным внезапно явилась ЦирцеяИ близ него привязала барана и черную овцу,Мимо легко, незаметно пройдя. Если бог не желает,Кто его может увидеть глазами, куда б ни пошел он?
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ
После того как пришли к кораблю мы и к берегу моря,Прежде всего мы корабль на священное море спустили,Мачту потом с парусами в корабль уложили наш черный,Также овцу погрузили с бараном, поднялись и самиС тяжкой печалью на сердце, роняя обильные слезы.Был вослед кораблю черноносому ветер попутный,Парус вздувающий, добрый товарищ, нам послан ЦирцеейВ косах прекрасных, богиней ужасною с речью людскою.Мачту поставив и снасти наладивши все, в корабле мыСели. Его направлял только ветер попутный да кормчий.Были весь день паруса путеводным дыханием полны.Солнце тем временем село, и тенью покрылись дороги.Мы наконец Океан переплыли глубоко текущий.Там страна и город мужей коммерийских. ВсегдашнийСумрак там и туман. Никогда светоносное солнцеНе освещает лучами людей, населяющих край тот,Землю ль оно покидает, вступая на звездное небо,Или спускается с неба, к земле направляясь обратно.Ночь зловещая племя бессчастных людей окружает.К берегу там мы пристали и, взявши овцу и барана,Двинулись вдоль по теченью реки Океана, покудаК месту тому не пришли, о котором сказала Цирцея.Жертвенный скот я держать Тримеду велел с Еврилохом,Сам же, медный отточенный меч свой извлекши из ножен,Выкопал яму. Была шириной и длиной она в локоть.Всем мертвецам возлиянье свершил я над этою ямой — Раньше медовым напитком, потом – вином медосладкимИ напоследок – водой. И ячной посыпал мукою.Главам бессильных умерших молитву вознес я с обетом,В дом свой вернувшись, корову бесплодную, лучшую в стаде,В жертву принесть им и много в костер драгоценностей бросить,Старцу ж Тиресию – в жертву принесть одному лишь, отдельно,Черного сплошь, наиболе прекрасного в стаде барана.Давши обет и почтивши молитвами племя умерших,Взял я барана с овцой и над самою ямой зарезал.Черная кровь полилась. Покинувши недра Эреба,К яме слетелися души людей, распрощавшихся с жизнью.Женщины, юноши, старцы, немало видавшие горя,Нежные девушки, горе познавшие только впервые,Множество павших в жестоких сраженьях мужей, в нанесенныхОстрыми копьями ранах, в пробитых кровавых доспехах.Все это множество мертвых слетелось на кровь отовсюдуС криком чудовищным. Бледный объял меня ужас. Тотчас жеЯ приказание бывшим со мною товарищам отдал,Что б со скота, что лежал зарезанный гибельной медью,Шкуры содрали, а туши сожгли, и молились бы жаркоМощному богу Аиду и Персефонее ужасной.Сам же я, вытащив меч медноострый и севши у ямы,Не позволял ни одной из бессильных теней приближатьсяК крови, покуда ответа не дал на вопросы Тиресий.Первой душа Ельпенора-товарища к яме явилась.Не был еще похоронен в земле он широкодорожной:Тело оставили мы неоплаканным, непогребеннымТам, у Цирцеи в дому: тогда не до этого было.Жалость мне сердце взяла, и слезы из глаз полилися.Я, обратившись к нему, слова окрыленные молвил:– Как ты успел, Ельпенор, сойти в этот сумрак подземный?Пеший, скорее ты прибыл, чем я в корабле моем черном. —Так я сказал. И прорвавшись рыданьями, он мне ответил:– Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый! Божеской злою судьбой и чрезмерным вином я погублен.Спавши на крыше Цирцеи, совсем позабыл я, что должноБыло обратно мне, к спуску на лестницу, шаг свой направить.Я же вперед поспешил, сорвался и, ударясь затылкомОземь, сломал позвонок, и душа отлетела к Аиду.Ради тех, кто отсутствует здесь, кто дома остался,Ради отца твоего, что вскормил тебя, ради супруги,Ради сына, который один в твоем доме остался!Знаю ведь я, что отсюда, из дома Аида, уехав,Прочный корабль ты обратно на остров Ээю направишь.Вспомни же там обо мне, умоляю тебя, повелитель!Не оставляй меня там неоплаканным, непогребенным,В путь отправляясь домой, – чтобы божьего гнева не вызвать.Труп мой с доспехами вместе, прошу я, предайте сожженью,Холм надо мною насыпьте могильный близ моря седого,Чтоб говорил он и дальним потомкам о муже бессчастном.Просьбу исполни мою и весло водрузи над могилойТо, которым живой я греб средь товарищей милых. —Так говорил он. И я, ему отвечая, промолвил:– Все, несчастливец, о чем попросил ты, свершу и исполню. —Так, меж собою печальный ведя разговор,
