Отец Целестин не раз бывал в брошенных или вымерших городах и посёлках, для него зрелище это не стало новым, но никогда сердце монаха так не сжималось в предчувствии некой чудовищной беды. Нет, не опасности. Именно беды, которая, возможно, случилась уже или ещё случится. Продвинулись к самому центру посёлка. Вот ещё дом и... Огромное, занимающее пятидесятишаговую площадку кострище не дымилось. Гора серого пепла. Недогоревшие дрова. И десятки обугленных человеческих остовов.
Это не погребальный костёр.
А над остатками кровавой тризны возвышался вбитый в землю толстый столб с вырезанным на нём клыкастым и узкоглазым ликом неведомого божества.
Вендихо...
Глава 10
Дух леса
Мало-помалу картина трагедии, постигшей род Хейдрека Рыжебородого, стала проясняться. Правда, не до конца. Непонятно, как противник смог захватить весь посёлок, только лишь разбив ворота, где их защитники могли довольно успешно сдерживать достаточно крупные силы нападавших, – пролом-то не такой и огромный. На стенах нигде на нашлось следов штурма, не обнаружились и подкопы. Вокруг частокола хирдманы подобрали множество норманнских стрел, а вот стрел с костяным наконечником было всего-то с десяток. За прошедшее с момента разгрома время, видимо, прошли дожди, и следов на земле не осталось, да и разобрать по ним, что к чему, было бы наверняка невозможно.
Ещё более странно выглядело кострище. Конечно, ни у кого не осталось сомнений, что тут состоялось людоедское пиршество. Отец Целестин с содроганием вынул одну из костей и показал на её краю следы зубов. Тоже человеческих. Но отчего кости лежат не единой грудой, а десятью аккуратными кучками и только по краям того места, где бушевало пламя? Самым впечатляющим и жутким был громадный деревянный идол, вырезанный из цельного соснового бревна. Перво-наперво показалось, что от нижнего края личины истукана до земли столб обшит кусками меха – встречались лоскуты и светлые, и потемнее, но монах, подойдя поближе, едва не завыл от ужаса. Ствол покрывали волосы людей, содранные вместе с кожей. Кое-где даже сохранились заплетённые косицы – как мужские, так и женские, – сейчас сбившиеся в колтуны.
– Господи, что же здесь произошло? – Монах схватился за руку Торира. – Конунг, пойдём отсюда! Назад, на корабль! Вернёмся домой!
– Да, он дело толкует. – Даже у вечно безразличного Гуннара голос дрожал. – Надо уносить ноги, Торир. Я согласен закончить жизнь в бою, но не в желудке дикаря или кого похуже. Ты посмотри – их как на убой сгоняли!..
Конунг скрипнул зубами, не зная, что и делать. Естественно, что отступать перед опасностью он не приучен, но опасность надо если не видеть, то хотя бы знать, что она собой представляет. А кроме того, без колдовства здесь не обошлось, это точно. Следующие слова Торир выдавил из себя с трудом, прекрасно понимая, чем рискует:
– Пока всё не осмотрим, не уйдём. Ночевать будем на корабле, подальше от берега. А сейчас... Эйрик, Гуннар и Хедин – к воротам, Видгар, бери ещё четверых и полезайте на стены. Бить из луков любого, кого увидите. Остальным – искать! Переверните тут всё, но найдите хоть что-нибудь, что укажет на убийц! Мы должны отомстить!
Торир с ничего не выражающим, каменным лицом повернулся к деревянному идолу.
– Не верю! – прорычал конунг, глядя в незрячие глаза чудовища. – Не верю, чтобы ты был сильнее моих богов! И я, и Асы ещё сочтёмся с тобою, тварь!
У конунга непроизвольно дёрнулась щека, и он вытащил меч:
– Хёдбродд, Винги, помогите мне убрать это отсюда! – И клинок глубоко вошёл в основание истукана. Двое дружинников – мужики уже в годах и много повидавшие – вслед за конунгом с остервенением вогнали лезвия боевых топоров в толстый ствол.
Остальные разбрелись по посёлку, заглядывая в каждый дом, в каждую пристройку. Сигню уже не показывала отчаянную смелость и держалась поближе к отцу Целестину, которому самому впору было от страха в петлю лезть. Пересилив себя, монах всё же решился войти в самый ближний дом. Дверь, естественно, не заперта. Самый обычный общий зал за сенями. Скамьи, очаг, котлы... Батюшки, да они же ещё с едой! Только вот варево заплесневело, подгнило. Запах неприятный, мёртвый. А так кажется, что люди, жившие в этом добротно построенном, крепком и просторном доме, покинули его совсем недавно. Только оружие, обычно висевшее на стенах и столбах, исчезло.
