– О боге Мо – после, – распорядился Дзю. – Одежду описывай. И чтоб подробно.
– Одежда, одежда... Прическа высоким узлом с перьями зимородка и жемчужными нитями, две шпильки в виде парящих фениксов...
– Это не одежда, – Дзю был неумолим. – Не морочь мне набалдашник! Продолжай!
– Одежда... Халат длинный, багрово-дымчатого атласа, расшит цветами, по подолу... по подолу – жемчуг. Пояс-обруч, свисает чуть ниже талии, украшен бляхами из яшмы в золотой оправе... туфельки шелковые, остроносые, узор выткан ярко-пунцовой и золотой нитью... безрукавка еще поверх халата, бледно-салатная, что ли...
Чэн все говорил, я послушно переводил, превращая слова человеческой речи в звуки языка Блистающих – но я чувствовал, как с каждым произнесенным вслух словом в Чэне что-то меняется. Словно это были не слова, а капли усиливающегося дождя, падающие на пылающую жаровню, и вот уже огонь шипит и утихает, дым сизым облаком окутывает углубление с трещащими угольями... зыбко и сыро...
– Хватит, – наконец смилостивился Обломок. – Единорог, теперь ты!
– Что – я?
– Рассказывай! О спицах этих болтливых рассказывай! Вслух, и чтоб Чэн слышал!..
И экзекуция повторилась.
...Когда я умолк, обессиленный и опустошенный, Дзю поворочался за поясом и расслабился.
– Когда я был молодым и гораздо более умным, чем сейчас, – ни к кому не обращаясь, сообщил он, – я мечтал о ножнах. Были одни такие ножны, с бахромой по ободку. Спать не мог – все эти ножны снились. И тогда один старый шут, нож Бечак иль-Карс, предложил мне рассказать ему о моих вожделенных ножнах. Только подробно и не упуская ни одной детали... И я рассказал. А потом снова увидел эти ножны. Ножны как ножны, ничего особенного... Очарование ушло. Когда любишь, невозможно рассказать, за что любишь... а если возможно – то это уже не любовь. Чэн, Единорог – гляньте в щелку: эти спицы Мэйлань-го и их Юнъэр не видны ли?
И мы глянули. И увидели Эмейских спиц и госпожу Юнъэр, с кем-то разговаривающих. И еще увидели накрытые столы, входящих гостей... все, как обычно. И снова – Эмейские спицы. И снова Юнъэр Мэйланьская.
И – ничего. Сизый дым над жаровней. Потрясение ушло. Обаятельные сестры-Блистающие, милая и умная женщина... ну и?.. ну и не более того.
– Ты жесток, Дзю, – тихо сказал я.
– Спасибо, Дзю, – тихо сказал Чэн.
– Ты жесток, Дзю, – тихо сказали мы. – Спасибо.
– Не за что, – буркнул Обломок.
И добавил:
– Я – шут. А шуты добрыми не бывают.
– Ты шут Шешеза фарр-ла-Кабир, – зачем-то заметил я.
Дзю усмехнулся.
– А ты? – спросил он.
– Что – я?
– То-то же... – как-то невпопад завершил Обломок. – Шуты не бывают добрыми, Единорог. И еще – шуты не бывают чьими-то...
– Наставник был добрым, – пробормотал Чэн-Я, и железные пальцы на моей рукояти превратились в тиски, и я чуть не закричал от боли.
От той, давней боли, от эха ночного Кабира, от ночи, в которой умирал маленький ятаган, бывший Детским Учителем...
– Наставник был добрым, – еле слышно согласился Дзюттэ. – Наставник – был.
А празднество получилось таким, как и любое другое. Местные Придатки вовсю шумели за богато накрытыми столами, всячески развлекая Чэна; в оружейном углу цвет здешних Блистающих не давал мне скучать, расспрашивая отнюдь не об убийствах и преследованиях, а о кабирских модах и турнирах, о характере ятагана Шешеза, о Посвящении у старого Фархада и о прочих приятных вещах, располагающих к суесловию.
Я с наигранной живостью отвечал, временами давая ничего не значащие обещания по-Беседовать то с милым крюком из семейства Тье-Чинчи, то с вежливой, но настырной секирой из двуручных Фэн-тоу-фу – простите, ради Небесного Молота, как только выпадет свободная минутка, а вот когда она выпадет – совершенно неизвестно, но я обязательно, обязательно...
«Ну почему у меня всякий раз празднества предвещают какую-то неприятность?! – размышлял я, делая вид, что слушаю мэйланьские сплетни в изложении двух разговорчивых сабель Чандрахасса. – Почему?! Посвящение у Абу-Салимов – и турнир, веселье у Коблана – и побоище в переулке; теперь в Мэйлане два торжества подряд – и невесть откуда объявляется помолвка! При чем тут помолвка?! Ну, Чэна давно пора женить – так сейчас не время... а мне свадьбы играть – дело, конечно, хорошее, только кто Волчьей Метле объяснит, что оно, дело это, хорошее, и что не надо по этому поводу платки у спиц Мэйлань-го в клочья драть...»
Некоторые из приглашенных гостей время от времени выходили из зала по-Беседовать – здесь было не принято Беседовать прямо в зале – мне никто открыто не предлагал принять в этом участие, но многие Блистающие вопросительно поглядывали в мою сторону. Я игнорировал досужее любопытство местных задир, ждущих, так сказать от героя дня немедленных подвигов, – и в свою очередь не раз косился на Эмейских спиц, которые не посещали оружейный угол, а все время находились за отворотом безрукавки Юнъэр.
