смешной. Хоть и платит хорошо. Я когда у него недели три назад по вечерам подрабатывал, то господин Эмрах мне каждый раз по ляну серебра выдавал. Не скупился, хоть и работа-то пустяковая...
– И кем же ты у него подрабатывал? – ответно улыбнулся Чэн.
– Наемным убитым. Три раза в неделю.
– Кем-кем?!
– Наемным убитым.
– Это как? – заинтересованно спросил Чэн, а я только шевельнул рукоятью, потершись о касавшиеся меня железные пальцы.
– Да так... Он ведь когда в Мэйлань приехал, этот господин Эмрах, то сперва стал зачем-то собак рубить. Ему их прямо на постоялый двор приводили, а когда он дом снял, то домой... Поначалу у него плохо получалось, а после наловчился – с первого удара голову псу сносил. Потом он чучело кожаное у скорняка заказал, чтоб мехом в разных местах оторочено было – и чучело саблей полосовал. Дальше-больше, трех обезьян ему доставили, крупных таких, только холощеных, чтоб злоба вышла... Он их в человеческое платье одевал и тоже рубить пробовал, да не вышло у него с обезьянами! Рядом бил, как по человеку полагается...
«Вот как он учился, оказывается, – подумал Чэн-Я. – К крови привыкал. Мастерство Контроля ломал... а с обезьянами не вышло. Хороший ты парень, Эмрах ит-Башшар, несостоявшийся мститель, хороший, да умный слишком. Друдла бы тебе... Друдла, Но-дачи, судьбу позлее да ума поменьше. А ярости побольше... нет, не надо тебе ни судьбы, ни ярости, пылкий Эмрах, желающий научиться убивать! И никому не надо. И мне не надо бы – да только поздно уже...»
– А дальше он меня нанял, – продолжал меж тем слуга. – По договоренности. Я короткой саблей неплохо владею, так должен был с ним Беседовать по вечерам. А когда господин Эмрах, дай Творец ему здоровья, первым ударить успевал, то должен был я кричать громко, на землю падать и не двигаться. А он стоял надо мной и смотрел. Я кричал и падал, а он смотрел. Хороший человек, щедрый, но смешной. И саблю просил на булыжник ронять, чтоб дребезжала, будто бы сломалась. Я и ронял – чего ж за серебряный лян не уронить?! – а он слушал. Если б не отослал он меня неделю тому назад – глядишь, я б не только рисом и овощами на зиму запасся бы, но и дочке обнову какую купил! У вас-то я временно, кусты вот подстригу и все, а господин Эмрах – ах, хороший человек, всяческих благ ему в этой жизни...
«Да уж, благ ему всяческих, – подумал я, – только не тех, что он сам себе желает. Хороший человек Эмрах ит-Башшар, и Блистающий при нем хороший, Маскин Тринадцатый из Харзы, но то, чего хотят они – нет, не благо это!..»
Чэн благосклонно кивнул просиявшему слуге, пообещал, что прикажет ан-Танье взять отставного наемного убитого на постоянную службу, и мы двинулись в обход пруда. Это заняло совсем немного времени и, не доходя до древнего кипариса, настолько подгнившего и накренившегося, что его поддерживала подпорка из красного дерева, я толкнулся в Чэнову руку, вылетел из ножен и приветственно замахал Маскину Тринадцатому.
– Эй! – хором крикнули мы с Чэном, каждый на своем языке. – Как дела?!
– Дела? – тоже хором спросили Эмрах ит-Башшар и Пояс Пустыни, выглядывая из-за беседки; только в отличие от нас они не знали, что говорят хором. – А вот сейчас посмотрим, как у нас дела, сейчас выясним...
И с наигранной зловещестью они направились к нам.
«Зря я панцирь дома оставил, – подумал Чэн, и тут же устыдился подобной мысли. – Да ну, ерунда, что ж мне теперь в самом деле, и по-Беседовать нельзя как следует?!.»
Шагах в трех от нас Эмрах остановился. Пояс Пустыни в его руке медленно резал воздух крест-накрест, чутко подрагивая гибким концом клинка, и впрямь напоминавшим язык Рудного Полоза.
– Свадьба-то скоро? – спросил Маскин, небрежно переходя от креста к вытянутой восьмерке.
– Не знаю, – ответил я, накручивая узкую спираль. – Со мной никто не советовался.
Чэн в это время разговаривал с Эмрахом примерно о том же, но я не вслушивался в слова людей, опасаясь отвлечься и показать себя в Беседе не с лучшей стороны.
Ну честолюбив я – каюсь!..
Пояс Пустыни нанес первый удар – все так же медленно и четко, как полагается даже и не при Беседе, а во время демонстрации при обучении.
Если горячность его еще и оставалась где-то, то сейчас она была упрятана глубоко-глубоко.
Чэн отошел на шаг, а я, не входя в соприкосновение с Маскином, поднялся над непокрытой Чэновой головой и там замер.
– Я слыхал, – Маскин провел несколько длинных рубящих махов, но делал он это на таком расстоянии от Чэна и меня, что его действия можно было счесть лишь похвальбой, – будто в Кабире Детского Учителя семьи Абу-Салим убили. Кого еще после него?
Эта тема – и та легкость, с которой нынешний Пояс Пустыни заговорил о смерти Наставника, да и о смерти вообще – пришлась мне не по душе.
– Никого, – не двигаясь, ответил я. – Наставник был последним.
Не объяснять же ему, что в переулке-то как раз Наставник был первым, а уже потом... не стану я ему ничего объяснять.
Эмрах вдруг прыгнул вперед и ударил коротко и точно, целясь Чэну в бедро. Я метнулся вниз, приняв харзийца на сильную часть клинка – но сбрасывать в сторону не стал.
Чэн, поняв мое желание, не двинулся с места.
Нет, удар был чистым. Даже не успей я подставиться, Маскин все равно остановился бы вовремя.
Лязгнув с досады, Пояс Пустыни попытался режущим полукругом достать голову Чэна, но Чэн низко присел, а я легонько кольнул локоть Эмраха.
