– Жаль... Была бы жертва Одину! – послышался озлобленный голос Эйрика. Остальные промолчали, глядя на простёртое на земле тело, но, похоже, с Эйриком соглашались.
– Никогда таких не видел. – Торир присел рядом, поманив отца Целестина. – Кто это? Из каких племён будет?
Монах пожевал губами. Да, вот ещё загадка. Человек не подходил по виду ни к одной известной ему расе. Похожих людей он видел в Индии, но только похожих. У этого кожа бронзовая, с красноватым оттенком, глаза по-восточному узкие, нос с горбинкой. По лицу ни на негра, ни на европейца, ни на араба не тянет. Волосы цвета воронова крыла с просинью, в косицу позади увязаны. Монах нагнулся и, одолевая отвращение, повертел в руках мертвецкую голову.
«Форма черепа похожа на азиатскую, – заключил он. – Но отчего столь странный цвет кожи? Не пойму. Или это новый народ, какого на Востоке ещё не видели, или я съем свою рясу!»
– Не знаю, – сознался отец Целестин. – Я тоже первый раз такого вижу.
Торир понимающе кивнул и обшарил одежду мертвеца, состоявшую только из штанов да широкой рубахи. Сдёрнув что-то с его шеи, конунг продемонстрировал костяной кинжал и ожерелье из клыков крупного зверя. Ладно, хоть не человеческих...
– Ну вот, теперь мы знаем, как выглядят враги, – тихо проговорил он. – Всё осмотрели? Нашли чего?
Дружинники замотали головами. Нигде никаких следов. Сигню показала кота, и впервые за весь день на лице Торира появилась улыбка.
– Хоть кто-то уцелел. Неси его к нам. – И, повысив голос, он приказал: – Всем обратно на корабль! Если был один соглядатай, значит, и другие неподалёку.
– Что будем делать дальше, конунг? – смотря в землю, спросил Эйрик. – Я не трус, но если эти... – он указал на тело дикаря, – укреплённый посёлок с двумя сотнями людей взяли, то нашим четырём десяткам мечей...
Эйрик замолчал, не закончив.
– На корабль! – сжав кулаки, жёстко ответил Торир. – Двинулись!
Обратно шли быстро, почти бежали, не высылая вперёд даже дозора. Конунг решил, что если Олаф не подал рогом сигнал, значит, в лесу чисто. Да и чутьё на опасность никогда не подводило Торира из Вадхейма. По его мнению, неприятных сюрпризов следовало ждать к ночи.
– Нет, ну ответьте мне, как их взять смогли? – размышлял на ходу Гуннар, у которого от волнения акцент стал непереносимым для непривычного слуха. – Почему скотину угнали, а в домах ничего не тронули? Оружие железное почему не взяли, если у дикарей оно только из кости? Да и скелетов на кострище явно не две сотни и не три. Куда других людей дели?
– Увели, наверно, – глухо отозвался Видгар. – Теперь я знаю, отчего Вендихо туманом землю здешнюю закрыл...
– Да, – грустно ответил монах. – Боги Асгарда ничего не могут рассмотреть и узнать. А будь люди Хейдрека христианами, Господь не допустил бы...
– А нехристиане что, не люди? – зло огрызнулся Торир. – Или им защита Единого не нужна? Да ну тебя!..
Отец Целестин обиженно замолчал, в глубине души, однако, признавая правоту Торира. Но ведь сказано в Святом Писании: «...всякая душа, которая не послушает Пророка того, да истребится из народа»1. Так кто прав? Конунг викингов или Моисей?
Чего уж теперь спорить... Мёртвых не воскресить.
Лес миновали без происшествий, не встретив ни одной живой души. Только птицы перекликались в ветвях сосен, громко обсуждая свои птичьи дела, да шныряли в подлеске мелкие зверьки, старавшиеся не показываться на глаза человеку. На корабельной стоянке ничего не изменилось, а Олаф, спрыгнувший с ладьи на берег при виде вернувшегося ни с чем отряда, сразу подошёл к Ториру:
– Где Хейдрек? Вы никого не нашли?
– Нашли. – Конунг в двух словах рассказал о виденном в посёлке и затем ещё раз оглядел окрестность. – Олаф, во-он видишь справа ручей? Бери десяток людей, выставь дозор, а остальные пускай воды натаскают. Ночевать будем в море.
