Парнас, к Автолику с сынами.Дедом его он по матери был. И был он великийКлятвопреступник и вор. Гермес даровал ему это.Бедра ягнят и козлят, приятные богу, сжигал он,И Автолику Гермес был и спутник в делах и помощник.В край плодородный Итаки приехав, застал Автолик тамТолько что дочерью милой рожденного сына- младенца.После того как он ужинать кончил, ему на колениВнука его положив, Евриклея промолвила слово:'Сам ты теперь, Автолик, найди ему имя, какоеВнуку хотел бы ты дать: ведь его ты вымаливал жарко'.Ей отвечая на это, сказал Автолик и воскликнул:'Зять мой и дочь, назовите дитя это так, как скажу я.Из дому к вам я приехал сюда, на земле многодарнойМногим мужчинам, а также и женам весьма ненавистный.Пусть же прозвище будет ему Одиссей. А когда подрастет он,Если в дом материнский большой на Парнасе приедет,Где я богатства свои сохраняю, – из этих сокровищДам я подарки ему, и домой он уедет довольный'.Этого ради, чтоб их получить, Одиссей и поехал.Приняли очень радушно его Автолик с сыновьями.Руки ему пожимали, приветливо с ним говорили.Бабка ж его Амфитея, обняв Одиссея руками,Голову внука, глаза целовать его ясные стала.Славных своих сыновей позвал Автолик, приказавшиИм приготовить обед. Охотно они подчинились.Тотчас на двор привели быка пятилетнего с поля,Кожу содрали с быка и его на куски разрубили,Ловко на мелкие части рассекли, наткнули на прутьяИ, осторожно изжарив, на порции все поделили.Так тогда целый день напролет, до зашествия солнца,Все пировали, и не было в равном пиру обделенных.Солнце меж тем закатилось, и сумрак спустился на землю.Спать все тогда улеглись и сна насладились дарами.Только успела подняться из тьмы розоперстая Эос,Вышли уже на охоту собаки, с собаками такжеИ сыновья Автолика, а с ними отправился вместеИ Одиссей. Поднялись на высокую гору Парнаса,Лесом заросшую. Вскоре достигли тенистых ущелий.Только что новыми солнце лучами поля осветило,Выйдя из тихо текущих, глубоких зыбей Океана,Вниз в ущелье спустились охотники; мчались пред ними,Нюхая жадно следы, собаки, за ними спешилиСзади сыны Автолика, средь них же, всех ближе к собакам,Равный богам Одиссей, потрясая копьем длиннотенным.Там огромный кабан залег меж кустов густолистых.Не продувала их сила сырая бушующих ветров,Не пробивало лучами палящими жаркое солнце,Не проникал даже до низу дождь, до того они густыБыли; под ними же листьев огромная куча лежала.Шум приближался охоты. Вокруг кабана раздавалисьЛай и топот шагов. Он медленно вышел из чащиИ, ощетинив хребет, с горящими ярко глазами,Близко встал перед ними. Взмахнув мускулистой рукою,Первый нацелился длинным копьем Одиссей, порываясьНасмерть сразить кабана. Но кабан, упредив Одиссея,Выше колена ударил его и выхватил многоМяса, ударивши сбоку клыком. Но кость уцелела.В правое вепрю плечо копьем угодил он, метнувши,И пронизало насквозь копье медноострое зверя.С хрипом в пыль повалился кабан и с духом расстался.Тотчас тем кабаном занялись сыновья Автолика,Рану потом Одиссею отважному, схожему с богом,Перевязали искусно и черную кровь заговоромОстановили. И в дом поспешили отцовский вернуться.Выходив гостя от раны, кабаньим клыком нанесенной,Много ценных даров подарив, Автолик с сыновьямиБыстро его на Итаку отправили. Радостны былиСам Одиссей и они. И радостно приняли домаСына отец и почтенная мать и расспрашивать стали,Как он рубец получил. И все рассказал он подробно,Как его белым клыком ударил кабан на Парнасе,Где ему быть на охоте с сынами пришлось Автолика.Только рукой провела по ноге Одиссея старуха,Только коснулась рубца – и ногу из рук уронила.В таз упала нога Одиссея, и медь зазвенела.Набок таз наклонился, вода полилася на землю.Сердце ей охватили и радость и скорбь. ОборвалсяГолос громкий. Глаза налилися мгновенно слезами.За подбородок она ухватила его и сказала:'Это же ты, Одиссей, дитя мое! Как же я раньшеНе догадалась и, только ощупавши ногу, узнала!'На Пенелопу при этом она поглядела глазами,Ей указать собираясь, что здесь он, супруг ее милый.