Сердце дёрнулось в груди, пропустило два удара и забилось в два раза быстрее, когда мгновенная светлая тень метнулась от ближнего угла под одну из лавок. Монах судорожно утёр рукавом пот, выступивший над верхней губой, и широко раскрытыми глазами посмотрел на вставшую у скамьи на колени Сигню. Всё-таки нервы у девчонки покрепче.
– Ну, иди сюда, хороший, иди... – Отец Целестин понял, с кем Сигню ворковала, только когда она вытащила на свет поджарого белого кота. Котище не отбивался и только едва заурчал, когда Сигню подхватила его, подняв на руки.
– Это наш кот, – сказала она, осмотрев зверя, безвольной тряпкой повисшего на руке.
Отец Целестин понял, что Сигню имела в виду под словом «наш». Кошки такой раскраски встречались по всей Норвегии, Швеции и Дании. Белых домашних хищников можно было найти везде, где хоть ненадолго селились викинги. Отличительная особенность породы «норманнских» котов состояла в рыжем пятне возле хвоста и исключительно густой гладкой шерсти. В первые годы жития в Вадхейме монах бывал вместе с Ториром в самых разных поселениях на побережье Норвегии и Швеции, и везде бродили эти вот белые с рыжим пятном звери, – окраска сохранялась стойко даже при браке с «посторонними» котами. В таких помётах хоть часть котят имела рыжий знак рода. Значит, и Хейдрек вывез на запад своих любимцев.
– Его нельзя тут бросать. – Сигню прижала кота к груди, словно боясь, что отец Целестин сейчас потребует выбросить ненужную тварь, но у монаха и мыслей похожих не возникло.
– Конечно, конечно, – закивал он. – Его надо отнести на корабль, пусть живёт с нами.
Осмотр остальных помещений тоже не принёс ничего хорошего. Режущее глаз отсутствие людей нагоняло на и без того пребывавшего в чёрной меланхолии монаха ещё большую тоску. В последнем покое, где наверняка жила большая семья, отец Целестин сделал леденящее кровь открытие. Превозмогая страшную вонь, он обследовал весь покой в поисках её источника и наткнулся на мёртвого, полуразложившегося младенца в деревянной люльке. Подавляя подкативший к горлу скользкий рвотный комок, святой отец зажмурил глаза и, стащив со стоящей рядом лавки чёрно-бурую, видно медвежью, шкуру, накрыл ею маленькую могилу и её обитателя вместе с шевелившимися белыми червями.
Сквозь зубы пробормотав молитву за упокоение пусть и некрещёной, но безвинной души, отец Целестин быстрым шагом пошёл прочь из мёртвого жилища.
Торир и его помощники уже рубили на куски низверженного идола. На конунга было жутко смотреть – в такой ярости монах не видел его даже в ночь штурма Вадхейма данами.
И вдруг со стены раздался крик Снорри, и тотчас щёлкнула тетива самострела.
– Скорее сюда! – мгновение спустя надсадно закричал Снорри. – Я подстрелил его! Скорее!
Все опрометью бросились к воротам, вынимая на бегу оружие. Сигню перебросила кота в левую руку, а правой вытащила короткий, почти игрушечный меч, то ли в шутку, то ли всерьёз подаренный когда-то Видгаром.
– Кого высмотрел? – Тяжело дышащий конунг поднял голову, закрываясь рукой от бьющего в глаза солнца. Снорри, стоящий на верхних мостках, идущих вдоль всего частокола, ткнул рукой куда-то за ограду:
– Там был человек! Подползал в траве сюда! Кажется, я в него попал!
«Господи, а вдруг это кто свой был?» – испугался отец Целестин, но немедля отверг нелепое предположение. Все свои лежали в костре...
Торир и полдесятка дружинников, закрывшись щитами, выбрались через пролом наружу и, следуя указаниям Снорри, отыскали тело. Схватив незнакомца за ноги, они подтащили его к воротам и занесли внутрь ограды.
– Насмерть, конечно... – разочарованно протянул конунг, оглядывая труп дикаря с торчащей из черепа стрелой.
