Вот мы и не говорили.
Мы двигались. Словом можно обмануть, и я не хочу никого обманывать, описывая это словами; движением обмануть нельзя. Настоящий удар не бывает неискренним.
...Я не думал о том, что делаю. Сознание мое было свободно, и я почему-то вспомнил сперва своего отца, Янга Анкора, а потом и деда Лю. В роду Анкоров существовало две главные родовые ветви – Анкоры Вэйские и Анкор-Куны, южане и северяне, но за столетия смешанных браков эти ветви срослись почти намертво. Мой дед Лю – как и я – по внешнему виду был чистым южанином: невысокий, стройный, жилистый, с буйным, но отходчивым характером и способностью моментально вспыхивать по любому поводу и без повода. В его старшем сыне и моем отце, спокойном и неторопливом Янге, волею судеб повторились в основном северные черты: мощное телосложение и уравновешенный нрав, ленивая грация крупного зверя и умение незаметно избегать любых столкновений. Впрочем, отец в последние годы жизни с Единорогом в руках выигрывал у деда, вооруженного Большим Да-дао, одну Беседу из двух.
Это было немало. Это было даже очень много. Могучий Янг с легким Единорогом и маленький Лю с огромным Да-дао. На их Беседы сходился посмотреть чуть ли не весь Кабир.
Мой отец погиб, когда мне было семнадцать лет. Погиб нелепо, по-глупому: взбесившаяся лошадь понесла по краю обрыва, случайная осыпь и... и все. Дед пережил его на восемь лет и тихо умер в своей постели пять лет тому назад. Но к Единорогу дедушка Лю с тех пор ни разу не прикасался, отдав его в мое безраздельное пользование (до того я брал Единорога лишь во время обучения – вернее, мне его давали – а так я носил точно такой же прямой меч Дан Гьен, только чуть-чуть худшей проковки.)
Дед забрал мой первый меч себе, отдав Большого Да нашему родственнику, который прошлым летом и уехал с ним в Мэйлань – и будь проклята черная лихорадка, что за неделю свела в могилу нестареющего Лю Анкора!
В нашей семье бытовало одно предание – о том, как наш божественный предок Хэн в великую засуху спас первую виноградную лозу бога виноделия Юя, и в благодарность получил от божества бочонок вина и дар «пьяного меча». Каким образом Хэн спасал эту лозу и чем он ее поливал и удобрял – об этом Анкоры предпочитали не рассказывать посторонним во избежание кривотолков. Но дальше в предании говорилось, что предок Хэн, не очень-то доверяя лукавому богу, сперва отхлебнул из бочонка один-два глотка и сразу после этого взял в руки «пьяный меч». Но погода стояла жаркая, и вспотевший Хэн вскоре выпил целую пиалу, потом перелил часть бочонка в жбан и осушил его единым глотком (ох, здоровы пить были предки!), а вскоре и в самом бочонке показалось дно.
С тех пор и делятся мастера «пьяного меча» на «пьяниц одного глотка», «пьяниц с пиалой», «пьяниц со жбаном» и «пьяниц с бочонком».
Мой дед Лю был большим мастером «бочонка» – и когда он метался по турнирной площадке с «мертвецки пьяным» мечом в руке, успевая упасть лицом вперед – плашмя! – и мгновенно перейти к «Фениксу, взмывающему в грозовое небо», то на это стоило посмотреть.
Но и не меньше стоило посмотреть на его сына Янга, чей «Феникс» был вдвое тяжеловеснее, и, прежде чем взмыть в «грозовое небо» сперва «расправлял крылья», затем «бил клювом на четыре стороны света» и лишь после...
Собственно, взмывать зачастую уже не приходилось, поскольку у со-Беседников, попавших под клюв могучего феникса Янга, возникали большие неприятности.
Вот такие-то дела... Просто-напросто сыну и внуку Чэну Анкору, надевшему доспех аль-Мутанабби, пришлось стать меньше похожим на своего деда и больше – на отца. Ладно, запомним – в доспехе мне больше жбана не выпить.
Ну и не больно-то хотелось... я ж не божественный предок Хэн, мне лозу не поливать.
...Мы замерли, и некоторое время я стоял, не двигаясь, и прислушиваясь к самому себе. Дыхание сбилось лишь самую малость и почти сразу же восстановилось, тяжести доспеха не ощущалось вовсе, словно он стал второй кожей и прирос к телу; само тело от ног до кончика клинка Единорога было легким и послушным.
– Ну? – бросил я в сторону мрака по имени Кос. – Как?
– Ничего, – ответила темнота. – Вполне.
В устах ан-Таньи – тем более нового, независимого ан-Таньи – это было невероятной похвалой. Впрочем, я мог и не интересоваться его мнением. Я и сам знал, что – вполне.
Мы знали. Я-Единорог.
Наступала очередь Дзюттэ. Я аккуратно и бережно опустил возбужденного Дан Гьена в ножны и вынул из-за пояса подозрительно тихого шута.
И вновь стал ходить по двору кругами, помахивая Дзюттэ в воздухе, привыкая к его балансу и рельефу рукояти. Правую, железную руку я намеренно держал подальше от Единорога – мне хотелось поближе познакомиться с шутом-Блистающим без посредничества моего меча.
Работая Единорогом, я обычно держал пальцы левой руки собранными в незамкнутое кольцо, то есть сжимая воображаемую пиалу, или смыкал прямые указательный и средний, собрав остальные пальцы к центру ладони – отчего ладонь начинала походить на своеобразный меч.
Так, держа Дзю в левой, я смогу одновременно «взять пиалу»... это хорошо. Это привычно. Поехали дальше... баланс, вроде, пойман... интересное дело – Обломок в два с лишним раза короче Единорога, а весит, почитай, столько же! Колоть им бессмысленно – он тупой; рубить тоже глупо – разве что по голове кому-нибудь попадешь...
Что ж это выходит, шут? Оказывается, ты для нападения совсем-совсем неприспособленный?! И переучивай тебя или не переучивай – ты все равно для убийства не годен? Все Блистающие могут в принципе переучиться и убивать людей, да не хотят, – а ты даже если и захочешь, то все равно не сможешь!
Вот и Друдл, пусть и с Детским Учителем в руке – хотел, да не смог... а вот их обоих – и захотели, и смогли!
Так, не будем погонять коня ненависти... не ко времени. Как же тебя перехватывать, Обломок ты этакий, чтоб ты из прямого хвата в обратный лег? А если...
И тут я отчетливо почувствовал, как Дзюттэ дрогнул в моей руке, пытаясь помочь, подтолкнуть,