Но не взглянула в ответ, ничего не видала царица:В сторону мысль отвела ей Афина. За горло старухуБыстро правой рукою схватил Одиссей, а другоюБлиже к себе притянул и шепотом стал говорить ей:'Иль погубить меня хочешь? Сама ведь меня ты вскормилаГрудью своею! Трудов испытав и страданий без счета,Я на двадцатом году воротился в родимую землю.Раз внушил тебе бог и ты обо всем догадалась,То уж молчи! И чтоб дома никто обо мне не проведал!Вот что тебе я скажу, и это исполнено будет:Если моею рукой божество женихов одолеет,Не пощажу я тебя, хоть меня ты вскормила, когда яВ доме начну убивать других моих женщин-прислужниц'.Тут ему Евриклея разумная так возразила:'Что за слова у тебя сквозь ограду зубов излетели! Знаешь и сам ты, мой сын, как тверда и упорна я духом.Выдержу все, что ты мне повелишь, как железо иль камень.Слово другое скажу, и к сердцу прими это слово:Если твоею рукой божество женихов одолеет,Комнатных женщин тогда перечислю я всех пред тобою,Кто между ними бесчестит тебя и какая невинна'.Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:'Мать, зачем ты о них говоришь? Это вовсе не нужно.Мне самому разгадать и узнать их нисколько не трудно.Главное только – молчи и богам предоставь остальное'.Так сказал Одиссей. Старуха из комнаты вышла,Новой воды принесла, так как прежняя вся пролилася.Вымыла ноги ему и душистым натерла их маслом.Ближе к огню Одиссей свою табуретку подвинул,Чтобы согреться, рубец же тотчас под лохмотьями спрятал.Снова его Пенелопа разумная спрашивать стала:'Странник, немножко сама у тебя я спрошу еще вот что.Час приятный приходит ночного покоя, в которыйСладкий спускается сон на всех, даже самых печальных,Мне же бог и печаль посылает чрез всякую меру.Днем еще плачем, стенаньем себе облегчаю я сердце,В доме за всеми делами слежу, за работой служанок.Ночью ж, когда все утихнет и всеми покой овладеет,Я на постели лежу, и стесненное сердце все времяОстрые мне угнетают заботы, печаль вызывая.Как Пандареева дочь, соловей бледножелтый Аэда,С новым приходом весны заливается песнью прекрасной,Сидя в листве непроглядной вершин густолистых деревьев,И постоянно меняет свой голос, далеко звучащий,Плача о сыне Итиле, рожденном от Зефа-владыки,Ею самою убитом нечаянно острою медью, —Так же туда и сюда колеблется надвое дух мой:С сыном ли вместе остаться, следя за рабынями зорко,И за именьем моим, и за домом с высокою кровлей,Ложе супруга храня и людскую молву уважая, —Иль, наконец, за ахейцем последовать, кто наиболеЗнатен среди женихов и щедрей остальных на подарки.Сын мой, покамест он мал еще был и наивен, мешал мнеДом супруга оставить и замуж пойти за другого.Нынче ж, как стал он большим и в полном находится цвете,Сам он просит меня, чтоб из этого дома ушла я:Он негодует, смотря, как ахейцы имущество грабят.Выслушай, странник, однако, мой сон и его растолкуй мне.Двадцать гусей у меня из воды выбирают пшеницуВ доме моем, и при взгляде на них веселюся я духом.Вдруг с горы прилетел огромный орел кривокогтый,Шеи всем им свернул и убил. Валялися кучейПо двору гуси, орел же в эфир поднялся светоносный.Горько во сне я рыдала и голосом громким вопила.Быстро сбежались ко мне ахеянки в косах красивых,Вместе со мною скорбя, что орлом мои гуси убиты.Вдруг он явился, и сел на выступе кровельной балки,И, утешая меня, человеческим голосом молвил:– Духом, Икария славного дочь, малодушно не падай!Это не сон, а прекрасная явь, это все так и будет.Гуси – твои женихи, а я был орел, но теперь ужЯ не орел, а супруг твой! Домой наконец я вернулсяИ женихам обнаглевшим готовлю позорную гибель. —Так сказал он. И сон покинул меня медосладкий.Я очнулась, поспешно во двор поглядела и вижу:Гуси мои, как всегда, пшеницу клюют из кормушки'.Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:'Женщина, этот твой сон толковать невозможно иначе:Ведь Одиссей самолично тебе сообщил, что случится.Без исключения всех женихов ожидает погибель;Кер и смерти меж них ни один избежать уж не сможет!'Мудрая так Пенелопа на это ему отвечала:'Странник, бывают, однако, и темные сны, из которыхСмысла нельзя нам извлечь. И не всякий сбывается сон наш.Двое разных ворот для безжизненных снов существует.Все из рога одни, другие – из кости слоновой.Те, что
