– Ну... не совсем, – ответил Большой Да. – Я теперь глава рода Кривых мечей – сам понимаешь, что не сабельных семейств, а тяжелых Блистающих – и вхожу в Совет Высших, но не как Старейшина... возраст у меня не тот. А может, и не в возрасте дело, а так... рано еще.
– Ясно. А что прежний старейшина?
– Исчез, – неохотно отозвался Большой Да. – Совсем исчез... погиб то есть. Ты не подумай, Единорог, это случайность, это с вашими кабирскими делами никак не связано!..
Не связано, значит... Ах, что-то темнил Большой Да, чего-то не договаривал! И имя погибшего случайно старейшины назвать забыл, вроде как тоже случайно...
– А лет через восемь-девять, выходит, Скользящий Перст меня в главы рода прочит... – задумчиво шевельнул я концом клинка. – М-да... сперва выгнали нас ни за что ни про что, а теперь, век спустя, в Совет чуть ли не насильно загоняют!
– И не только, – загадочно усмехнулся Да-дао-шу. – Вот будет завтра большой прием во дворце в твою честь, там увидишься с нашими временными правительницами – и все узнаешь!
– А почему это они временные? – подозрительно спросил я. – И почему правительницы? В Мэйлане правитель, а не правительницы... Ты что, Большой Да, я ж помню!.. правитель, меч «девяти колец» Цзюваньдао...
Большой Да помрачнел. А я осекся, вдруг поняв, что говорю.
– Вдовые они, – заявил он, отсвечивая лаком рукояти, больше похожей на древко. – Почти год уже. Да нет, и поболе года будет... Ты вот тут у меня про погибшего старейшину спрашивал – супруг это был их, Цзюваньдао, правитель Мэйланя. Оползнем его накрыло под Хартугой, в ущелье Воющих Псов... Теперь две жены его в регентшах, ждут, пока наследник – кинжал Бишоу у них, маленький совсем – в возраст войдет. Или, может, Совет своей властью кого назначит... ну, понятное дело, с разрешения дома фарр-ла-Кабир!
Я молчал. Что это он про одобрение дома фарр-ла-Кабир, право слово! Неужели я похож на подосланного соглядатая?!
– Придаток у правительниц, – продолжал меж тем Большой Да, – один на двоих... верней, одна на двоих. Юнъэр Мэйланьская. Да что я тебе рассказываю – завтра сам увидишь!
– Повтори-ка мне имя погибшего правителя! – настойчиво потребовал я.
– Цзюваньдао, – неохотно ответил Большой Да. – Кривой Цзюваньдао, меч «девяти колец» по прозвищу Ладонь Судьбы. Придатка звали Ю Шикуань. А что?
– Да ничего, – пробормотал я. – Так просто... оползень, говоришь, под Хартугой?
И впрямь ничего... Если не считать записи в пергаменте Матушки Ци.
«Седьмой год эры правления “Спокойствие опор”, Ю Шикуань и Цзюваньдао, меч “девяти колец”. Хартуга, ущелье Воющих Псов».
Так или примерно так. Только вот почему дальше был записан Скользящий Перст и Лян Анкор-Кун?! И год – семнадцатый год эры правления «Спокойствие опор!» Как раз через девять лет без малого... быть тебе, Единорог, лет через восемь-девять главой рода!
А ты куда денешься, Перст?
Воистину – спокойствие опор...
Правильный девиз.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
...Я был одет в свои кабирские будничные ножны из слегка шероховатой кожи, а Чэн – в уже ставшую для него привычной марлотту поверх доспеха, тоже ставшего привычным... «Смеяться будут, – подумал Чэн так, чтобы я это услышал. – Решат, что мы – скупердяи. Или сумасшедшие. Или и то, и другое сразу».
«Пускай смеются, – ответно подумал я. – Пускай. Это лучше, чем...»
И Я-Чэн вздрогнул, вспомнив, что первым эти слова произнес умирающий Друдл на залитой кровью мостовой. Эхо ночного Кабира, прерывистый шепот шута-мудреца, боль и ненависть...
И прохладная тишина личных покоев Юнъэр Мэйланьской. Куда нас проводил молчаливый Малый Крис, удивительно похожий на Криса Семара – по виду, не по болтливости, – и его низкорослый щуплый Придаток, совершенно не похожий на Кобланова подмастерья.
«Пускай смеются, – упрямо подумал я, и Чэн согласно кивнул головой. – Помнишь, ты тоже смеялся, когда в три года впервые взял меня в руки?»
«Помню, – улыбнулся Чэн. – Меня развеселило то, что ты такой длинный и холодный. Я еще погладил тебя, порезался и заорал на весь двор, а отец с дедом смеялись, переглядываясь, и по очереди подбрасывали меня в воздух...»
Я вспомнил Лю и Янга Анкоров, вспомнил их предка Хо...
«Во имя Нюринги, – прошептал я, – ну почему вы так мало живете?!»
Чэн не ответил.
Впрочем, смеяться над нами пока что никто и не думал. Тем более что в покоях, по-моему, вообще никого не было. Я говорю – по-моему – потому что мог лишь представлять себе, как на самом деле велико пространство этого зала, напоминающего зал Посвящения в загородном доме Абу-Салимов – если его вдоль и поперек заставить и перегородить какими-то ширмами, занавесами и плетеными шторами.
– Прямо лабиринт, – буркнул Обломок.
Чэн решительным шагом приблизился к ближайшей складной ширме, сделанной из бамбуковых планок, искусно раскрашенных и связанных между собой, опустился на низкую скамеечку и принялся разглядывать круглую остывшую жаровню с боковыми накладками ароматического дерева, покрытыми лаком в золотую крапинку.
