«Ну да, конечно, — думала журналистка, глазея с поднятой головой на бесконечное мельтешение образов на поверхности Арчи. — Значит, Ривер полетит в Токио».
12.
Запас
Во сне Милгрим видел себя обнажённым в комнате спящего Брауна.
Но это была не привычная нагота, в ней заключалось нечто мистическое, какая-то сверхъестественно обострённая ясность; мужчина почувствовал себя вампиром из книги Энн Райс или зелёным новичком, подсевшим на кокаин.
Браун лежал, накрывшись простынями «Нью-Йоркера» и бежевым гостиничным одеялом. Губы его были приоткрыты, нижняя подрагивала на вздохе. Пленник ощутил что-то отдаленно похожее на жалость.
В номере стояла кромешная темнота, если не считать красного индикатора на панели выключенного телевизора, но спящее «я» Милгрима, словно пользуясь неизвестной частотой, чётко различало мебель и все предметы, как на экране таможенного сканера; видело даже пистолет и фонарь под подушкой, и рядом нечто прямоугольное со скругленными краями, похожее на складной нож (как пить дать, зеленовато-серый). Детская привычка — спать в обнимку с любимыми игрушками. Даже в чём-то трогательная.
Милгрим воображал себя Томом Сойером, Брауна — Гекльберри Финном, бесконечную череду «нью-йоркерских» и прочих гостиничных номеров — плотом, ну а Манхэттен — несущими его холодными водами Миссисипи, когда внезапно заметил на полке тумбы из ДСП с телевизором… Пакет. Бумажный пакет. Мятый бумажный пакет. Внутри (казалось, особая нагота обнажала перед глазами всё вокруг) лежали, в этом не могло быть ошибки, знакомые прямоугольники фармацевтических упаковок.
Целый ворох. Изрядное множество. Солидный запас. Если тратить с умом, хватит на неделю.
Милгрим наклонился, словно притянутый волшебным магнитом, — и вдруг, безо всякого перехода, очутился у себя, в душной комнате. Уже не мистически голый, а в трусах из чёрного хлопка, которые не мешало бы сменить, он стоял у окна, упершись носом и лбом в холодное стекло. По Восьмой авеню, четырнадцатью этажами ниже, полз одинокий жёлтый прямоугольник такси.
Милгрим провёл дрожащими пальцами по щеке. Она была мокрой от слёз.
13.
Ящики
Она стояла под Арчи, любуясь переливами изображений, пробегающих от стреловидного плавника до самых кончиков пары длинных охотничьих щупалец. Промелькнули какие-то викторианские девушки в нижнем белье — вероятно, героини из «Пикника у Висячей скалы», фильма, которым частенько вдохновлялся Инчмейл перед концертами. Кто-то состряпал для Бобби прелестную кашу из видеокартинок, причём журналистка пока не замечала, чтобы они повторялись. Кадры пробегали бесконечным потоком.
Удобно спрятав лицо под беспроводной маской, Холлис притворялась, будто не слышит, как Бобби шёпотом распекает Альберто за её неожиданное вторжение.
А темп между тем нарастал; на лихорадочно сменяющихся картинках полыхали беззвучные взрывы на фоне чёрной ночи. Резко наклонив голову после особенно яркой огненной вспышки, зрительница потянулась поправить шлем и ненароком задела сенсорную панель, вмонтированную над скулой слева от визора. Спрут Синдзюку исчез вместе с мельтешащими скинами.
Повыше места, где он только что находился, висело прозрачное прямоугольное тело из серебристого каркаса, твёрдого и в то же время хрупкого с виду. Его размеры — словно у гаража для двух автомобилей — производили знакомое и отчего-то банальное впечатление. Внутри, казалось, располагалась ещё одна или даже несколько форм, но контуры каркасов неразборчиво сливались друг с другом.
Холлис хотела спросить у Чомбо, а будет ли у его работы продолжение, но тот подлетел и сдёрнул шлем, да ещё так грубо, что женщина едва не упала.
Оба окаменели на месте. Голубые глаза Бобби, большие и круглые как у совы, темнеющие за косой белокурой чёлкой, вдруг ясно напомнили журналистке один из снимков Курта Кобейна. Тут подошёл Альберто и отобрал маску.
— Бобби, — укорил он, — давай уже, возьми себя в руки. Это важно. Она пишет статью о локативном искусстве. Для «Нода».
— Для «Нода»?
— Угу.
— Что это за ерунда?
— Журнал типа «Вайред», только английский.
— Или бельгийский, — вставила Холлис. — Или ещё какой-нибудь.
Чомбо смотрел на гостей так, как смотрит здоровый человек на двух помешанных.
Корралес щёлкнул по сенсорной панели, которую нечаянно задела его спутница, погасил какой-то индикатор и отнёс шлем на ближайший стол.
— Великолепный спрут, Бобби, — сказала Холлис. — Спасибо, что показал. А теперь я уйду. Извини за беспокойство.
— Ладно, проехали, — со вздохом смирения произнёс тот.
Затем отошёл к другому столу, разворошил кучу разных мелочей и вернулся с пачкой «Мальборо» и бледно-синей зажигалкой «Бик». Зажёг сигарету, опустил веки и глубоко затянулся. Открыл глаза, откинул голову и выдохнул голубой дым вверх, навстречу гранёным полусферам. После новой затяжки он хмуро взглянул на гостей поверх сигареты.
— Всё задолбало. Представить нельзя, как меня всё задолбало. Это же целых девять часов. Девять. Долбаных. Часов.
— Попробуй антиникотиновый пластырь, — предложил Альберто и обернулся к Холлис. — Ты, вроде, курила, когда пела в «Кёфью»?
— Я бросила.
— С помощью пластыря? — Бобби вновь затянулся «Мальборо».
— Вроде того.
— Что значит «вроде того»?
— Инчмейл однажды прочёл о том, как англичане открыли табак в Виргинии. И знаете, племена, которым он уже был известен, совсем не курили, вернее, поступали не как мы.
— А что они делали? — Безумные искры в глазах Чомбо под косыми соломенными прядями заметно поугасли.
— Это похоже на наше пассивное курение, только намеренное. Туземцы забирались под навес и поджигали кучу табачных листьев. А ещё — из них готовили припарки.
— Прип…? — собеседник опустил окурок.
— Никотин очень быстро всасывается кожей. Инчмейл предложил сделать влажную кашицу из толчёных листьев, наклеить на кожу куском изоленты…
Глаза Корралеса широко распахнулись.
— И вот так ты перестала курить?
— Не совсем. Опасная затея. Может запросто и убить, как мы потом выяснили. Это ведь то же самое, что впитать организмом весь никотин из целой сигареты — смертельная доза, и даже больше. Было так мерзко, что буквально через пару раз мою привычку словно рукой сняло, — заключила она и улыбнулась