– Сделаю, – нагнул голову Олаф и тут же взялся за дело, отдавая команды хриплым голосом.
Наполнить бочки на корабле было необходимо – одна показала дно ещё неделю назад, а в другой пресной воды было едва ли на один день. Пятеро дружинников с бадьями направились к ручью под охраной рассыпавшихся по лесу лучников, а ещё несколько человек принялись скашивать выросшую у краев корабельной поляны траву – сено для лошадей тоже подходило к концу. Работа нашлась всем – даже отец Целестин таскал на «Звезду Запада» охапки свежей травы, на которую лошади набросились так, будто их год не кормили. Вечером, когда наконец всё, что нужно, было сделано, Торир велел браться за вёсла.
Кнорр тихо отошёл от деревянной пристани и заскользил по гладкой воде прочь от недоброго берега. В полутора-двух лигах к юго-востоку виднелся тот самый длинный остров, мимо которого проплывали ночью, и Торир решил было высадиться и заночевать на нём. Потом раздумал – на корабле всё-таки безопаснее. Дальше четверти лиги от берега начинались большие глубины, и якоря не могли достать дна, а посему, отойдя в море самое большее на триста саженей, конунг велел сушить вёсла и встать на стоянку. Берег отсюда просматривался прекрасно: если что случится, всяко можно будет разглядеть, а вот стрелой из лука достать ладью уже невозможно. Только если...
– Как ты думаешь, лодки у дикарей есть? – Вопрос конунга относился к всё ещё дувшемуся на него монаху. Отец Целестин поднял брови:
– Почём мне знать? Может, и есть. А может, и нет.
Торир почесал в затылке, но всё же распорядился никому на ночь брони не снимать. И четверых на стражу выставил, едва солнце ушло за побережные леса.
Темнело быстро, а поднявшийся северный ветер нагнал облака, грязно-серой пеленой заслонившие только появившиеся звёзды. Сигню, не расстававшаяся с кошкой, которая была накормлена и напоена до отвала, заглянула в закуток монаха:
– Пора спать, отец Целестин.
Монах при последних лучах света заносил в хронику события прошедшего дня. Подняв голову, он посмотрел воспалёнными глазами на Сигню и чуть улыбнулся:
– Конечно, ложись. Мне совсем немного осталось. – Он раздражённо потряс бутылочку с чёрной краской, служившей ему чернилами. – Вот, кончаются. Я-то думал – надолго хватит...
Сигню давно уснула, когда отец Целестин отложил кипу листочков, спрятал писало в берестяной футляр и, задув лучину, выбрался наружу – подышать свежим воздухом на ночь. Было совсем темно, так как Торир запретил жечь факелы, и недалёкая земля казалась лишь немного темнее затянутого облаками неба.
На носу и корме негромко переговаривались дозорные. Монах расслышал гнусавый голос Гуннара, травившего сотоварищу по ночной службе байки про свои прошлые приключения. Что-то мягкое и тёплое коснулось ноги – кот тоже вылез на палубу, потёрся шеей о сапог отца Целестина, зевнул, потянулся и уселся рядом, уставившись зелёными глазами в воду. Всхрапнула одна из лошадей, стукнув по палубным доскам копытом, и опять затихла. Дружина спала на воздухе, некоторые ворочались от неудобства – попробуй-ка полежи на ветру в кольчуге. Торир богатырски храпел, широко раскинувшись возле наполненной водой бочки. Видно было, что левая рука конунга сжимает рукоять ножа у пояса.
– Ты чего бродишь? – Резкий шёпот незаметно подошедшего сзади Гуннара заставил святого отца вздрогнуть. – Или до ветру вышел? Тогда давай за борт...
Отец Целестин издал едва слышный стон. Полное отсутствие у германца какой-либо щепетильности в подобных вопросах его просто бесило. Монах сразу сменил тему разговора:
– Тихо пока?
– Да. Нигде и никого, – почему-то с сожалением в голосе ответил Гуннар и, постояв рядом ещё немного, отправился обратно. Отец Целестин не был настроен на беседу.
– Доброй ночи! – вполголоса сказал Гуннар с кормы. Монах ответил аналогичным пожеланием, пусть и терзало его острое предчувствие, что наступившая ночь будет какой угодно, но только не доброй или спокойной.
Он долго молился, вознося к престолу Всевышнего просьбы о спасении своей души, ибо, как считал отец
