Тигр, потом двузубец Ма, Язык Кобры... и дальше – боевой серп Кама Мотогари, властный и неуступчивый, двойная палица Убан, устрашающе огромный топор Масакири-кай, Нагината Катори сан-Кесе и веер Сунь- Павлин... Тринадцать их было, Блистающих Совета.
Я закончил, и Чэн с трудом перевел дух.
– Я так понимаю, – прозвенел Заррахид, – что твоего земляка и дальнего родича Большого Да прошлым летом отозвали из Кабира именно в связи с гибелью правителя Цзюваньдао?
– Да, – ответил Я-Чэн. – И Большой Да стал вместо него главой рода Кривых мечей по потомственному праву или по прихоти нынешнего Совета... но правителем он не стал.
– Ясно, – отозвался Заррахид.
– А мне вот ничего не ясно! – заявил Сай, обращаясь к невозмутимому эстоку.
– И мне, – успокоил его Заррахид. – Это я так, к слову...
– Давайте-ка еще раз... – начал было Дзю, а я вдруг подумал, что мы с Чэном скоро до такой степени привыкнем любой разговор переводить сразу на два языка, что в обществе обычных Блистающих или обычных людей это может сослужить нам плохую службу.
А что делать? Иначе мы – все шестеро – по очереди будем то глухими, то немыми...
– Давайте-ка еще раз посмотрим, – повторил Обломок. – Прошлым летом правитель Цзюваньдао попадает под оползень. Кто виноват? Да никто не виноват, сам полез в ущелье... За десять лет до того ломается Белый Тигр. Катакама Яри, и наконечник его теряется в колодце. Опять никто не виноват. Разве что неумелый Придаток – так купец этот, небось, не из неумех был! Ладно, отсчитываем назад еще десяток!.. Шамшер иль-Самак попадает в колесо, на чем его жизненный путь заканчивается... Так?
– Так? – повторил Я-Чэн для Коса.
То есть, конечно, повторил всю тираду Обломка.
– Так, – кивнул ан-Танья. – И опять случайность. Советник Ван будто бы споткнулся, Шамшер из ножен выпал – и все! Ловить и наказывать некого, кроме, разве что, нерадивого арбакеша, не успевшего придержать лошадей.
– Угу, – пробурчал Дзю. – Некого... Это у нас уже трое из Совета Высших. Скользящий Перст до сих пор живет и здравствует, чего и нам желает... Кто еще жив?
– Я на празднестве у Эмейских спиц заметил двойную палицу Убан, – стал припоминать я. – Потом еще Бадека ханг-Туна из клана ножей... Все, кажется. Нет, не все – еще Кханда! Кханда Вьячасена! Ну, помнишь, Дзю – ты еще с ним возрастом мерился!
Кос покопался в своих записях.
– Двое здешних чиновников – сказал он, – уехали в Верхний Вэй за десять с половиной лет до сломанного Шамшера. Вот, здесь у меня запрос из Вэя – где, мол, чиновники, почему не объявляются?! Значит, из Мэйланя они выехали, а до Вэя не доехали... Причем один из чиновников имел при себе кинжал Ландинг Терус, взятый им у отца, а второй вез двузубец Ма, Язык Кобры. Хвала мэйланьской обстоятельности – все записано!
– Еще бы не записано! – добавил я от себя. – Небось, Хамидаси проследил, чтоб переезд старейшин в Вэй был описан как следует!
Заррахид поймал на клинок солнечный луч, в котором танцевали невесомые пылинки, задумчиво поиграл зайчиками и вновь нахмурился.
– Четверо живы, – подвел черту эсток, – трое погибли, двое пропали без вести... Это девять. Что с остальными четырьмя? Их же тринадцать было в Совете?
– За давностью лет сведенья стали обрывочными, – развел руками ан-Танья. – Но кое-что узнать удалось... Братья Бэнкей и Акиро из семьи Маури-охотников ушли в солончаки, что близ Кулхана – это было за пятьдесят лет до гибели правителя Ю Шикуаня и меча Цзюваньдао – и не вернулись. Через год за ними пошел сын Бэнкея и, соответственно, племянник Акиро, молодой Нух Маури – и тоже не вернулся. Вот выписка из свода уложений и переписи населения. Раздел «квартал Фа-линь», год соответствующий...
Кос демонстративно помахал в воздухе одной из бумажек.
– Хороший у меня человек Кос ан-Танья, – веско сказал эсток Заррахид. – Обстоятельный...
Я-Чэн перевел ан-Танье слова его меча, и случилось невероятное: польщенный Кос покраснел.
– Вот... – еще раз повторил он. – Бэнкей и Акиро Маури, а при них...
– А при них, – внезапно вмешался Сай, – при Акиро и Бэнкее, были Сунь-Павлин и Масакири-кай. Маленький боевой веер, пестро раскрашенный по всем пластинам, и огромный топор с рукоятью в рост высокого Придатка. Как же, как же... на лезвии топора еще гравировка – прыгающий барс...
– Ты их видел? – встрепенулся Я-Чэн. – Где?
– Где я их мог видеть? – удивился Сай. – Они ж полвека назад в солончаки ушли! Слышал я о них... по ту сторону Кулхана слышал, в Шулме, в шатре племенном! Клевец один на нашей кошме – на пунцовой кошме – помнил, как притащили давным-давно в племя двоих Придатков и двоих Блистающих. Придатков он, понятное дело, не запомнил, а вот Блистающих... Говорил – веер с павлиньей раскраской и топор с гравировкой. Вот и понимаю я так, что это и были Масакири-кай и Сунь-Павлин, старейшины Совета!
– Значит, в Шулме их искать надо, – сам себе звякнул Обломок. – Интересные дела...
– Не надо их искать, – глухо буркнул Сай. – В священном водоеме они, в тени плаща Желтого бога Мо, будь он трижды неладен! С белой кошмы два пути ведут – или на кошму пунцовую, или в священный водоем... Говорил клевец, что не смогли ни веер, ни топор самих себя переделать. Не пролили крови старейшины Мэйланя Сунь-Павлин и Масакири-кай, а за гордость в Шулме платить полагается! У них наша гордость трусостью зовется.
Мы помолчали. Толстая сумасшедшая муха, жужжа, носилась от стены к окну и обратно; стенные панели из ореха «драконов глаз» отливали коричневым и черным, отчего комната слегка рябила, как вода озера под легким ветром.
