летят из ворот полированной кости слоновой,Истину лишь заслоняют и сердце людское морочат;Те, что из гладких ворот роговых вылетают наружу,Те роковыми бывают, и все в них свершается точно.Но не из этих ворот, полагаю я, сон тот ужасныйВылетел, как бы того ни желалось самой мне и сыну.Слово другое скажу, и к сердцу прими это слово.Утро приходит теперь злоимянное, дом ОдиссеяС ним мне придется покинуть. Хочу состязанье назначить.В зале своем Одиссей топоры расставлял друг за другом,Как корабельные ребра, двенадцать числом. ОтступившиОчень далеко назад, он простреливал все их стрелою.Нынче хочу предложить женихам состязание это.Тот, кто на лук тетиву с наименьшим наденет усильемИ топоров все двенадцать своею стрелою прострелит,Следом за тем я пойду, этот дом за спиною оставив, —Мужа милого дом, прекрасный такой и богатый! Думаю, будет он мне хоть во сне иногда вспоминаться!'Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:'О достойная чести супруга сына Лаэрта!Не отлагай ни за что состязания этого в доме!В доме своем Одиссей многоумный появится прежде,Нежели эти коснутся рукою до гладкого лукаИ, натянув тетиву, седое прострелят железо'.Мудрая так Пенелопа на это ему отвечала:'Если б ты, странник, меня пожелал тут своею беседойРадовать, сон никогда бы на веки мои не спустился.Людям, однако, всегда оставаться без сна невозможно.Это – воля богов. Во всем на земле многодарнойМеру свою положили для смертных бессмертные боги.Наверх к себе поднимусь я в спальню отсюда. И там яЛягу в постель, для меня источником ставшую стонов.Я непрерывно ее орошаю слезами с тех пор, какВ злой Илион поехал супруг мой, в тот город ужасный!Там я легла бы. А ты в нашем доме устройся. Себе тыИль на земле постели, иль кровать тебе можно поставить'.Кончивши, наверх в покой свой блестящий пошла Пенелопа,Но не одна. За нею прислужницы шли остальные.Наверх поднявшись к себе со служанками, долго царицаОб Одиссее, любимом супруге, рыдала, покудаВек ей сладостным сном не покрыла богиня Афина.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ
Стал себе ложе готовить в сенях Одиссей богоравный.Вниз воловью постлал недубленую шкуру, а сверхуМного овчин набросал от овец, женихами убитых.А Евриклея, как лег он, его одеялом покрыла.Там Одиссей, женихам истребление в мыслях готовя,Глаз не смыкая, лежал. Из зала в то время служанки,Бывшие также и раньше в любовной связи с женихами,Весело вон выбегали, смеясь меж собой и болтая.Дух Одиссеев в груди у него глубоко возмутился.Долго он в духе и в сердце своем колебался, не зная,Броситься ль прямо на них и всех перебить беспощадноИли позволить и эту им ночь провести с женихами —В самый последний уж раз. Внутри его сердце рычало.Как над щенятами стоя бессильными, грозно собакаНа человека чужого рычит и готова кусаться,Так его сердце внутри на их непотребства рычало.В грудь он ударил себя и сердцу промолвил сердито:'Сердце, терпи! Ты другое еще погнуснее стерпелоВ день тот, когда пожирал могучих товарищей нашихНеодолимый циклоп. Ты терпело, пока из пещерыХитрость тебя не спасла, уже к верной готовое смерти'.Так говорил Одиссей, браня в груди свое сердце.И подчинилось приказу оно и сносить продолжалоВсе, что тут делалось. Сам же он с боку ворочался на бокТак же, как если желудок, наполненный жиром и кровью,Жарит на сильном огне человек и его непрерывноС боку ворочает на бок, чтоб был он готов поскорее, —Так Одиссей на постели покоя не знал, размышляя,Как на лишенных стыда женихов – одному против многих —Руки ему наложить. Подошла к нему близко Афина,С неба сошедши на землю, принявшая женщины образ.Стала в его головах и к нему обратилася с речью:'Что ты не спишь, наиболе несчастный меж всеми мужами?Что тебе надобно? Вот он, твой дом, вот жена твоя в доме,Вот он и сын твой, какого иметь пожелал бы и всякий'.Ей на это в ответ сказал Одиссей многоумный:'Все это ты говоришь, богиня, вполне справедливо.Вот чего я, однако, никак разрешить не умею:Как на лишенных стыда женихов, одному против многих,Руки мне наложить? Их всегда здесь толпится так много! Соображенье еще и важнее мне сердце смущает:Если я даже, по воле твоей и Кронида, убью их, —Как я последствий смогу избежать? Подумай об этом'.