Страна призраков

— А ты что, не перекусишь?

Альберто покосился на бензозаправку и ночной магазин.

— Я не голоден.

— Зря, не попробуешь клёвой картошечки.

33. Второе «он»

Одетый в плащ с облегающим голову капюшоном из гостиничных одеял, Браун указал куда-то вдаль, за холмистую бежевую равнину, увесистым деревянным посохом, по всей длине которого тянулся традиционный узор изчёрных следов от сигарет.

— Вон там.

Милгрим прищурился в указанном направлении. Собственно, туда они оба и ехали вот уже долгое время. Безликий окоём разнообразили только странные сооружения из брёвен, похожие на виселицы.

— Ничего не вижу.

Милгрим готовился получить удар за непослушание, однако Браун лишь повернулся, не опуская палки, положил свободную руку ему на плечо и мягко сказал:

— Просто она за горизонтом.

— Что — «она»? — спросил его спутник.

В бездонном небе, словно написанном кистью обкуренного Тёрнера [106], за тучами, словно в жерле вулкана, что-то мрачно мерцало, суля породить неисчислимые, ужасные смерчи.

— Крепость великого Балдуина, — провозгласил Браун, склонившись к Милгриму. — Графа Фландрии, Императора Константинопольского, сюзерена всех крестоносцев, какие княжат на землях Восточной Империи.

— Но ведь Балдуин умер, — возразил ему пленник и тут же втянул голову в плечи.

— Неправда, — ответил Браун по-прежнему ласковым тоном, протягивая посох вдаль. — Там высится оплот его. Как же ты до сих пор не видишь?

— Он мёртв, — настаивал Милгрим. — Но среди бедноты ходит миф о Спящем Императоре, и, возможно, явился какой-нибудь самозванец, лже-Болудин.

— Да вот же! — Браун опустил тяжёлую палку и крепче сжал ему плечо. — Вот он, истинный и единственный!

Тут Милгрим заметил, что не только плащ и капюшон его спутника, но и сама равнина состояла из бежевой одеяльной пены. Или была лишь укрыта ею, поскольку босые ноги ощущали под тонкой тканью песчаную дюну.

— Вот, вот, — повторял Браун, тряся переводчика за плечи. — Пришло! — и совал ему в лицо свой «Блэкберри».

— Карандаш. — Садясь на краю постели, Милгрим опять услышал себя со стороны. Кромка гостиничных занавесок словно потрескалась от дневного света. — Бумагу. Который час?

— Десять пятнадцать.

Мужчина завладел КПК и узкими глазами уставился на экран, тщетно пытаясь перекрутить текст. Сообщение, о чём бы в нём ни говорилось, было кратким.

— Карандаш. Бумагу.

Браун протянул ему лист почтовой бумаги «Нью-Йоркера» и четырёхдюймовый карандашный огрызок жёлтого цвета, который всегда держал наготове: Милгрим настаивал на том, чтобы иметь возможность стирать неудачные варианты.

— Теперь оставь меня одного.

Браун издал неразборчивый приглушённый звук — не то разозлился, не то выражал разочарование.

— Я сделаю свою работу лучше, если ты пойдёшь к себе, — произнёс Милгрим, выдержав его взгляд. — Мне нужно сосредоточиться. Это тебе не адаптированный французский текст из учебника. Тут речевые идиомы в чистом виде.

Он по глазам увидел, что собеседник ни сном ни духом не понимает, о чём разговор, и внутренне возликовал.

Браун постоял немного, потом развернулся и вышел из комнаты.

Милгрим ещё раз перемотал сообщение к началу и взялся за работу, выводя заглавные печатные буквы на бумаге с эмблемой «Нью-Йоркера».

СЕГОДНЯ В ЧАС НА

Он задумался.

ЮНИОН-СКУЭР СЕЛЬХОЗ…

Ластик почти истёрся. Милгрим уничтожил последнее слово, царапая лист металлическим ободком.

ЮНИОН-СКУЭР ОВОЩНОЙ ФЕРМЕРСКИЙ РЫНОК

СЕМНАДЦАТАЯ УЛИЦА ДОСТАВИТЬ ОБЫЧНОМУ КЛИЕНТУ

Всё казалось очень и очень просто.

Да так оно и было на самом деле, однако Браун так ждал этой записки, ждал, когда НУ получит её у себя на квартире, на экран очередного сотового, обречённого тут же на выброс и замену, там, где маленький любопытный жучок в основании вешалки уловил бы каждое слово. Браун томился ожиданием с тех самых пор, как обзавёлся Милгримом. Предполагалось, что предыдущие сообщения были получены где- нибудь ещё, когда НУ обретался снаружи, курсируя вдоль по Южному Манхеттену.

Милгрим понятия не имел, откуда у Брауна взялось представление об этих предыдущих посланиях — взялось, и всё тут. К тому же, было ясно как день, что его занимает даже не мифический НУ и не предмет доставки, а сам «обычный клиент». Второе «он» во всех телефонных переговорах. Тот, кого иногда величали «субъектом». Милгрим не сомневался: его заточитель спит и видит, как бы захватить этого самого Субъекта, а НУ в его глазах — всего лишь Упроститель, не более. Как-то раз, держа постоянную связь со своими невидимыми помощниками, Браун устроил настоящие гонки на Вашингтон-скуэр, но, к своему разочарованию, обнаружил, что Субъект бесследно растворился, а НУ, похожий на маленького чёрного ворона, прогулочным шагом удаляется по Бродвею, перебирая тонкими ножками по рваному покрывалу потемневшего снега. Милгрим наблюдал это своими глазами через окно серого, пропахшего сигарами «Форда Таурус», укрывшись за боевым нейлоновым плечом водителя.

А сейчас переводчик поднялся, разминая затекшие бёдра, заметил расстёгнутую ширинку, застегнул её, потёр глаза и всухомятку принял утреннюю дозу «Райз». Как хорошо: и Браун уже не помешает. Милгрим взглянул сверху вниз на «Блэкберри» на прикроватном столике, рядом с готовым текстом.

Прерванный сон вернулся. Опять эти полувиселицы — полунепонятно что. Они ведь из мира Босха, кажется? Орудия пыток, подпорки для разобранных исполинских органов?

Милгрим взял в руки почтовую бумагу и «Блэкберри» и подошёл к двери, разделяющей комнаты; та, как обычно, была открыта.

— Юнион-скуэр, — сказал он.

— Когда?

Милгрим улыбнулся.

— Сегодня. В час.

Браун тут же вырос перед ним, отобрал электронную записную книжку и лист.

— Это здесь так написано? И что, всё?

— Да, — подтвердил переводчик. — А меня — снова в прачечную?

Собеседник пронзил его взглядом. Раньше пленник не задавал подобных вопросов. Лучше усваивал уроки.