Так отвечала ему совоокая дева Афина:'Тот же всегда! Доверяют и другу, похуже которыйСмертным родился на свет и ума не имеет такого.Я же, богиня, давно охраняю тебя непрестанноВо всевозможных трудах и ясно скажу тебе вот что:Если бы воинов сильных хотя бы и двадцать отрядовНас окружило, убить собираясь в Аресовой схватке,То и тогда и коров и овец мы у них бы угнали! Пусть же возьмет тебя сон. Большое мученье на стражеБодрствовать ночь напролет. Из несчастий ты вынырнешь скоро'.Так сказала и сон ему пролила на ресницы.После того на Олимп богиня богинь удалилась.Сон, разрешающий скорбь у людей, расслабляющий члены,Им овладел. В это время как раз Пенелопа проснулась,Села на мягкой постели своей и заплакала горько.Горестным плачем когда Пенелопа насытила дух свой,Прежде всего начала Артемиде богине молиться:'Зевсова дочь Артемида, богиня владычица, если бВ грудь поразивши стрелой, ты дух мой исторгла из телаТотчас, теперь! Или позже меня подхватила бы буряИ унесла бы далеко дорогой, окутанной мраком,В устье швырнув Океана-реки, круговратно текущей!Ведь унесла ж дочерей Пандареевых некогда буря.Боги родителей их истребили, они сиротамиВ доме остались. Вскормила детей Афродита богиняСыром, сладостным красным вином и медом сладчайшим.Гера дев одарила умом, красотой, АртемидаЧистая – стройностью стана, богиня Паллада АфинаИх обучила искусству во всяческих женских работах.Раз на великий Олимп поднялась Афродита богиняС просьбой к отцу, чтобы девам свершенье цветущего бракаДал веселящийся молнией Зевс, который все знает,Что предназначено в жизни судьбою, что нет человеку.Гарпии девушек прочь в это время умчали из домаИ предоставили их попеченью ужасных эринний.О, если б так и меня олимпийские боги сгубилиИли б сразила стрелой Артемида, чтоб я ОдиссеяСнова увидеть могла, хоть сошедши под страшную землю,Чтобы мне быть не пришлось утехою худшего мужа! Переносимы, однако, бывают несчастья, когда ктоПлачет все дни напролет, жестоко печалуясь сердцем,Ночи же сон им владеет. Про все человек забывает —И про печаль и про радость, лишь сон ему веки покроет.Мне же и самые сны лишь зловещие бог посылает.Кто-то, на мужа похожий, меня обнимал этой ночью,Был он, каким отправлялся в поход. Охватила мне сердцеРадость, и думала я, что это не сон, а уж правда'.Так говорила. Пришла между тем златотронная Эос.Горестный плач Пенелопы до слуха дошел Одиссея.Он в сомненье пришел и подумал: быть может, царицейУзнан уж он и она над его головой наклонилась?Взяв одеяло, овчины собрав, на которых лежал он,В зале на кресло сложил Одиссей их, а шкуру воловьюВынес наружу. И, руки воздевши, молился он Зевсу:'Зевс, наш отец! Если все вы меня, хоть измучив немало,Морем и сушей в отчизну сюда привели не случайно,Пусть кто-нибудь, кто проснется, мне вымолвит вещее слово, — Здесь, внутри, а снаружи пусть знаменье будет от Зевса!'Так сказал он, молясь. И Зевс его мудрый услышал.Тотчас он загремел с сияющих глав олимпийских,Сверху, из туч. Одиссей большую почувствовал радость.Вещее ж слово вблизи раздалось, от рабыни, из дома,Там, где мололи муку рабыни для пастыря войска.Их двенадцать трудилось на мельницах женщин, готовяЯчную к хлебу муку и пшеничную – мозг человека.Спали другие, окончив работу, а эта, слабееВсех остальных, лишь одна продолжала все время работать,Жернов оставив, она вдруг промолвила вещее слово:'Зевс, наш родитель, владыка богов и людей земнородных! Как оглушительно ты загремел с многозвездного неба!Туч же не видно нигде. Это – знаменье дал ты кому-то.Слово несчастной исполни, с которым к тебе обращаюсь.Пусть пленительный пир в чертогах царя ОдиссеяНынче для всех женихов окажется самым последним! Те, кто трудом изнурительным мне сокрушили колениВ этой работе, пускай никогда уже впредь не пируют!'Так говорила. И рад Одиссей был тому, что услышал,Так же, как Зевсову грому: решил, что отмстит негодяям.Все остальные служанки, собравшися в дом Одиссея,Неутомимый огонь на большом очаге запалили.Встал с постели меж тем Телемах,
